— Иес, с„„! — ответил я.
Англичане засмеялись, и я тоже засмеялся.
— Ты должен научиться говорить по-английски. Понял?
— Иес, с„„! — кивнул я.
— Удачная покупка! — сказал капитан, легонько хлопнув меня по плечу.
Вскоре шлюпка приблизилась к такому огромному деревянному сооружению, которого я никогда раньше и не видел.
— Это корабль, — сказал капитан. — Зис из э шип.
Корабль был такой огромный, что наша «боут» смотрелась рядом с ним, как щепка рядом с корытом. А мы, люди в этой шлюпке, были похожи на больших муравьев, ползающих по щепке…
— Хау ду ю ду! — быстро крикнули сверху. Капитан что-то крикнул, и оттуда, сверху, свалились веревки с крюками. Молодцы убрали свои лопаты и зацепили крюки за железные кольца на обоих концах лодки. Послышался скрип, веревки натянулись и поползли вверх, а вместе с ними и наша лодка. Мы повисли над морем, между днищем лодки и водой было больше моего роста высоты.
— Не трусь, — сказал капитан.
— Иес, с„„! — сказал я, хотя и правда здорово трусил.
Лодку подняли высоко-высоко. Корабль был как дом. Окна были открыты, и в них виднелись какие-то черные и желтые металлические бревна, приделанные к здоровенным деревянным тележкам с маленькими колесами. В бревнах чернели глубокие дыры, в которые я запросто мог просунуть обе руки. Эти штуковины чем-то меня сразу напугали.
— Что это, сеньор? — спросил я капитана.
— Это пушки, — сказал он. — Очень большие ружья, чтобы стрелять в корабли.
— Они не выстрелят? — спросил я.
— Нет, — усмехнулся О'Брайен, — сами они не стреляют.
Я подумал, что если ружье сеньора Альвареса, из которого он стрелял птиц, так громко стреляет, то как же должны бахать эти штуки, которые раз в десять больше.
Корабль был сколочен из досок и бревен, промазан смолой, покрашен в зеленый и белый цвета, а кое-где даже позолочен. Тут было столько разных штуковин, что у меня рябило в глазах. Повсюду торчали какие-то крюки, веревки, скобы. Веревок было столько, и они были так переплетены, что мне казалось, их соткал какой-то паук размером с человека. А огромнейшие кресты из бревен и шестов, стоявшие на корабле, были выше самых высоких пальм и даже колокольни. Они упирались в самое небо, и какие-то большие белые птицы носились между ними, среди опутывавших их натянутых и обвисших веревок, садились на перекладины, поверх привязанных к перекладинам огромных, в нескольких местах подвязанных полотнищ из какой-то грубой ткани.
Лодку подняли к самому краю корабля, и англичане стали по большому длинному бревну ловко перебегать на сам корабль. Капитан взял меня под мышки и перетащил тоже. Он поставил меня на дощатый пол, отряхнул и, взявши за руку, повел куда-то. Дойдя до какого-то домика, построенного на корабле, мы стали спускаться вниз по лестнице, настолько крутой, что, если бы капитан не держал меня за руку, я бы давно свалился. Потом мы шли какими-то коридорами и переходами. Там было так темно и страшно, что я испугался и хотел заплакать. Но как раз в это время капитан подошел к двери, несколько раз стукнул в нее согнутыми пальцами. Оттуда отозвался нежный женский голос. Он был даже красивей, чем у дочери нашего хозяина доньи Маргариты:
— Кто там?
— Это я — капитан, — ответил О'Брайен.
— О, дон Мигель! — сказали из-за двери. — Вы достали то, о чем я вас просила?
— Да, сеньора, именно поэтому я и пришел…
Дверь нам открыла какая-то девушка, белая, но довольно некрасиво одетая, вроде горничной Катарины, которая прислуживала сеньору Альваресу. Мы вошли в дверь, и горничная сказала:
— Донья Мерседес ждет вас, капитан!
Когда открылась вторая дверь, мы попали в залитую светом большую комнату. Стены были какие-то не то полукруглые, не то косые, но зато они были обиты красивым розовым шелком, из которого белые женщины делают платья. Окна были открыты. Они были очень большие и все со стеклами. Посреди комнаты стоял стол, а у стола несколько красивых стульев и кресло. В кресле сидела большая и красивая сеньора. На ней было светло-голубое платье с рукавами фонариками и тонким кружевным воротником. На коленях у нее лежала большая и красивая тряпка с вышитыми цветочками, а в руке она держала надкусанный ломтик ананаса. Сок с ананасового ломтика капал на тряпку и не пачкал ее платье.
— Какой смешной! — воскликнула сеньора и, положив кусок ананаса на тарелку, вытерла руки о тряпку и встала с кресла. Волосы у нее были длинные и темные, но, правда, не такие черные, как у меня. На ее голове было сооружено несколько этажей, как у церковной колокольни, только красивее. А сбоку, около ушей, были еще какие-то завитушки, похожие на стружки, только темные. Такой красивой сеньоры я еще не видал. Даже не думал, что такие бывают. Даже ее величество королева Испании, портрет которой мне показывал падре Хуан, и то была не такая красивая.
— Вот, к вашим услугам, донья Мерседес! — капитан вытолкнул меня из-за своей спины, где я хотел спрятаться.
— Забавно… — улыбнулась донья Мерседес, показав свои чистые и блестящие зубы, которые были даже красивее, чем жемчуга на ожерелье доньи Маргариты, которые я два раза видел на ней на Рождество.
— Как его зовут? — спросила донья Мерседес, обращаясь к капитану.
— Его зовут Мануэль, он окрещен в католическую веру… — ответил капитан.
— Во истинную веру, мой друг, во истинную веру! — строго сказала донья Мерседес. — В которую когда-то были окрещены и вы, мой капитан…
— Один французский король, когда его силой обращали в католичество, сказал: «Париж стоит мессы!» Я проделал то же самое в обратную сторону…
— Король Энрико Наваррский был наказан Господом, сеньор! Я не желала бы, чтобы и с вами произошло подобное.
— Надо надеяться, сеньора.
— Еще раз благодарю вас за заботу, дон Мигель, и не смею более отвлекать вас от ваших многотрудных дел!
Капитан склонился и помахал своей шляпой с перьями так, будто подметал ею пыль с пола. Потом он удалился.
— Значит, тебя зовут Мануэль?
— Иес, с„„! — ответил я, как меня учил капитан.
— Ха-ха-ха! — донья Мерседес захохотала так звонко и заливисто, что я улыбнулся.
— Чудесная кукла! — сказала она, улыбаясь. — Но так отвечать даме не следует… Ты должен говорить по-английски только с капитаном. Ему ты можешь говорить «сэр», «мистер капитан», как он прикажет. Но мне ты должен отвечать только по-испански, запомнил?
— Да, сеньора, — сказал я. — Я буду хорошо себя вести.
— Спасибо, спасибо, малыш! — улыбнулась она. — Я довольна тобой… Должно быть, твоя мать хорошо тебя воспитывала… Но сейчас тебя следует вымыть. Эй, Росита!
Из-за дверей вышла та самая девушка, что отперла нам дверь, и поклонилась донье Мерседес.
— Чего изволите, сеньора?
— Вымой этого мальчика! В горячей воде, с мылом и мочалкой… Остриги ему ногти и волосы, как следует пропарь одежду…
Росита состригла с меня все волосы и обрила наголо, а затем вымыла в кадке горячей водой. После этого она накормила меня курицей с рисом. Это было так сытно и вкусно, что я сразу захотел спать. Росита велела мне залезть в большую люльку, которую назвала «гамаком». В гамаке я закрыл глаза и до самого утра их не открывал.
МОРСКОЙ БОЙ Разбудила меня Росита. Она уже была одетой, а кровать ее была собрана: все тряпки и подушки были сложены. Она помогла мне свернуть гамак и уложить его в то место, откуда его вытаскивали вечером. Только тут я заметил, что пол и стены каюты стали немного покачиваться и наклоняться вправо и влево, вперед и назад.
— Поехали, — сказала Росита, — глянь в окно.
Я поглядел: там была только вода, до самого неба. Солнце выплывало из воды, но при этом не было ни брызг, ни плюхов, как тогда, когда я вылезал из нашего пруда. По воде бегали блестящие зайчики от солнца и ворочались большие волны. Они-то и качали корабль. Было очень красиво.
— Куда же он нас везет? — спросила Росита, наверное, самое себя. — Ну, да ладно…
Сейчас в погреб полезем, надо достать продукты к завтраку. В нашей комнате в полу, оказывается, тоже была дыра с лестницей, ведущей вниз. Она уходила глубоко внутрь корабля. Росита пошла туда впереди меня, со свечкой в руке. Там в глубине была еще дыра и еще одна лестница, но короткая. Во второй дыре было очень холодно, пахло мясом и соленой рыбой. Там лежали странные камни, из которых сочилась вода. Их было много-много. Один кусочек из такого камня отвалился на моих глазах. Я его подобрал и взял на ладонь — холодный, мне казалось, он даже немного жжет мне руку. Но потом он весь превратился в воду и на руке осталась только капля грязной воды. Росита нагрузила мне в корзину разные продукты: холодное, как камень, твердое мясо, такую же рыбу, овощи, фрукты и еще что-то. Сама она шла за мной с другой корзиной. Кое-как мы выбрались наверх. Здесь мне сразу показалось так жарко, что я даже вспотел. В то же время я все еще чувствовал холод.
