– Надо бы по одному угольнику снять, – заикнулся было я.
– Брось, – отмахнулся Жорка.
Он был младшим сержантом, однако на его петлицах имелись целых четыре угольника («пила», как мы их называли), что соответствовало званию старшины.
Ну, и пошли знакомиться. По дороге Жорка купил в каком-то доме две бутылки самогона и полведра картошки. Все это аккуратно сложил в вещмешок. Продуманный мужик, я бы не догадался насчет мешка.
– Что, у них картошки нет на раз сварить? – удивился я.
– Ты как школьник, – покачал головой мой приятель. – С пустыми руками к бабам не ходят.
Подругу Жорки звали Аня, мою новую знакомую – Зина. Аня сразу обняла Жорку, чмокнула в щеку, развязала вещмешок, стала ворошить пакеты. Капризно спросила:
– Чего ж ты селедочки не принес? Самая закуска под водку. Мы рыбы уже сто лет не видели.
– В следующий раз, – пообещал Жора. – Дружок предлагал, но она плохая, поржавела за зиму.
Этот осмотр подарков и Жоркино вранье мне сразу не понравились. Какая еще селедка, если мы почти все деньги истратили. И кто нам ее продаст? Тушенка и сахар ворованные. С такими штуками можно и под суд влететь.
Не прибавила мне оптимизма и Зина. На лицо она была ничего, но какая-то громоздкая, с двойным подбородком, как у нашего комиссара.
Наверное, чтобы поднять себе цену, со мной разговаривала, даже не улыбаясь. Мол, много вас таких ходит. Это не помешало ей задать мне с десяток вопросов. Женат – не женат, где работал, какую должность до армии занимал и так далее. Мне это не понравилось еще больше. Однако я пытался шутить, даже отпустил Зине пару комплиментов, на которые она никак не отреагировала. Приняла, как должное, отвернувшись от меня и доставая вилки-ложки.
– Ладно, Зина, хватит жениха мурыжить, – вмешалась Аня, более веселая и живая по характеру. – Давай за стол садиться.
– Жених! – фыркнула та. – Штаны небось у дружков одолжил для такого мероприятия?
Хихикнула бабка, сидевшая вместе с трехлетним сыном Зины за столом. Сынок наворачивал сахар с хлебом, а бабка рассматривала меня, как цыган коня на базаре.
– Одолжил, – вскипая, подтвердил я. – Гимнастерку с ботинками тоже одолжил. И что дальше?
– Ладно, ты не очень-то, – осадила меня хозяйка, но Аня уже наполнила граненые стаканчики и тянулась чокаться. – За знакомство и за любовь!
В мисках стояла квашеная капуста, грибы, соленые огурцы и большая сковорода с жареной картошкой, куда Зина опустошила банку тушенки. В общем, посиделки как посиделки. Бабка опрокинула стаканчика три самогона, съела тарелку картошки и оставила нас. Пошла к соседям, захватив с собой сынишку Зины. Аня сидела уже в обнимку с Жорой, выпили еще. Я тоже попытался приобнять свою подругу, но Зина, слегка оттолкнув меня толстым плечом, спросила:
– Ты в санбате еще долго лежать будешь?
– Это не мне решать.
Никак у нас не налаживались отношения. Аня торопливо наполнила стопки, мы выпили еще по одной и другой. Закусывал я плохо. Жрать картошку с тушенкой, принесенные в подарок, я не стал. Поддел на вилку несколько грибов и съел с кусочком хлеба. Быстро опьянел, хотя держался крепко. Но Аня это заметила:
– Андрюша, ты закусывай. А то под стол сползешь.
– Не сползу. В лесу привык по десять часов топором и пилой работать. И домой на своих ногах доберусь.
Сказал со злости. Если не пришелся хозяйке, то и навязываться не буду. Посижу еще немного, выпью и уйду.
Меня ткнул локтем в бок Жорка. Зина поджала губы. Аня, разряжая обстановку, засмеялась:
– Ты сильно на свою санбатовскую койку спешишь? Погляди, какая девушка рядом.
Заставили нас с Зиной выпить на брудершафт и поцеловаться. Позже я понял причину прохладного отношения ко мне. Жорка обещал привести командира (тогда еще не было в ходу слова «офицер»), а привел обычного красноармейца, ну, пусть сержанта.
Как бы то ни было, а время шло. Женщины достали еще одну бутылку самогона. Зина немного отмякла, позволила обнять себя. Даже шутила. Правда, шутки у нее были странные. Сдавливала пальцами мне нос, изображая автомобильный гудок:
– Би-би! Поехали.
И громко смеялась. От всего этого несло дурью. Чего дальше ждать? Я колебался, может, встать и уйти? Долго мы так дурака валять будем? Но Аня и Жора, которым тоже надоело тянуть время, дружно объявили:
– Хватит. Пошли спать. Завтра вставать рано.
– Поехали спать, – послушно согласилась подвыпившая Зина.
И мы отправились за перегородку на широкую металлическую кровать. Зина была ласковой и беззлобно посмеивалась над моей неопытностью. Но, в общем, все было нормально. До утра.
Зина встала пораньше, напоила нас молоком. Когда уходили, она без особых эмоций погладила меня по щеке, а затем сказала:
– Вы в следующий раз, когда придете, принесите еще сахару. Мы его тут месяцами не видим. И аспирину с десяток порошков.
– Не знаю, – ответил я, отводя глаза в сторону. – Не могу обещать.
– Найдете, если приспичит.
– Что-нибудь раздобудем, – подтолкнул меня к выходу Жора. – Пошли.
Когда я сдавал Симе взятое напрокат обмундирование, поймал что-то непонятное в ее взгляде.
– Спасибо, – фальшиво улыбаясь, поторопился поблагодарить.
Она была к нам добрая. Где-то на Северо-Западном фронте воевал один ее брат, а второй пропал без вести в первое военное лето.
Я не хочу изображать свою случайную подругу Зину, жадную, падкую до всяких подношений женщину. Люди на хуторе жили голодно. Подумаешь, две банки тушенки да пачку сахара принесли. Но мне было противно.
Вспоминать о первой своей женщине я не любил. Когда Жорка снова собрался к ним идти, я отказался:
– Кончились деньги. Они же просто так не принимают.
Георгий смутился.
– Да брось ты. На литр самогона хватит и довольно. Ты попроси у Симки аспирина. Она на тебя вроде неровно дышит.
Жорка уговорил меня, и я обратился к Симе.
– Не могу, Андрей. Много раненых идет, а медикаментов постоянно не хватает, – подумав с минуту, девушка достала из настенного шкафчика три пакетика и протянула мне: – Бери. Пусть люди лечатся.
Мне было неудобно смотреть Симе в глаза. В санбате у каждой сестры или санитарки имелся жених или «муж», называйте, как хотите. Тех, кто посмазливее, прибрало к рукам начальство. Сима, простая девчонка лет девятнадцати, стояла как бы особняком. К ней тоже пыталось подкатиться и начальство, и раненые, но она решительно отклоняла все попытки к сближению.
Зная это, я не делал попыток ухаживать за девушкой. Но в этот день почувствовал, что она относилась ко мне немного по-другому, чем к остальным. Но это уже не имело значения. После визита к Зине, с ее дурацким «би-би» и необходимостью доставать, покупать ворованные продукты, выпрашивать аспирин непонятно для кого, я и думать не мог о каких-то отношениях с Симой.
С Жорой я не пошел. Он потоптался, затем растерянно проговорил:
– Может, передумаешь? Плохо, что ли, время провели?
– Нет, – упрямо мотал я головой.
– Ну, тогда я девкам скажу, что у тебя осложнение.
– Лучше скажи, что сахар воровать испугался. Трусливый, мол, парень, вот я его и не взял.
Жорка пожал плечами и отправился на свидание один. А вскоре произошло сразу несколько событий. И плохих, и хороших, после которых я заторопился с выпиской.
Внезапно умер Костя Пронин. У него шло заражение глазницы. Перевозить по бездорожью в госпиталь не рисковали, он бы не вынес тряски. Когда решили, стало поздно, и Костя умер в изоляторе, где находились двое таких же бедолаг. Я просил Симу, чтобы она сообщила мне о времени похорон.
Но Костю, как и других умерших от ран, похоронили рано утром, когда мы спали. Существовал такой порядок – делать это незаметно, чтобы не травмировать раненых и контуженых. Ведь у нас все с ранениями головы лежали. Припадки случались, некоторые то ли свихивались, то ли притворялись. Лишь через день Сима проводила меня к деревянной пирамидке, под которой лежал мой приятель.
– Костя хоть не сильно перед смертью мучился? – спросил я.
– Он последние сутки в сознание не приходил, – коротко ответила санитарка.
Мы еще немного постояли перед деревянной пирамидкой и пошли в свою палатку. О чем было еще говорить?
Приезжали представители из политотдела дивизии, другие политработники. В том числе наш упитанный комиссар полка. Вручали награды. В нашей палатке получил медаль «За отвагу» старшина-танкист и я – «За боевые заслуги».
Награждали тогда очень редко. Любая медаль считалась престижной. Наш комиссар произнес небольшую речь, сообщил всем, что немцев бьют и в хвост и в гриву. Привел несколько примеров героических ударов по врагу, пожелал всем выздоровления и скорейшего возвращения на фронт.
При этих словах поднялся легкий гул. Непонятно, то ли раненые рвались снова под пули в залитые водой окопы, то ли отпускали едкие подковырки в адрес толстого полкового комиссара с двумя орденами на груди. Мне и танкисту кроме медалей вручили по пачке папирос «Казбек» и небольшому пакету с печеньем, шоколадом и яблоками.
