Ознакомительная версия.
– Я уже сообщил вам, что Сургучев нас не интересует, – оборвал ее Бессонов. – И не надо устраивать здесь истерику. Иначе я буду вынужден отвезти вас к нам. Уверяю вас, там разговаривать вы будете гораздо спокойнее. Да и далеко оттуда ходить не надо…
– Что вы имеете в виду? – испуганно уставилась на него Лилия Николаевна.
– Арест, – коротко сообщил Бессонов. – Что же мне еще иметь в виду?
– Почему арест? – забормотала Лилия Николаевна. – Почему арест?
– А как вы хотели? – пожал плечами Бессонов. – Вряд ли в моих силах уберечь вас от этого…
Он намеренно бросал ей приманку, за которую она должна была немедленно ухватиться. Если она сейчас сумеет успокоиться и начнет вспоминать начало разговора, то сообразит, что он фактически не сказал ничего, что можно было бы расценить как непосредственную угрозу в ее адрес – лишь намеки и недомолвки.
Но ей не надо было давать возможности успокоиться – пусть она увидит путь к спасению и ухватится за возможность договориться с Бессоновым.
– Не говорите так! – взволнованно ухватилась за его слова Лилия Николаевна. – Вы можете многое для меня сделать, я уверена в этом! Стоит вам только захотеть. Я очень высоко ценю людей, которые помогают мне справиться с жизненными проблемами.
– Я вас слушаю, – сказал Бессонов пустую фразу, подталкивая Лилию Николаевну к активности своей «бестолковостью». – Что вы хотите сказать?
– Не знаю, право, как вы к этому отнесетесь, – неуверенно начала Лилия Николаевна, не имевшая прежде дела с людьми из Конторы и поэтому испытывающая некоторую осторожную робость.
– Я всегда хорошо отношусь к серьезным предложениям, подкрепленным конкретными делами, – сказал Бессонов, зная, что она примет его слова за некое согласие и ринется в атаку.
– Так что ж тогда ходить вокруг да около! – воскликнула Лилия Николаевна. – Я предлагаю вам тридцать тысяч за то, чтобы вы оградили меня от всех неприятностей, связанных с этой историей.
– Тридцать тысяч? – повторил Бессонов неопределенным тоном. – Вы предлагаете мне тридцать тысяч?
– Я, конечно, понимаю, что неверно оценила ситуацию и назвала не ту цифру, – заторопилась Лилия Николаевна. – Но вы меня, надеюсь, простите! Я так неопытна в подобных делах. Я понимаю, что эту цифру надо удвоить, не правда ли? Этого будет, надеюсь, достаточно? Если нет, то назовите свою цифру.
Бессонов понял, что она перехватила у него инициативу. Даже тон разговора поменялся. Она теперь чувствовала себя гораздо увереннее, потому что знала, что ей удастся его купить, дело только в сумме, которую придется за это заплатить.
А Бессонов, наоборот, был выбит из колеи тем, что «промазал» с самого начала. Он слишком низко себя оценил, и она через несколько секунд догадается об этом. Неизвестно тогда, чем все это вообще закончится. Не поползут ли ставки вниз? Надо соглашаться, и немедленно!
– Я не буду злоупотреблять вашей неопытностью, как вы выразились, в подобных делах, – сказал Бессонов. – И не стану выкручивать вам руки. Речь, как вы понимаете, идет не о корыстных намерениях, а только о том, что предстоят расходы на то, чтобы разрешить ваши проблемы. Думаю, что названной вами суммы хватит. Но вот беда! Чтобы предпринять срочные эффективные шаги, необходимо начинать немедленно, прямо сейчас…
– Вы хотите сказать… – начала Лилия Николаевна, но Бессонов ее перебил:
– Да, именно это я хочу сказать, – широко улыбнулся он. – Я могу подождать от силы час вместе с вами за этим столиком.
– Не стоит утруждать себя, – ответила Лилия Николаевна, и Бессонову показалось, что он уловил явственный оттенок презрения в ее голосе. – Я не заставлю вас ждать слишком долго.
С этими словами она открыла черную сумочку, которая во время разговора лежала у нее на коленях, достала из нее и положила на столик одну за другой шесть банковских упаковок.
Бессонов машинально оглянулся, но их отгораживали от остального зала легкие полупрозрачные занавески, сквозь которые невозможно было разглядеть подробности происходящего за столом.
– Десять тысяч в каждой, – небрежно сказала Лилия Николаевна. – Вот видите, можете начинать решать мои проблемы прямо сейчас. Единственное, что я хотела бы взамен – вашу расписку о получении от меня названной мною суммы. На всякий, знаете, случай. Чтобы вам не пришло в голову явиться ко мне еще раз.
Бессонов понял, что она теперь полностью контролирует ситуацию, а ему отведена роль статиста.
– Давайте бумагу, – севшим голосом произнес Бессонов. – Я напишу.
– Не надо ничего писать, – возразила Лилия Николаевна. – Поставьте только подпись.
И она достала из сумочки лист бумаги, на котором был отпечатан текст расписки:
«Мною, капитаном Бессоновым, получена от Лилии Николаевны Воловик сумма в размере…»
– Впишите своей рукой сумму и поставьте подпись и дату, – мило улыбнулась ему Лилия Николаевна. – Это останется у меня, ваши козыри – у вас. Мы заключили с вами пакт о ненападении, не так ли?
Бессонов молча подписал расписку, пододвинул ее вдове. Он наконец поверил, что шестьдесят тысяч долларов его. Бессонов взял одну пачку и начал неуклюже заталкивать ее во внутренний карман пиджака.
Пачка не хотела ему подчиняться и зацеплялась углами за края кармана. Бессонов вспотел и чувствовал себя очень неловко.
– Сейчас, – пробормотал он смущенно. – Одну минуту. Я сейчас.
Лилия Николаевна смотрела на него молча, легкая улыбка блуждала у нее на губах.
Бессонов справился наконец с деньгами, рассовал их по карманам и привстал со стула.
– Э-э-э… – замычал он, не в силах заставить себя до конца выпрямиться. – Я могу идти?
– Конечно! – Вдова смотрела на него с откровенным презрением. – Я вас не задерживаю.
«Сука! – зло думал капитан Бессонов, проходя от только что покинутого им столика к выходу из зала ресторана. – Просчитала меня насквозь! Заранее деньги приготовила, расписку – знала, что я деньги у нее просить буду… А в сумочке у нее еще пачки были, это как пить дать… Дурак я, продешевил».
Бессонов понял, что Лилия Николаевна приготовила для разговора с ним сто тысяч долларов, и эти деньги могли бы сейчас быть у него. Но уже все – поезд ушел. В конце концов, и шестьдесят тысяч – очень хорошая сумма.
«Сука! Сука!..» – продолжал твердить про себя Бессонов, чувствуя на своей спине презрительный взгляд Лилии Николаевны.
Вылезать перед начальством с версией о причастности убитого при задержании человека к самому Глебу Абрамовичу Белоцерковскому – это, не зная броду, соваться в воду. Поздеев объяснил это Грызлову, едва только понял, о чем идет речь.
– Ты что, в отставку раньше времени захотел? – кричал он на Грызлова, нервно ходя из угла в угол своего кабинета. – Тебе в органах работать надоело? Откуда ты знаешь, что у них там за дела? Белоцерковский везде прихват имеет. Не такие люди, как мы с тобой, пропадали бесследно, когда вставали ему поперек пути. Тут сто раз подумать надо, прежде чем хотя бы пальцем шевельнуть.
– Что-то я тебя не узнаю, Аркадий, – усмехнулся Грызлов. – Не ты ли втолковывал мне вчера, что Москва – это твой город?
– Мой! – упрямо повторил Поздеев. – Но голову под нож тоже совать не стоит. ГБ – это такой уровень, что наше районное начальство для него – тьфу! И растереть! Сам, что ли, не понимаешь?
– Я-то как раз понимаю, – возразил Грызлов. – Только не знаю, что мне теперь с этой информацией делать. Докладывать по инстанции? Или не докладывать? Вот – не было мне печали!
– Ну, во-первых, не тебе одному, – сказал, остановившись посередине кабинета, Поздеев. – А нам с тобой вместе. Во-вторых, слова какого-то придурка, даже имени которого ты не знаешь, – это еще не доказательство.
– Я и не говорю, что это доказательство, – спокойно возразил Грызлов. – Если хочешь, можешь рассматривать его сообщение как сведения, полученные от нашего тайного информатора. Никто не потребует от тебя назвать его фамилию. Оперативная работа имеет свои секреты.
– Хорош информатор! – воскликнул Поздеев. – А что, если он тебе все это насвистел? А ты и рот раскрыл. Ему только этого и надо было. Пока ты рот закрывал, он успел благополучно исчезнуть.
– Ну, растерялся, было дело, – согласился Грызлов. – А ты бы не растерялся на моем месте? Хорошо со стороны судить.
– Я бы не растерялся! – возразил Поздеев. – Я бы прежде всего взял этого хмыря за химок…
– Ну-ну, – усмехнулся Грызлов. – И потом месяц сломанную руку лечил бы. Не любит он, понимаешь, когда его за химок берут.
– А ты пробовал? – вскинулся Поздеев.
– Пробовал! – сказал Грызлов.
Возникла некоторая пауза.
– Ну, и пришлось отпустить, словом, – смущенно ответил на незаданный вопрос Грызлов. – Говорю же, не любит он, когда его за химок…
– А ну, стой! – воскликнул вдруг Поздеев. – Этот хмырь у тебя на столе до чего-нибудь дотрагивался? Отпечатки остались?
Ознакомительная версия.
