Ознакомительная версия.
— Да их сейчас с армейских складов центнерами тащат!
— Старик, ты просил странности плюс профессионализм — я и выдаю.
— Хорошо сработано?
— Исключительно. Виртуозно. Сначала киллер «завалил» Рафика пулей в висок, с полуметра. Имей при том в виду, что Рафик — парнишка крученый, пять лет — за соучастие в разбойном нападении с применением огнестрельного; под сиденьем у него — хорошо пристрелянный «ПМ», бывший в работе, проверяем сейчас. И заметь, «ТТ» с глушителем — вещь громоздкая, за пояс не засунешь, из кобуры быстро не выхватишь… А Рафик этот в случае опасности свой ствол выдергивал мгновенно и, уверяю тебя, не задумался бы им воспользоваться. Усекаешь?
— Угу. Убийца сработал психологически грамотно, раз сумел подойти близко в нелюдном месте. Стрелял через окно?..
— Да…
— Достал оружие… И при том не вызвал у водителя, опытного паренька, никаких подозрений… Вот разве — эмоции…
— Какие тут эмоции! Судя по материалам, у. Рафика этого были две извилины, да и те прямые: бабы и водка.
— Ну что ж, водитель-телохранитель. Человек на своем месте.
— А на мужика с «тихушником» попался, как карась на хлеб…
— …или — на девку.
— Дрон, у тебя спермотоксикоз! Что ты усложняешь?
— Крутов, у тебя профнепригодность на почве отработанного стереотипа: если девяносто пять процентов мужиков предпочитают девять миллиметров, а девяносто шесть процентов дам-с — малый калибр, значит, если выплывает ствол серьезный — стрелял всенепременно мужик. А представь — милая девушка, блондинка, в короткой юбочке, в норковом манто, с изящной кожаной сумочкой, улыбаясь, подходит к машине и одним своим появлением активизирует ту самую прямую извилину Рафика под названием «бабы». Просит подвезти, болтает непринужденно, открывает сумочку — достать какой-нибудь причиндал — кого это насторожит? — и аккуратно — девочки, они по природе аккуратнее нашего брата — стреляет пареньку точно в висок…
— …переносит девяностовосьмикилограммового увальня с водительского сиденья назад и запихивает на пол… — хмыкает Игорь.
— Машина?
— Тридцать первая «волга».
— Нет вопросов. Опускает сиденье водителя и пассажира — переднее, просто толкает труп на пол, пока тепленький. Потом — села за руль?
— Сел, Олег.
— Ну ладно, пусть будет «оно». Может, это будет ближе всего к истине: существо, считающее убийство бизнесом, причем, как они подчеркивают, «ничего личного»… И все для того, чтобы сладко есть, пить, спать… Да это просто дрянь человекоподобная…
— И все же, Олежек, это мужик… не знаю, как объяснить. Чутье. Интуиция.
Все же делом этим давно занимаюсь — убивцев ловлю…
— Но и вариант с девицей из-за твоего чутья отбросить нельзя.
— Согласен. Будем думать.
Игорь снова замолчал, глядя на огонь. Подкладывает понемножку щепочки — костерок хоть и не жаркий, а приветливый…
Да нет, глупость я сказал — ничего личного… Что такое возможность безнаказанно убивать? Не что иное, как власть, квинтэссенция власти… И-ее иллюзия… Отнимать то, что не тобой дано… Этакий способ возвыситься не столько над миром, сколько над его Творцом… И — представление о мире как о чем-то среднем между кабаком и борделем: ниоткуда пришли, в никуда уйдем, а потому — валяй, круши, властвуй!
Пока не придет время смерти.
Как там у Иоанна? "И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек.
Веришь ли сему?"
Я — верю. Потому что хочу жить всегда.
Спрашивается, а почему тогда я занимаюсь всей этой бодягой? И беру на себя судить, что добро и что зло?
А это тоже — личное. Меня лично возмущают хамство, самодовольство, жестокий эгоизм так называемых «сильных», меня лично возмущает приниженное лизоблюдство и лицемерие так называемых «слабых», меня лично возмущает скотоподобие тех и других!
И я уверен: только когда лично каждый утвердится в своем ДОСТОИНСТВЕ, только тогда он сможет почувствовать и оценить бесценные, данные каждому дары Господа — бессмертную душу и свободу воли. В том числе — свободу погубить свою жизнь. Или — душу. Немногие знают, что «душа» и «жизнь» на арамейском языке — одно слово…
Ну а что до меня… Раз я ощущаю себя по этой жизни воином — нужно исполнять долг. Перед Богом и людьми…
— Что замолчал? — Игорь смотрит на меня, и я только теперь замечаю, как он устал. Все же я порядочный поросенок… По-житейски-то…
— На огонь смотрел.
— Будем бабки подбивать?
— Зачем? Все, вроде, ясно.
— Ну, чтобы стало еще яснее… Некоторые мои коллеги полагают, что все названные случаи ничего общего между собой не имеют… Связали их только мы с тобой, да и то вручную, на глазок… Так вот, следователь, занимающийся убийством Кругленького и его шофера, тоже полагает, что это — заказное, и считает, что проведено оно с подачи Штерна. Сам Штерн к уголовщине, как и покойный, вроде никакого отношения не имеет, очень «темная лошадка».
Доказательств у следователя, понятно, никаких: как и у твоего покорного — интуиция, домыслы. Чутье. Его к делу не пришьешь, а вот делиться — мы делимся.
Работаем вместе давно. И не без результатов. Теперь — все.
— Старый ты стал. Склероз. Как все-таки завалили Кругленького?
— Преступник сел в его машину, сам подкатил к дому, дверцу заднюю открыл — да, стекла в машине чуть затемненные, — тот сунул голову и получил пулю в переносицу. Потом убийца уложил труп на заднее сиденье поверх шофера, преспокойно укатил в центр и оставил машину в переулке. Ювелир с железными нервами. А ты говоришь — девица…
— Разберемся.
— Разбирайся… Я же не знаю, на какую вязанку ты все эти бублики нанизывать станешь… Может, у тебя и ответ уже есть, а я сижу дурнем, извилинами шевелю…
— Ответа нет. А шевелить извилинами никогда не вредно.
— Но иногда — поздно. Ну что, разбежались? Темно уже. На «жигулях» прокачу, с ветерком.
— Давай по маленькой. На посошок.
— А по большой и не выйдет. — Игорь доплескал остатки по стаканчикам.
Снова смотрю на огонь. А в «бестолковке» — полная тьма. Беспросвст. И поговорка о том, что мрак гуще перед рассветом, меня не утешает.
Мелочей я нахватался и что-то важное упустил. А ведь было это «что-то» в разговоре… Было…
Игорь тем временем расстегивает куртку, снимает следом пиджак. Галстук у него стильный — под цвет глаз.
— А ты стиляга…
— Во-во, словечко то самое. Сейчас и не вспомнит никто, что значит.
Держи…
И передает мне отстегнутую «сбрую». В кобуре — укороченный полицейский кольт 38-го калибра. Надежнейшая штука, признаю. Хотя и патриот, и наган мне милее.
— Шутишь?
— Стал бы я ради шуток на такой холодрыге пиджак с курткой снимать. Бери давай, мерзну!
— А сам?
— У чукчи — проездной. Ствол, приставленный к моей груди, убеждает в этом.
Никогда не жаловался на реакцию, но Игорек выхватил пистолет из-за пояса сзади просто виртуозно. Мастерство, его не пропьешь!..
— Пропускаешь удары-то, — укоризненно тянет Крутов.
— Так то — на тренировке, — улыбаюсь я. — «Гюрза»?
— Ага. Табельный.
— Дай посмотреть. — Прикидываю оружие в руке.
— Нравится?
— Неплохо. Сколько в магазине?
— Двадцать.
— Стрелять — не перестрелять. На спуске что, второй предохранитель?
— Ну. А то ведь, ежели за поясом таскать — или яйца Отстрелишь, или попу поцарапаешь. Сам понимаешь, бывают случаи — «предохранительные», полсекунды жизни могут стоить. А тут — вот под пальцем.
— На армейский «стечкин» похоже.
— Похоже, да не то. Эта машинка на тридцать метров любые бронежилеты «гасит».
— Так уж и любые…
— Кроме четвертой степени защиты, типа «антикалашников». Только много ты по городу граждан в подобном снаряжении видел? То-то… Поиграл и будя.
— А кольт?
— Какой хороший мент не любит быстрой стрельбы! Из нетабельного оружия…
— Где взял?
— Где взял, где взял — купил… — смеется Игорь. — Не сумлевайся, боярин, ствол «чистый». Пристрелянный. Бери и пользуйся моей добротой. Контрабандный товар…
— А «маслята»?
— Пять обойм хватит? В машине, в бардачке. И еще пачку — сам снарядишь, если нужно.
— Спасибо.
— Не за что. Голову береги.
— Буду.
— Ну и ладушки. Заливаем костер и двигаем. Игорь встает, запахивает куртку, затягивает узел галстука… Галстук!
— Стоп!
— Ты чего?
— Быстро крутим снова: убийства в аэропорту. Ты помнишь, сказал, что ими масса народу интересовалась? Ну тем, что при них было, — документы, бумажник, кредитки…
— Ну…
— А теперь — вспоминай: меня интересует, чего при них или на них не было, а должно быть? Ну, давай, Игорек!.. Часы, трусы, галстук!..
— Ну надо же!.. Как я сам не заметил… Голова была не тем занята…
— Ну?!
— У этого самого, пожилого, которого удар хватил. У него действительно не было часов. Ни карманных, ни ручных — никаких.
Ознакомительная версия.
