— Так что же, буду я жить, доктор? — пошутил Локис.
Врач серьезно посмотрел на пациента, но, оценив юмор, сказал:
— Я склоняюсь к мысли, что скорее да, чем нет, — парировал он с французским акцентом. — Посидите немного в коридоре. Мы сейчас свяжемся со своим руководством и постараемся переправить вас обратно в Израиль по своим каналам. Хотя погодите…
Вернувшись через несколько минут, доктор принес Локису туфли и куртку.
— Больше ничего предложить не могу, но думаю, что в этом вы уже будете чувствовать себя увереннее, не так ли?
— Большое спасибо! — Владимир пожал руку врачу.
Надев туфли и накинув куртку, Локис вышел в коридор и сел на лавку, прислонившись спиной к прохладной стене.
«Уж куда-куда, а в Израиль мне точно пока не нужно, — размышлял он. — Деньги на месте, состояние почти в норме, так что… Что дальше? Так, первым делом найти человека, с которым мы должны были встретиться!»
Он хорошо запомнил по карте расположение места встречи, а потому нисколько не сомневался в своем умении сориентироваться в поселке и добраться туда даже без пеленгатора. Сержант поглядел по сторонам — неподалеку он увидел тех французов, которые подобрали его. Они стояли в сторонке и беседовали. Незаметно уйти пока не получалось, и Локис расслабился, решив еще немного отдохнуть. Сделав вид, что задремал, сквозь опущенные веки он наблюдал за докторами.
Вдруг на территорию больничого городка, бряцая автоматами, ворвались пятеро человек. Среди них был Мустафа Самави — отец Хамида, со своим братом. Люди, прогуливавшиеся по территории, испуганно смотрели на вошедших. Группа направилась к одному из корпусов, о чем-то громко предупреждая всех по-арабски. Сержант с некоторым удивлением наблюдал, как в результате среди пациентов и посетителей быстро возникло беспокойство и даже паника. Все, кто мог ходить, спешили убраться подальше. Вооруженные арабы прошли к зданию роддома.
— Что происходит, доктор? — поинтересовался Локис у пробегавшего мимо уже знакомого врача.
Тот, остановившись и переведя дыхание, заявил:
— На крышу роддома забрались боевики «Хамаса» и собираются обстреливать Израиль. А эти арабы хотят их остановить, — указал он в сторону вооруженных людей, идущих к роддому. — Одно могу сказать: сейчас здесь будет жарко. Уходите со всеми, добром это не кончится, поверьте мне! — выпалил врач на одном дыхании.
Локис задумался. Ведь расстояние — немаленькое, самодельные «Кассамы» отсюда до Израиля попросту не долетят. Только реактивным снарядам, запускаемым из «Града», это под силу…
Сделав этот простейший вывод, он встал и, пользуясь всеобщей паникой, вышел во двор. Подняв голову вверх, он заметил стоящих на крыше роддома нескольких человек. Пора было что-то делать.
Никто и не обратил внимания, как молодой, крепкого телосложения человек в ветровке и легких бежевых туфлях пошел совершенно в другую от выхода сторону…
На крыше роддома полным ходом шла работа. Установка «Град», уже поднятая, закреплялась несколькими боевиками. Рядом стояли распакованные ящики, в которых лежали осколочно-фугасные стодвадцатидвухмиллиметровые реактивные снаряды российского производства. Абуиси прохаживался мимо суетящихся подчиненных, окидывая внимательным взглядом приготовления к обстрелу. Хамасовцы осторожно, по двое, брали шестидесятикилограммовую ракету, заряжая ее в установку.
* * *
Отправив Хамида к родственнику, Мустафа еще долго сидел на месте, обхватив голову руками. Он думал о предстоящем деле. В том, что брат и родня не подведут, он не сомневался. Его тревожило другое. Главное, чтобы израильтяне сейчас не прислали вертолеты. Сына он отослал специально — мало ли что может произойти сейчас. У жены начались еще большие осложнения, открылось кровотечение, и теперь врачи боролись за ее жизнь. Хвала Аллаху, второй сын родился здоровым. Мустафа уже видел его. Врач пустил его в палату, и там он, взяв сына на руки, боясь сделать ему больно, аккуратно подержал его.
«Нам бы только выбраться из этой истории живыми! — думал Самави. — Увезу всю семью отсюда, куда-нибудь увезу!»
В тот же день Хамид, приехав к своему дяде, появился у него дома, который находился на границе между Палестиной и Египтом, в городе Рафах. Родной брат Мустафы, дядя мальчика, был рисковым человеком, не в пример своему брату. Семьи у Наджиба не было, а потому он очень любил бывать в гостях у брата и относился к его семье как к своей собственной. Отсутствие своей семьи повлияло и на выбор его профессии, а собственно говоря, на отсутствие таковой. Наджиб занимался контрабандой, имея в распоряжении свой собственный туннель через границу.
Увидев Хамида, дядя подошел к нему и обнял.
— Что привело тебя ко мне? — спросил он племянника, не выпуская из своих крепких объятий.
В ответ малыш протянул записку от отца. Наджиб развернул в несколько раз сложенный листок и прочитал следующее:
«Дорогой брат!
Учитывая то, что я за последние три года к тебе ни разу не обращался за помощью, настал именно тот момент, когда она мне просто необходима. Ты знаешь, как я люблю свою семью и хочу защитить ее. Амана, слава Аллаху, родила еще одного сына, но из-за тяжелых родов я не могу увезти ее из роддома, а значит, вынужден присматривать за ней. Наше семейное счастье находится под угрозой, «благодаря» некоторым участникам организации «Хамас». Они преследуют свои интересы, отличные от интересов простых людей, коими мы с тобой являемся. Боевики одной из групп расположились на крыше роддома, в котором находятся моя жена и мой маленький сынишка. Они обстреливают Израиль прямо оттуда, а как ты сам понимаешь, израильтяне не заставят себя долго ждать. Они не будут особо разбираться, а нанесут воздушный ответный удар! И если мы не остановим этих отморозков, могу погибнуть я и моя семья! Наджиб, прошу тебя о помощи, так как обратиться за ней мне больше не к кому. Собери всех наших родственников и возьми то оружие, которое у нас осталось. Во имя спасения близких тебе и мне людей, помоги мне! Аллах не забудет тебе этого, брат! С миром!!!»
Прочитав записку, он поднял на Хамида глаза. В них отразился гнев на тех, кто пытается испортить его брату жизнь.
— Вот что, племянник. Отдохни пока, ты, видно, голодный? — с этими словами Наджиб достал из холодильника мясо, сыр, нарезал хлеб и включил чайник. — Перекусишь и подождешь меня здесь. А я пока кое-куда наведаюсь.
Хамид кивнул.
— Фрукты в вазе возьмешь! — и, сказав это, дядя вышел из дому.
* * *
Вечером в доме Мустафы было тесно от собравшихся в нем людей. Родственники, устроившись на полу за большим круглым столом, стоявшим посреди комнаты, и, прижавшись друг к другу плечами, шумно разговаривали. Мустафа то и дело вставал с места, нервно обходил собравшихся по кругу и снова садился.
— Эти изверги совсем от рук отбились! Что хотят, то и делают! — возмущался он. — Захватили власть силой, а народ теперь — страдай! Хорошо ли теперь нам живется? Так я вам скажу и за вас — нет! Во всем мире уже многие считают, что вся наша нация — террористы! Презирают нас! А за что — за то, что кучка людей с оружием держит всех остальных в страхе! Им еще и деньги дают, а они гуманитарную помощь, идущую к людям, воруют! Все школы закрыты. Где детям учиться? Мало того, они там склады свои устраивают! Да сколько можно терпеть все это! — не успокаивался он.
Его брат собрал всех мужчин, способных держать оружие, из их не такой уж большой родни.
Наджиб, взяв со стола чайник, наполнил свою кружку душистым напитком. Он сделал небольшой глоток обжигающе горячего чая, перед тем как сказать:
— Все правильно ты говоришь, брат. Я с тобой! Твоя семья — моя семья! А что думаете вы, дядя Ахмед? — обратился он, отхлебнув еще чая, к сидевшему напротив него пожилому человеку лет шестидесяти.
Среди собравшихся дядя Ахмед слыл мудрецом, а потому ни одно семейное дело не решалось без его участия. Он был самым старым долгожителем в семье. В молодости он был знаком с самим Ясиром Арафатом. Позже, в восьмидесятых годах, он познакомился с лидером «Хамаса», шейхом Ахмедом Ясином, и мог бы уже закончить свои дни в одной из израильских тюрем, если бы продолжил жизнь, связанную с политикой. Но вовремя остановившись, он решил пожить в старости спокойно и отошел от дел. Теперь же, соблюдая полный нейтралитет в политике, старик занимался тем, что перечитывал Коран и любовался по вечерам закатом, сидя на берегу.
— Как бы мы дров сгоряча не наломали, — хитро улыбаясь, ответил старик, перебирая в своих морщинистых загорелых руках четки. — А с другой стороны, в Коране писано, что все люди — и христиане, и те же самые евреи «заблудшие», но все-таки «братья», а значит, обижать их нельзя! — сказал он, подняв вверх указательный палец левой руки, так как правой перебирал четки. — «Хамас» неправильно поступает, против Корана идут, разбойники! О народе своем совсем забыли, плохо поступают! Плохие они люди, я так думаю. Аллах за всеми тоже уследить не может, а ведь кто-то должен их наказать за их поступки! — сказав, он прислонился спиной к стене и погрузился в раздумья.
