— Что же ты так смотришь на меня? — спросила Маша, довольная, что с нее не сводят глаз. — Неужели я так подурнела?
Максим глядел на нее и лихорадочно соображал — почему их дороги могли перекреститься? Почему Маша здесь, на даче Колешки, его школьного товарища.
Маша угадала его мысли:
— Вижу, у тебя на языке один вопрос, дома ли Алексей?!
— Да, Мария Никоноровна. Мне надо к нему.
— Ты знаешь что? Ты ошибся адресом. Дача Алексея рядом, но я тебя не отпущу.
— Это почему?
— Дело в том, что на соседнем дворе нет его автомобиля, а значит, нет дома и его хозяина. Это во-первых, а во-вторых, у моего мужа день рождения. Я тебя никуда не отпущу…
Степаненко с трудом сдержался, чтобы не хмыкнуть. Маша вышла замуж?! Вот это новость!
— Что же мы стоим на кухне, идем в комнаты, — пригласила его девушка.
— Как-нибудь в другой раз, — отказался Степаненко.
Глава XIX. Маша и Колешко
С Машей Демидовой Степаненко познакомился, вербуя агентов среди валютных проституток. Ну и шикарная это была девочка! Терпеть не могла серости, на дух не выносила людей с коммунистическими «шизами» в голове. «Жить нужно ярко!» — был ее девиз.
Она уже тогда имела и сама водила машину, причем ездила очень быстро. Маша считала, что скорость — сила, которая движет прогресс и бизнес. Относилась к разряду тех женщин, которые не ждали возле моря погоды. Такие сами брали от жизни все, что могли. И даже больше. Терпеть не могла, если кто-нибудь ее жалел. Предпочитала жалеть других. Считала, что сожаление унижает человеческое достоинство, мешает идти в ногу со временем.
Вербуя ее, Максим рассчитывал на длительное сотрудничество. Не так, как действовали его коллеги, которые предпочитали использовать грубый шантаж — застукать в номере с клиентом, узнать адрес родителей, место учебы, работы.
Разумеется, подключать деканат или начальство проще, но этим истинного доверия агента не завоюешь. Степаненко чувствовал: Маша любит сильных людей, сильных телом и душой. Он в достаточной степени «зарисовался» перед ней, и она легко согласилась работать с ним. Агент из нее получился первоклассный. Она умела находить общий язык с мужчинами. Знала, что они хотят. В своем роде занятий она не видела ничего такого, за что ее должна была мучить совесть. Она считала, что стыд — понятие, которое актуально для бедных.
В своей «профессиональной» среде принадлежала к разряду высших валютных проституток. Родители, творческие люди, почти элита, даже не подозревали, чем она занимается. Думали, делает деньги, держит торговые точки… Маша и на самом деле завела несколько палаток по всей Москве. Не ради денег — для отвода глаз.
Однажды в минуты близости Максим спросил, что было бы, если бы ее отец узнал, что она занимается проституцией.
— Послушай, не задавай детских вопросов. Во-первых, отец никогда не узнает, а во-вторых, из любых обстоятельств есть выход.
Максим иногда хотел понять, почему именно девица из самой благополучной семьи пошла на панель. И приходил к выводу, что у нее просто-напросто авантюрный склад характера.
Вообще, Маша любила называть вещи своими именами. Они чем-то были схожи: Максим и Маша. Абсолютно трезвым взглядом на жизнь и стремлением к резкой смене событий. Может, они поэтому и сошлись так близко.
Вероятно, обоюдная тяга к приключениям была протестом против того, что благополучные родители считали подвигом жить от зарплаты до зарплаты, и чтобы не было стыдно перед соседями. Может, это был протест против того, что в обоих семьях — и у Максима, и у Маши чтили, как они оба выражались «идиотские коммунистические традиции».
Проблем с поведением и учебой в школе у Маши не было. Разве что она была более скрытной, чем ее подружки, которые выбалтывали все. Впервые переспала с парнем в шестнадцать лет по большой любви, но эта любовь быстро прошла.
Обладая специфической внешностью, умением, опытом, навыками, Маша давала себе отчет, что она так называемая сладкая женщина, от которой мужчины сходили в постели с ума.
А она понимала, что за подобные «сумасшествия» нужно выкладывать приличные бабки. Работала так, чтобы иметь постоянных и денежных клиентов.
Посредством своих клиентов она поступила в вуз, училась и благополучно окончила его, прокладывая себе путь телом.
Когда выяснилось, что Максим сотрудник тогда еще КГБ и что от нее требуются осведомительские услуги, Маша открыто сказала, что она согласна «стучать», но станет делать это не из чувства страха перед возможными репрессиями, а потому, что он, Максим, ей нравится. Свой бизнес она называла проституцией, никак не скрывая это. Считала, что лучше иметь узкий круг постоянных клиентов, чем работать в гостинице, по вызову, или же на «панели». Но, в сущности, она ничем не отличалась от тех, кто выжидал своих клиентов на «стометровках», будь они любительницы или «герлы» из ночных дискотек, обслуживающие узкоглазых.
На тот момент, когда Максим вышел на нее, у него был чрезвычайно сильный аргумент для вербовки: у Маши был ребенок. В восемнадцать лет она залетела, родила, потом прятала своего сына от собственных родителей. Он мешал работе, делал ее уязвимой. Но Степаненко не сыграл на этом. Наоборот, он как мог помогал.
И вот теперь такая неожиданная встреча. С грустной улыбкой на губах Степаненко приближался к нужному дому.
Колешко и его жена нетерпеливо ожидали Максима. Они уже успокоились сами, успокоили детей, накрыли на открытой веранде стол. Степаненко объяснил свое отсутствие тем, что он немного заплутал.
Сели за стол. Максим невольно взглянул на Иру. Все та же. Нисколько не изменилась, не состарилась. Разве что прическу изменила. Короткая мальчишечья стрижка, которой Ира отдавала предпочтение, ушла в небытие. Густые темные волосы были заплетены и уложены на голове короной.
— Я на соседнюю дачу попал, — сказал Максим. — Познакомился с хозяйкой.
— Это молодая жена Богомолова, — пояснила Ира, сдвигая брови. Степаненко не знал, кто такой Богомолов, но смолчал, невольно любуясь
Ирой. Его всегда поражали ее брови. Они были прямые, но нежные, собольи. Они не портили ее красивое лицо, а лишь придавали ему некоторый суровый оттенок. Ресницы были длинные и загнуты вверх, припухлые губы слегка выдавались вперед. А ведь когда-то он, Максим, еще юношей целовал их.
— А сколько лет этому Богомолову? — поинтересовался Степаненко.
— В прошлом году шестьдесят стукнуло, вместо Иры ответил Алексей. — Сдурел на старости лет.
— Он не был женат?
— Был. И жена, что называется, при полном здравии и уме. Влюбился. Я с Василием Илларионовичем на эту матримониальную тему даже продолжительную беседу имел.
— Василий Илларионович — это Богомолов? — спросил Степаненко.
— Да, — кивнул головой Колешко. — Так он готов был жизнь покончить самоубийством из-за этой, извините, девки.
— Она не девка, — протестующе воскликнула Ира.
— Да ладно тебе, не девка. Короче, размышления об убийстве были не слишком серьезны. Они протекали, так сказать, в плане заданной драматической коллизии — развод под старость лет и все прочее.
— Ну и что?
— Да ничего. Разводится… А эта Маша уже здесь, на его даче хозяйничает. Жить-то надо. Ну поменял старую жену на молодую, что тут за конец света?!
С трудом дождавшись, когда он и Колешко останутся одни, Максим не стал терять время, тем более, что Ира увела детей на послеобеденный сон.
— Что у тебя в рюкзаке? — задал вопрос в лоб Максим.
— Я «таксовал» и случайно наткнулся на пассажира с рюкзачком и деньгами… — не моргнув глазом, солгал Колешко.
— Так? — взметнул брови Степаненко. — Почему ты мне не сказал сразу?
— О чем? Что я деньги нашел? Не хотел выдавать секрет.
Степаненко видел, что уголки рта Колешко слегка вздрагивают. Ясное дело — он иронизировал.
— Послушай, Алексей, если ты думаешь, что я поверю твоим словам, ты глубоко ошибаешься. Давай поговорим начистоту…
— Начистоту, так начистоту, — вздохнул Колешко. — Ты давно зарплату получал?
— В прошлом месяце.
— Вот видишь, — почти торжествуя, произнес Колешко. — А я не получаю ни зарплаты, ни пособия по безработице, ничего вообще не получаю! Ты вот неплохо устроился…
— Я получаю деньги из налогов граждан, которых призван защищать! В том числе и тебя.
— Знаем, знаем эту защиту. Вы призваны в первую очередь блюсти Интересы не граждан, а государства…
— Пойми, Алеша, это предрассудок… Мы были такими же совками, как и все… Я имею в виду мы — органы безопасности. Но ведь есть такая вещь, как переоценка ценностей… Мы сейчас другие, пойми!
— Другие, — многозначительно протянул Колешко. — Как ты себя поведешь, если я скажу, что мой неоконченный проект финансируется, причем тайно, из бюджета некоего государства, России отнюдь не дружественного, если учитывать последние события на Балканах?!
