Илья, преодолевая безумное головокружение, медленно перевел взгляд на фотографию, и из тумана, который сам он уже считал предсмертным, на него выплыло красивое девичье лицо, внезапно прояснившееся до жуткой, ослепительной ясности, словно при свете вспышек и юпитеров.
— Лена… Лена Кормильцева.
— Значит, имя Лены Кормильцевой тебе еще что-то говорит? — с каким-то жутким удовлетворением произнесла Анна Кирилловна. — В ту ночь… когда ты со своими дружками… надругался над ней, она прибежала ко мне и рассказала все… В лице ее не было ни кровинки, на глазах — ни одной слезы. Лучше бы она плакала… Я тогда сразу поняла, что она не останется у меня ночевать, поедет по мосту и вывернет руль.
И у меня не останется никого — слышишь, никого! На всей этой проклятой земле!
Тонкие губы женщины искривились горькой и страшной усмешкой, и Дедовской, с цепенеющим лицом пристально наблюдавший за ней, подумал, что слова, сказанные ею о Лене, справедливы и в отношении ее самой — лучше бы она плакала.
— Но вы… кто вы ей? — пробормотал Илья, совершенно раздавленный ее словами, падающими тяжело и неотвратимо, как капли со сталактитов в темной пещере.
— Я? Кто ей я? — Анна Кирилловна выпрямилась, и ее тощая фигура приобрела пугающую величественность. — Она дочь моего единственного сына, погибшего так рано… моя последняя родная кровь. И после этого ты еще спрашиваешь — за что?
Она села — нет, скорее упала на диван у стены и, оказавшись лицом к лицу с бледным, как полотно, Ильей, продолжала, вероятно, не особо вслушиваясь в то, что говорит:
— О, я долго думала, как… как мне сделать так, чтобы вы… все четверо… но я ничего не могла… Лена умерла, за вашими спинами — всемогущие родственники. Разве мне приходилось рассчитывать на что-то, когда отец моего кровного врага — первый заместитель начальника Петербургской ФСБ?
На шее Ледовского, молча слушающего ее, набрякли жилы, словно он с трудом сдерживался от неистово душащего его жуткого Крика.
А Илья, казалось, перестал дышать.
— Тебе не понять, как тяжело видеть рядом людей, лишивших тебя смысла жить. Видеть каждый день, говорить с ними, даже улыбаться. Делать вид, что все ничего, что земля не горит под ногами… «Так же, как все, как все, как все, я по земле хожу, хожу… и от судьбы, как все, как все, счастья себе прошу…» — полуприкрыв глаза, чуть нараспев проговорила она слова из известной песни, и ее тело качнулось вперед.
Словно Анне Кирилловне тяжело было удерживать равновесие.
— И тогда я придумала план. Я оставила всех вас на осень с тем, чтобы вы приходили сдавать ко мне зачет по несколько раз. Ко мне… в мою квартиру. Ах да… ты же на первом курсе.
А вот Малахов с Чуриковым приходили и сдавали. И еще они пили… пили у меня кофе. — Анна Кирилловна рассмеялась зловещим каркающим смехом, как будто разрывающим ей горло:
— Пили кофе, а я клала туда не только сахар. Так вот, тебе известно, чем занимался мой сын?
— Н-нет…
— Он был великолепным фармацевтом. Он разрабатывал лекарства. У меня хранится многое из созданного им — как память. И одна из его разработок — сильнейший психотропный препарат для лечения шизофрении… И я использовала его.
Свиридов-младший содрогнулся и, медленно разогнувшись, поднялся с ковра.
Ледовской извлек из ящика стола пистолет и демонстративно положил его перед собой.
— На здорового человека этот препарат действует совершенно иначе, чем на больного, — не глядя на Илью, продолжала Анна Кирилловна. — Отсюда все их страхи… мания преследования. Я звонила им из автоматов и молчала. А в последний раз я дала твоим друзьям… лошадиную дозу… И как следствие — угнетение психики, страх, боль… И страшная тяга к уходу из жизни…
Самойлова посмотрела на Илью отсутствующим взглядом, в котором не было ни злобы, ни ненависти, ни агрессии. Но он подействовал на Свиридова-младшего куда сильнее, нежели будь он напоен самой жуткой ненавистью. — Суицид, — сказала Анна Кирилловна. — И они ушли. Ушли, потому что чаша терпения давно переливалась через край.
.
Илья, с трудом разлепив ссохшиеся губы — вероятно, он думал, что молчание погубит его безвозвратно, — выдавил:
— А Осокин? Он… вязальной спицей…
— О… Осокин — это совсем другое. Тут рука господня. Все получилось как нарочно… Я задержалась у подруги и потому решила не ехать домой, а переночевать в пустой квартире моей внучки… и во дворе встретила его. Он был страшно пьян… ругался. Вспомнил, что именно в этом доме жила Лена. Он не знал, что это моя внучка.
И осквернил ее имя… Мне пришлось убить его.
— Суровое лицо Анны Кирилловны с мелкими морщинами у глаз, на лбу и у рта внезапно разгладилось и просветлело:
— Убила прямо тем, что оказалось под рукой. Вязальной спицей. А если бы не было спиц, то я бы убила его голыми руками… У меня хватило бы силы, поверь мне.
Илья поверил… Нельзя было не поверить.
Потому что не было ничего страшнее, чем зрелище этой сухой, высокой пожилой женщины с осанкой гордой польской княгини, смотревшей на него в упор неподвижными стальными глазами, в которых без труда можно было прочитать смертный приговор.
— Потом я испугалась, — продолжала она. — Нет, не того, что меня поймают, потому что Осокина я… уничтожила, оставив много улик. Я испугалась, что не успею наказать тебя. Последнего. Тем более я узнала, кто твой дядя.
Ледовской негромко кашлянул.
— И тут я узнала об Александре. Я видела его и раньше… с Леной… он даже приходил ко мне с ней. Но только два дня назад я узнала, что он любил ее и готов расквитаться с ее убийцами.
— И я расквитался, — отозвался Ледовской. — Только Фокин не дал тебе почувствовать, как хороша была моя пуля.
— И зачем вы все это мне рассказываете, если все равно убьете? — пробормотал Илья.
Анна Кирилловна долго молчала. А потом произнесла:
— Ты знаешь… Ко мне домой недавно приходил один человек. Мне кажется, сейчас, в наше время, таких людей осталось очень мало.
В нем чувствуется настоящее достоинство. И этот человек… словом, он похож на тебя. И все то время, когда я говорила с тобой, мне казалось, что я исповедуюсь этому человеку. Мне есть в чем исповедаться. И я думаю, что ему было бы что сказать мне. Тем более что он занимался тем, что искал меня.
— Искал вас? — прохрипел Илья.
— Вернее, он искал убийцу твоих… язык не поворачивается называть этих людей друзьями.
Я сказала ему, что истина непременно проявится. Ее не скроешь, как не скроешь солнце в кармане. Я рассказала ему старинную легенду про Ивиковых журавлей, и он понял меня.
Анна Кирилловна закрыла глаза и добавила почти шепотом:
— И почему-то мне показалось, что он уже тогда понял, кто виновен в гибели тех мальчиков…
Анна Кирилловна закрыла лицо руками, и внезапно до Ильи донесся сухой выкрик:
— Нет, хватит… я больше так не могу! Нельзя же подменять собой… бога…
Дедовской посмотрел на нее с откровенным беспокойством и спросил:
— Анна Кирилловна… как вы? Ну… зачем же так? Разве он стоит того?
Самойлова долго не отвечала. Когда же наконец она оторвала ладони от лица, ее лицо было зеленовато-серым, а из прикушенной губы сочилась кровь.
— Ты знаешь, кто был тот человек? — спросила она у Ильи деревянным голосом.
— Ка-кой? А… знаю… знаю.
— Ну так кто? — с нажимом спросил за преподавательницу академии Александр Данилович, который, по всей видимости, и так знал ответ на этот незамысловатый вопрос.
— Наверно, это был мой брат… Владимир.
— Да, я так и думала, — выдохнула Анна Кирилловна. — Как жалко. У такого человека, как Владимир Антонович… и такой брат.
— Да яблоко от яблони недалеко падает, — сказал Дедовской. — Этот парень, Владимир Свиридов, был и у меня. Я сначала не хотел верить, а потом навел справки и убедился, что невероятное стало очевидным.
— О чем вы, Саша? — недоуменно произнесла женщина.
— Дело в том, что этот милейший человек, Владимир Антонович Свиридов, до того, как он стал работать в детективном агентстве «Донар», состоял в федеральном и международном розыске и только недавно вернулся в Россию из-за рубежа, где жил на протяжении последнего полугода.
— Так он что… из проворовавшихся «новых русских»? — медленно произнесла Самойлова.
— Да нет. Хуже. Киллер. Наемный убийца.
Причем, по свидетельству спецслужб, один из лучших на всем пространстве бывшего Союза.
Анна Кирилловна повернулась к Илье.
— Это… правда?
— Я мало что знаю о нем, — быстро сказал тот. — У него действительно были проблемы с органами. Но… я работал в Москве.
— Что же сейчас делаешь в Питере на первом курсе института? — насмешливо спросил Дедовской.
— Я… прогорел.
— Ладно, — холодно проговорил Александр Данилович, — с вашего позволения, Анна Кирилловна, я завершу то, что мне помешал сделать Фокин.:, Ноги Ильи подогнулись, потому что Дедовской взял со стола пистолет и, махнув на дверь, произнес:
