Очевидное дело. Прощупать, может, хотели, а может, ложные сведения имели. Хотя какие уж ложные, когда танковый полк снялся с позиций, а на смену другая часть еще не пришла.
– Вы где были в момент боя? – спросил Гробовой, прислушиваясь к разговору и успевая посматривать на небо и по сторонам.
– Я тогда был заместителем командира батальона майора Беглова. Когда мы снялись с позиций и скрытно отошли на вторую линию, Беглов приказал мне принять батальон и уходить к новому расположению. Это уже потом я услышал шум боя, а в тот момент ничего не понимал, как и другие. Я выполнял приказ командира. А когда атака была отбита, мне приказал замкомандира полка отправиться с зампотехом за ранеными и вытащить матчасть, которая подлежала ремонту.
Дальше рассказ был типичным. Поле, горящие танки. Немецкие и наши. Бегают командиры, много раненых, чудом отбили атаку. Ты за своими? Действуй. А какое, когда немцы продолжают еще сильнее лупить, обозленные. Из двух десятков танков своим ходом ушли четыре. Шесть сгорели и взорвались. Из десяти, тех, что можно было на ремонтную базу оттащить, смогли под огнем вытащить только три.
Капитан говорил, а сам смотрел на поле боя и морщился.
– А как тела собирали? Васильева так и не нашли?
– Беглов видел, как их подожгли. Он тогда крикнул, что командира подбили. Правда, сам он и трех минут после этого не прожил. И им досталось. Кто-то видел, как экипаж машину покидал, как тушить пытались. А что дальше было, никто не знает. Трое их лежало возле танка. Видно, что отстреливались. Заряжающий обгорел сильно. Все мертвые, а подполковника не было. Может, уполз, может, и не ранен был, а может… Там же воронки повсюду. Одно прямое попадание снаряда – и мизинца не найдешь, если фугасным долбанули.
– Слушай, Вертовкин, – насторожился Гробовой, – а немецкие похоронные команды там не лазили, своих не пытались вытащить?
– А кто их знает, кто там лазил. Перестрелки почти постоянно были. Пулеметы трассирующими лупили. Иногда минометами накрывали, но не часто.
– Покажешь, где танк Васильева остался?
Два молодых офицера, вышедших из парикмахерской, вытянулись, отдавая честь стройной женщине с погонами майора юстиции. Проводив взглядом военного юриста, один из офицеров толкнул товарища локтем:
– Красивая женщина! И военная форма ей к лицу.
– Красоту ничем не испортишь, – засмеялся второй. – Ты лучше подумай о тех, по чью душу она сюда приехала. Военные прокуроры просто так по войскам не ездят.
Марина Валентиновна Половцева остановилась возле палисадника, положила руку на низкий аккуратный заборчик. В комендатуре и правда служат нормальные люди, которые понимают, что для женщины цветы под окном – не последнее дело. Война войной, а глаза все равно замечают клумбу, выметенные дорожки и чистые занавески на окне. Комнату для постоя подобрали ей самую лучшую – чистую и просторную.
Хозяйки не было. Убравшись утром в доме и во дворе, она ушла к своей дочери, жившей неподалеку.
Открыв дверь, Половцева замерла: где-то невдалеке снова загрохотало, вздрогнула земля, зазвенело стекло в комоде. Фронт близко, очень близко. И грядут события важные и серьезные. Сколько еще крови прольется на земле, прежде чем погоним мы этого зверя в свое логово! Погоним, обязательно погоним!
Марина Валентиновна прошла в свою комнату и остановилась. На тумбочке у кровати в обычной стеклянной банке красовался букетик ландышей. С ними комната стала светлее, воздух чище, аромат этих изумительных цветов, которые так любила женщина, наполнил все вокруг.
«Кирилл, – подумала Марина и улыбнулась. – Конечно, он же знал, что я приезжаю».
Легкий стук в окно снова заставил ее улыбнуться. Она увидела милое лицо, непослушные вихры и горящие глаза. Деликатный мальчик! Рама не закрыта, он же мог открыть окно, мог забраться в комнату и ждать ее здесь. Но Кирилл терпеливо сидел под окном и постучал, когда увидел, что его любимая вошла.
Она открыла створки и протянула руку:
– Ну, иди же, мальчишка! Господи, какой же ты еще мальчишка!
Кирилл мгновенно забрался на подоконник и спрыгнул в комнату. Он сгреб ее и прижал к своей груди. Марина замерла, чувствуя такое, что было только в молодости, когда-то по весне. Чтобы вот так неистово и горячо билось рядом сердце паренька, безумно влюбленного, готового на любое сумасшествие ради нее. И от этого ее сердце сжималось так же сладко, оно готово было замереть и остановиться.
«Что же я делаю? – в сотый или тысячный раз спрашивала себя Марина. – Зачем я кружу ему голову? Зачем смущаю мальчика? Ведь я старше его на двенадцать лет, я замужем. И в нашем кругу не принято разводиться. Да и никогда я не стала бы его женой, будь я свободна хоть тысячу раз. Ведь это сейчас я здесь, а пройдет год, пять. Он ведь найдет себе молоденькую, юную и пылкую, как сам. Зачем ему старуха? Нет, пусть сейчас, пусть на год, но он – мой. Хоть ненадолго снова окунуться с головой в этой сумасшествие, в эту нежность, на которую способен редкий мужчина. А этот мальчик… Кирюша…»
А Митьков словно забыл о войне. Он просто целовал и целовал любимую женщину, ощущал губами ее кожу, ее дыхание. Он чувствовал, как она сжимала беспокойными пальцами его руки и подставляла губы под новые поцелуи. И не хотелось останавливаться, хотелось, чтобы все это длилось вечно.
Но странно, именно эта мысль остановила молодого человека. Вечно! Не будет никакого «вечно». Уже завтра может не быть. Или даже сегодня.
Марина как будто почувствовала перемену в настроении Кирилла, обхватила его голову и прижала к своей груди. Она гладила его по коротким непослушным жестким волосам, целовала и чувствовала, что вот-вот расплачется.
– Хочешь чаю, Кирюша? Ты, наверное, голодный? – спросила она, отстраняясь и разглядывая такое любимое лицо.
Усадив Митькова за стол, Марина быстро разожгла керосинку, поставила чайник, достала из тумбочки хлеб, сало, помидоры, пару огурцов, несколько конфет. Она видела, какими глазами смотрит на нее Кирилл, и стеснялась, как девочка.
Они пили чай, хрустели огурцом и улыбались. Разговор как-то сам собой вернулся к мужу Марины, к его новому назначению.
– Я так благодарна тебе, Кирюша, – смущенно проговорила Марина и погладила его по руке. – Ты тогда поступил как настоящий мужчина. Ты рисковал всем – карьерой, свободой. Если бы тогда доказали, что мой муж виновен, что он причастен к измене, ты бы сейчас находился в лагере. Но ты не побоялся и доказал…
– В жизни надо стараться всегда оставаться честным человеком, – улыбнулся Митьков. – Независимо от последствий. А то ведь это просто поиск выгоды,
