— Иди ко мне, касатка моя. Прости, что обидел тебя, глупый осел. — Жадно, непривычно торопливо шарили по телу чужие руки.
Катерина отталкивала их, но в душе ликовала. «Получай, гад!» — смеялась над мужем молча.
— Голубка! Солнышко мое! — Дрожали руки соседа горячие, сильные.
Он целовал Катьку так, как никто в жизни. Баба растерялась. Ей не хотелось сопротивляться этому напористому человеку, а он становился все настойчивее.
— Я люблю тебя!
Катерина сжималась в комок. Ей было стыдно и почему-то радостно. Она даже от мужа не слышала признаний и таких ласковых слов.
— Не бойся, родная моя! Поверь себе и мне. Ты не ошиблась. — Стиснул в объятиях, целовал так, что баба не удержалась на ногах.
Ах, как пахла мята совсем рядом, как пели ночные птицы над их головами, как не хотелось возвращаться в свой убогий дом к Дамиру, тщедушному, низкорослому, так не похожему на соседа! И почему не этот, а именно тот стал ее мужем? За что наказала судьба? Ведь ей плохо в своей семье. С этим она впервые в жизни почувствовала себя женщиной, нужной и любимой.
Катерина вернулась домой, шатаясь, как пьяная. Ее отсутствие осталось незамеченным. Дамир спал, а сын так и не пришел ночевать.
Баба прилегла прямо на кухне, на лавке, но уснуть не смогла. Она пыталась стыдить себя и тут же оправдывала: «Что ж такого? Узнала, что я не колода и не кобыла? Баба, да еще какая! Впервой прозрела и почуяла, каким должен быть мужик и за что его любить следует! Уж сосед не то что мой сверчок!» Вспомнила всю встречу со Шкворнем и покраснела. «Опытный черт, тертый! Скольких он вот так взял? Из его лап не вырвешься! А и неохота! Ох, бесстыжий змей! Ну всю обласкал, обцеловал, неугомонный! А как не отпускал? Все умолял побыть с ним еще. Все ему мало!» — смеялась баба втихомолку и вспоминала.
— Ты, как только урвешь минуту, прибегай ко мне. Ждать стану. Для тебя все мои двери настежь распахнуты.
— Не знаю. Боюсь я, а что, если муж узнает про все? Испозорит до самой смерти!
— Откуда ему пронюхать?
— Твои мужики проболтаются, какие тебя сторожат.
— Этих не бойся. Они вернее собак. За меня сдохнут, не сморгнув.
— А меня пропустят?
— На руках принесут по моему слову!
И она поверила. Горело лицо Катерины, а в глазах все он стоит: «Я люблю тебя…»
«Совестно как. Уж не девка, сколько лет мне? А надо ж такому случиться? Полюбила, сама того не ждала. Думала, всю жизнь со своим прожить в верности. Да бабье подвело нежданно…»
— Ты чего это тут валяешься? — подошел Дамир.
— Голова всю ночь болела, места себе не находила, — пожаловалась баба.
— Почему не разделась? Таблеток в доме полно. Выпей, голова перестанет болеть.
— Не помогают…
— Давай мокрую тряпку на лоб положу?
— Спасибо тебе, — поблагодарила Дамира.
Тот присел рядом, смотрел на жену, и в душу закралась непонятная, необъяснимая тревога за нее.
— Иди в постель. Сегодня я с тобой побуду. Нельзя тебя, хворую, одну оставлять.
— Не обращай внимания. Пройдет. Бабья хворь как роса. Похвалишь, тут же все пройдет.
— Если б так! С чего вся горишь?
— Видно, сквозняком прохватило»..
— А наш прохвост так и не пришел? — глянул на постель сына.
— Нет. Не воротился. Видно, много у него друзей появилось, есть где на ночь остаться…
— Шелапуга! Женить его надо!
— Пусть сам судьбу устроит.
— Он устроит! Только нам дождаться ли? Нас с тобой много спрашивали старики? Окрутили, и все на том. И живем уж сколько лет! Ни ты, ни я об их решении не пожалели. Вот и с ним так надо, покуда с пути не сбился в канаву. Верно говорю?
— Да кто знает? Теперь времена сменились: силой уздечку ни на кого не накинешь. Лягаться станет. Тогда вовсе потеряем его. Сбежит от нас. А и что держит? Старая халупа? Иль мы? — отмахнулась Катерина и пошла попить воды.
— Кать, да у тебя вся юбка в зелени, и в косе трава! Где кувыркалась?
— Ты чего? Целый день в огороде грядки полола. Ну прилегла на сеновале на полчаса.
— Тут не сено! Живая трава…
— За домом на полчаса прилегла. Может, от того и голова болела, что солнцем напекло.
— Ну отдыхай. Я пойду кур выпущу и корову накормлю. — Вышел в сарай, открыл двери, следом за курами свернул за дом и ахнул от удивления.
Вся трава измята, словно на ней табун лошадей валялся. «Странно, кто тут отметился? Катерина? Хоть и крупная баба, но одной так не суметь. А кто ж помог ей? Дементий иль сосед-бандит? Не-е, она с обоими не в ладах. А и к чему Дементию баба? Да еще такая, как Катерина? Что он с ней делать станет? Со своей старой вряд ли в одной постели спит. Ворюга и тем более. Они с Катькой — давние враги. Особо, когда его кенту яйцы расшибла. С тех пор лютеют. Но кто тут егозил?» — стоял в растерянности.
— Корову я сюда привязывала. Иль не видишь? Тут на воздухе она была, на глазах у меня, — нашлась жена и принялась хлопотать у печки, даже не оглянувшись на Дамира.
Тот поверил или прикинулся, но целую неделю возвращался домой засветло. Жена никуда не отлучалась. Разве только в огород, так и то ненадолго. Он всегда видел ее, и пустые сомнения скоро развеялись.
— Прости дурака за глупое! — подошел к жене.
Та по голове погладила:
— С кем не бывает оплошка? Выходит, любишь, чего-то стою, если ревновать вздумал? Хоть сам говорил, словно никому не нужна.
— Ну мало ль? А вдруг дурней меня кто-то сыщется? — бросил через плечо, уходя на работу.
«Эх ты, таракан сушеный! Знал бы, каким родиться надо мужиком!» Вспомнились сильные руки, стиснувшие ее, и губы сухие, горячие.
«Звездочка моя! Не покидай, погоди!»
Катерина проследила за мужем. Когда он повернул к остановке и сел в автобус, она тут же перелезла через забор.
— Заждался тебя! — подхватил Шкворень бабу на руки и унес в комнату, темную, глухую.
Там было жарко. Он угостил ее вином, а потом, раздев донага, тешился бабой, радуя себя и ее еще не отгоревшей страстью.
Катерина словно девчонка теряла голову и, забыв обо всем, ласкала соседа, как никогда не ласкала мужа.
— Почему я так поздно встретила тебя? Где ты был? Зачем в молодости не попался на моем пути? Я не упустила б…
— Катюша! Мы всегда будем вместе, — обещал он ей, но стук в окно предупредил обоих о появлении на горизонте Дамира.
Сявка успел вовремя. Муж еще не перешагнул порога, как Катерина уже была дома.
— А знаешь, у меня новость! Поймали ментовские опера еще троих воров из банды нашего соседа. Завтра за ним придут. Теперь не выкрутится. Сгребут на Севера до конца жизни, а может, даже расстреляют…
Катерина вздрогнула.
— Ты это чего? Иль жалко стало? — изумился Дамир.
— Кого? Его? Я за тебя боюсь!
— Его заберут, а я при чем?
— У него всяких друзей полно. Отомстят! Всем нам! Ты о том подумал? Ладно мы с тобой. А сын наш, Алешка, он при чем? На нем отыграются! Не задевал бы никого, самим спокойнее жилось бы! — сорвалась баба зло.
— Чего ерепенишься? Как иначе дом заполучим? — напомнил Дамир.
— Ты подумай, чтоб из этого не вынесли всех одним махом! И сразу на погост…
— Тьфу, дура! Типун тебе на язык! Я не о себе одном пекусь. Обо всех нас. Поняла?
Катька ничего не ответила. Подоив корову, пошла убрать в сарае и, пользуясь темнотой, позвала сявку, велела передать Шкворню все, что услышала от мужа. Тот мигом вскочил в дом. Катька еще не успела подмести, как сявка скользнул в сарай, сунул ей в руку что-то и сказал:
— Это от него… Велел тебе ждать…
— Что такое? — изумилась, увидев в руках пачку денег, перевязанную золотой цепочкой, на которой висел медальон с ярким красным камушком, горевшим каплей крови. — Зачем мне это?
Обиделась баба, а сердце сжалось в страхе за него: «Куда он уедет? Надолго ли затянется разлука?»
Припрятав на чердаке деньги и цепочку, вернулась в дом, увидела Дамира. Тот наблюдал за окном соседа.
— Только не смылся б гад! Только бы успели опера! Уж тогда я не промедлю. Вон Алешку сегодня увидел в городе. Знаешь, что он мне сказал? До сих пор в себя прийти не могу!
— Что он сморозил?
— Сказал, что жениться хочет, а девку ту стыдится к нам привести в курятник! И добавил: мол, нынче так не живут уважающие себя люди. Я и решил в неделю покончить с соседом и перебраться в его дом.
— Коли так, пусть Алешка сам себе дом строит! Вначале изба не по нем, там и мы не по душе. Не рискуй своей башкой, не суй в петлю. Мы живем, нам нравится, а на них, нынешних, не угодишь, — отмахнулась вяло.
— Ты, видно, тоже устала ждать, да и от моих обещаний устала… Уже не веришь мне? — грустно вздохнул Дамир.
— Не от того устала! Хватит тебе другим ямы копать, чтобы в какую-нибудь не влететь. Боюсь я этого. И в дом тот не пойду, какой из горла власти вырвут у человека.
— Что ты сказала? У человека? С каких пор ворюга в человеки пролез? Иль сумела снюхаться с ним, шлюха? — подошел так близко, что баба уловила запах пота.
