— А мне ехать некуда. Никто не ждет, — обронил Гришка, взгрустнув.
— Да не тужи! Уедем вместе! Первое время у меня поживешь, а там подыщешь жилье, бабу помоложе. Заживешь заново! — успокаивал Михаил.
— А меня возьмете? Я тоже в девках засиделся, — подал голос Петька.
— Тебе чего в чужие места? Вчера из дома письмо получил, — напомнил Степка.
— Лучше б я его не получал. Раньше всех жена отказалась, теперь и сын. Он не понимает, почему я остался на Колыме. Мол, хороший человек всюду себе дело сыщет. А я, как говно, посреди лужи мотаюсь и ни к одному берегу не прирасту. А ведь я на квартиру зарабатывал, чтоб больше с тещей не жить.
— У тебя еще теща жива?
— В том-то и вся беда. Она как заноза в жопе! Никак не могу выдернуть, достать неловко.
— А чем помешала?
— Моей все уши прожужжала, что она не за того вышла. Теперь сама ей нашла. Отставника! Он нынче всю семью в шесть утра поднимает — на построение. Потом — бегом в туалет и на кухню! Моя жена, живя со мной, никогда лопату в руках не держала. Теперь на даче, как рядовой, вкалывает. С молотком и топором. А этот — погоняет. Была баба как баба — кругом шестнадцать. А тут сын общую фотографию прислал, я ее не узнал. Где все потеряла? Ни спереди, ни сзади ничего. От тещи только нос и уши…
— Самое главное осталось! Суть! — рассмеялись мужики.
— Всех загонял, падла! Но странно! Живут и разбегаться не думают. Теща пикнуть боится.
— То-то и оно, умеет всех в руках держать. А мы слишком жалостливы.
— Когда сам через Колыму пройдешь, научишься и других беречь. Чьи души не подморожены, чужой беды не чуют. Это факт! — согласился Мишка.
Селиванов рассказал жене о покупке дома, показал документы. Шура радовалась как ребенок и с любопытством расспрашивала мужа о нем.
— А если нам снова предложат продлить контракт? — посмеялся Михаил.
— Нет! Я не смогу. Устала!
— Значит, уедешь от меня?
— Что? Размечтался! Я хуже Колымы! Уж если мое — никому не отдам! Не выпущу! Коль уедем, то вместе!
— А если я останусь?
— Тоже вдвоем, — вздохнула женщина.
— Понимаешь, после этих пяти лет фирма гарантирует нам пенсию. Потому оставаться дольше нет смысла, — успокоил Мишка жену.
За работой и ежедневными заботами неумолимо шло время. К Селиванову на прииск просились новые люди, прослышавшие о высоких регулярных заработках. Михаил брал лишь тех, кого хорошо знал, в ком был уверен. Его за все годы ни разу не подвели и не опозорили. Хотя после работы он слышал:
— А чем нынешняя житуха отличается от прошлого, от зоны? Вкалываем без праздников и отпусков, с одним выходным. С восьми и до восьми. Что видим? Да ни хрена!
— То верно! Я уж и забыл, как голая баба выглядит. Приведись закадрить какую, всему заново учиться придется! Отвык. То зона, то прииск. С работы придешь, не то о бабе, забываешь имя, не говоря уж о том, что в портках болтается. Завалился на койку и до утра.
— Твою мать! А чем вы недовольны? Жратву нам дают готовую. Да такую, какую на воле во сне не видели! Постели чистые! Не только это, даже наше тряпье стирают. В комнатах убирают. К нам парикмахеры сами приходят. В каждой комнате телевизоры, кондиционеры, газировка. В общаге буфет — ресторану позавидовать. Любые видеозаписи. Зарплата в баксах! Иль ты такое в тюряге имел? Какого хера расхныкались? Иль силой всех держат здесь? На место каждого желающих хоть жопой ешь! Не по нраву — отваливайте прямо теперь! — не выдержал Михаил.
— Не кипи, Миш, не духарись, мы меж собой переговорили, — смутились мужики.
— Оно хоть и верно все, что ты говоришь, но и мы правы. Надоело по струнке ходить перед иностранцами. Ведь не мы, они на нашей земле живут. А нам — перед этими засранцами пресмыкаться приходится. Пива не выпей. Не выражайся в их присутствии. Поссать лишний раз не моги. На работе не то перекурить, словом не перекинешься. Все вкалывай, как робот. Но мы ж люди!
— Роботам не платят! А коль хотите дурака валять, то и получать станете, как все, что за воротами. Копейки и в деревянных! Их инфляция сожрет. Иль не знаете, как остальные живут? С хрена ли к нам на одно место — сотни желающих прибегают? Этих уламывать не придется, хлебнули лиха. Они с любым из вас своей долей махнутся. Еще и спасибо скажут! — кипел Селиванов.
Мужики замолкали. При Мишке не заводили больше таких разговоров, знали, ответит так, что кисло станет, да и терпенье его не хотели испытывать. Но в то же время устали от вида колючей проволоки, какою была обнесена территория прииска. Понимая необходимость, страдали от этой меры предосторожности, напоминавшей зону. Никто из них не покидал прииск. Не возникало желания пойти или поехать в город. Здесь был свой город в городе, где каждый знал друг о друге всю подноготную, где жили и работали на виду, без зависти, подсиживаний, воровства и пьянства. Здесь даже самые большие праздники вмещались в единственный бокал шампанского и длились не более пятнадцати минут.
Тяжело приходилось людям давить в себе исконное, русское, заложенное в крови самой природой. Уж праздник так праздник! Он для всех и надолго. Столы ломились не только от еды, а и от хмельного. Его никому не отмеряли. Пей, сколько влезет, сколько душа примет.
Здесь на прииске о таком даже не вспоминали.
И оглядевшись по сторонам — нет ли поблизости Мишки иль американцев, матерились шепотом, что даже в зоне на Новый год давали зэкам отдых…
Селиванов понимал все. И после смены, придя к мужикам, сказал как-то:
— Скоро кончится контракт. Покинем прииск насовсем. Вот тогда отметите — за все годы разом. Каждый праздник — вдесятеро. Но захотите ль? Всякую копейку беречь будете, вспомнив, как она далась! К тому ж и от разгулов отвыкли. А самое важное, что уедете отсюда не только с хорошими деньгами, но и с пенсиями, чтоб завтрашнего не бояться. И там, у себя, не раз, всякий добрым словом вспомнит эти годы. А некоторых еще потянет сюда. Привычка — большое дело. Вы уже сами не сможете жить иначе, помяните мое слово…
Михаил знал, что не только мужики, а и Шура ждет, когда закончится контракт и они уедут на материк, навсегда с Колымы.
Жена по многу раз перечитывала письма из дома, рассматривала фотографии, радовалась, что их дом давно готов, уже обставлен так, как они с Мишкой решили. Селивановы не поскупились. Ведь каждому северянину живется легче, когда знает, что есть у него теплое, надежное жилье, куда не долетят колымские ветры и пурга, где никогда не будет колючей проволоки и жесткой, вооруженной до зубов охраны. Там растут цветы. Настоящие. Их можно потрогать руками, нюхать. Там поют не механические, живые соловьи, каких никогда не видела и не слышала Колыма. Потому что соловьи любят цветущие сады и жизнь, буйную весну и никогда не залетают на погосты.
Колыма… Ей чужды смех и песни. Она стала самым большим кладбищем на земле. Здесь всякая пядь земли — чья-то могила. Без креста и имени, без оград и цветов. А на погостах никто не смеется и не поет.
Колыма… Это золото и погосты. Они всегда живут в тесном соседстве на этой земле. Вплотную к рудникам и приискам прижимаются чьи-то могилы. Их куда как больше, чем живущих на Севере людей.
А человека тянет к жизни. И никакие заработки не заменят весну…
Михаил ничего не сказал жене, приметив, как плачет она, получая письма из дома. Он понимал, скучает, и ее, как всех, тянет домой… хотя ни разу, ни словом, за все годы, никогда не упрекнула его. Но окончания срока контракта ждала, словно праздник.
Женщина заранее собирала вещи. И чем меньше времени оставалось, тем заметнее оживала.
— Ты прямо на глазах расцвела! — рассмеялся Мишка, заметив, что Шура уже примеряет летние платья.
— Мишка, милый, не все в этой жизни измеряется деньгами. Есть и другие ценности. Они дороже. Давай, оглядись. И не обижайся!
Они улетали с Колымы последними. Все те, с кем работали долгие годы, уехали сразу, как только получили расчет и документы. Их сборы были короткими. Иные, попросив адрес Мишки, обещали писать, другие даже забыли попрощаться. Никто из них не оглянулся, покидая прииск.
Селиванов сдавал дела своему преемнику. Управился лишь за неделю. Когда пришел проститься с компаньонами, услышал от них:
— Отдохните, Михаил! Мы очень довольны вами. Легко и просто сработались. Надежный вы человек, потому так тяжело прощаться. Но, если у себя дома, согревшись и отдохнув, вы вспомните Колыму, не забудьте и нас… А вдруг снова потянет сюда? Мы будем рады вам! Вы только черкните одно слово — вылетаю! — предложили обменяться адресами.
Михаил с Шурой прилетели в Москву утром.
— Ты знаешь, Роберт обещал мне какой-то сюрприз по приезде в Москву. Чудак человек, так приглашал к себе в гости — в Штаты, словно это к соседям в гости сходить иль в деревню к своим съездить, — рассмеялся Мишка. И удивился, когда к ним подошли двое незнакомых людей прямо в аэропорту:
