«Двадцатьчетверки» заходили на колонну и спереди, и сзади, роняя бомбы и выбрасывая дымные молнии НУРСов, а «восьмерки» зависали сбоку и расстреливали машины из пулеметов. Гранцов, к счастью, воткнулся своим «газиком» в водовозку. Он один остался в живых, потому что не бегал под огнем, а лежал. Причем лежал в луже воды, а вокруг растекался бензин.
Нет ничего хуже, чем умирать на чужой земле. Умирать, не выполнив боевой задачи. Да еще от рук своих же товарищей.
И вдруг Вадим вспомнил, что тогда он молился. Первый и последний раз в жизни молился по-настоящему — молча и со слезами. В грохоте и визге разрывов он мысленно повторял слова, которые сами пришли ему на ум. Господи, помилуй. Господи, помилуй меня, грешного. Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. И когда один вертолет остался в небе, а второй сел, и из него выпрыгнула досмотровая группа, лейтенант Гранцов перестал молиться, и только вспоминал всех своих близких, а контрольные выстрелы раздавались все ближе, и он уже попросил прощения у матери, у отца, у братишки… Но вдруг кто-то заорал: «Бензин! Не стрелять! Сгорим тут на хрен!», и Гранцов понял, что он еще поживет.
Слыша приближающиеся русские голоса, он еле удержался, чтоб не закричать что-нибудь вроде «Я свой, братцы!». Братцы, скорее всего, засадили бы в него очередь, чисто рефлекторно, а потом переспросили бы друг друга — что там кричал этот сомалиец? Он чувствовал пьянящий аромат горючего и ждал вспышки. Но вертолеты улетели, а лужа бензина, рядом с которой он лежал, так и не вспыхнула.
Позже, в Афганистане, ему приходилось участвовать в засадах на караваны. И после расстрела, приблизившись с группой досмотра к дымящимся «симургам» и «тойотам», старлей Гранцов всегда негромко окликал по-русски: «Есть кто живой?»
Старшина Поддубнов поправил фуражку на голове Добросклонова, отступил на пару шагов и попросил:
— Керимыч, встань-ка рядом для сравнения.
— Рэ-эвняйсь, смирн! — прорычал Гошка, когда Керимыч встал с ним плечом к плечу. — Товарищ мичман, личный состав…
— Отставить шуточки! — Поддубнов крутил на пальце ключи от «Урала». — Игорь Андреевич, вы человек образованный, но я вам все же напоминаю. Ворота за нами запереть на замок и никому, кроме нас, не открывать. На телефонные звонки отвечать строго по уставу. Когда проснется майор Гранцов, он будет недоволен, что его не разбудили. Валите все на меня. Я запретил будить. Пускай спит. Если у нас будут новости, я позвоню со станции. Вопросы есть?
— Вопросов нет!
— Добро. Поехали, Керимыч.
Гошка постоял у открытых ворот, глядя, как громадный грузовик, натужно урча, поднимается по дороге между высоких сосен. Вот его зеленый борт с белыми цифрами скрылся за красными стволами, и завывание мотора стало глуше, а потом и вовсе пропало, когда грузовик перевалил через сопку. «Сам дневальный, сам дежурный, рядовой Ахмед», — пропел Гошка, вспомнив армейскую народную песню, задвинул засовы, повесил замок и вприпрыжку побежал к штабу.
Добросклонов исполнял обязанности дежурного по базе, не отходя от телефона. Он вошел в Интернет и навестил несколько порносайтов. При этом он успевал оглядывать вверенный ему объект во все четыре окна, и от его ревнивого взора не ускользнула экскурсия Гранцова и Регины. Они зашли сначала в домик с сауной, потом в жилой корпус, а оттуда уже в баньку над озером, и дверь в избушке захлопнулась надолго.
Он помнил инструкцию, полученную от Керимова, и постарался не засиживаться в Интернете, чтобы не занимать канал связи слишком долго. Ожидая проверочных звонков, Гошка забавлялся на компьютере. Сначала он попытался найти в нем какие-нибудь игры, но вместо них нашел «Дневник Партизана». Прочитав пару глав, он не удержался и принялся править тексты брата. Это занятие увлекло его так, что, когда зазвенел телефон, Гошка не сразу сообразил, как поступить.
— Дежурный по «Редуту»! — бодро прочитал он шпаргалку, оставленную предусмотрительным Керимовым.
— Что там у вас со связью, дежурный? — зарычала трубка. — Говорит комендант базы. Кто там у вас сегодня за старшего, позови.
— Никого нет, я один.
— Как это один? А где Поддубнов, где Гранцов?
— Никого нет.
— Никого, говоришь? Ну, оно и к лучшему. Ты новый?
— Новый.
— А, Керимов! Точно? Так слушай, Керимов. Сейчас откроешь ворота для двух машин. Это еду я, понял? Это я с дороги звоню. Понял? Уже проехали знак запретки, давай подходи к воротам, чтоб я там не торчал, как неродной. Понял?
— Так точно, — сообразил ответить Гошка.
Он торопливо натянул солдатскую куртку без погон, нахлобучил фуражку с кокардой и схватил ключ. Машины уже приближались, Добросклонов слышал завывание их моторов, подбегая к воротам.
Это были две «Нивы» последней модели, «пятидверки». Серая и белая. С одинаковыми номерами. Добросклонов протер глаза — и заметил, что номера различались только одной буквой, да и та была заляпана грязью. И номера были непростые — 369. Он по привычке сложил цифры. Получались сплошные девятки. А девяток он боялся. «Возможно, это уже мания. Возможно, это уже требует лечения. Или изоляции от общества. Но это сильнее меня», — думал Добросклонов, вспоминая все свойства числа Девять. Если свести эти свойства к одному понятию, то таким понятием будет Насилие.
Он торопливо распахнул перед ними ворота, но на территорию въехала только белая «Нива», а серая осталась на дороге. Из первой машины выбрался толстяк с пылающим лицом.
— Фу, сварился просто весь! Как хорошо в лесу-то! Жил бы и жил в лесу, — сказал он. — Это ты дежурный? Давно работаешь?
— Не очень, — признался Добросклонов.
— Да, текучесть кадров, — сказал комендант базы. Он повернулся к машине и продолжил с другой интонацией. — Гарнизон у нас особенный. Сюда попадают только проверенные люди, с допусками-пропусками, с подписками-расписками. Так что можете на гарнизон положиться. Не подведут.
— То есть вы сдаете все в аренду вместе с гарнизоном? — раздался скрипучий голос из машины. — А кто будет платить жалованье?
— Ну, тут возможны варианты, — сказал комендант.
— Пушчь остается как ест, — предложил, вылезая из машины, бледный рыжий человек в розовых брюках. — Свой оклад плачит государство, а хозяин дает людзям какой-то бонус.
«Поляк», — догадался Добросклонов.
— Никакого государства здесь больше нет, — сказал голос из машины. — Будут хорошо работать, получат свой бонус. Будут пьянствовать, спишем.
Из «нивы» выскочил водитель и распахнул заднюю дверь. Добросклонов увидел еще одного гостя — лысого, в дорогих черных очках и с тросточкой. «Очередной великий слепой, Гомер Мильтонович Паниковский», — подумал он.
«Слепой» поднял очки на лоб и, щурясь, огляделся. Комендант базы подхватил его под локоть, поляк забежал вперед, и началась экскурсия.
— Это вот жилые корпуса на пятьдесят два места, двухместные и четырехместные номера, с удобствами, все законсервировано. Развернуть можно за несколько часов, — говорил комендант.
— Сантехника европейская, — вставил поляк.
— Налево банный комплекс, там две раздельные сауны, массажные кабинеты, тренажерный зал небольшой, — продолжал комендант.
— Сауны на сколько мест?
— Ну, человек на шесть.
— Значит, десяток набьется, если потесниться?
— Набьется, но это как-то не очень…
— Очень, не очень, какая разница? — сказал Слепой. — Нам главное, чтоб они сидели в парилке и не рыпались. Такой метод лечения. Душевые на сколько рожков?
— Две по восемь, кажется, — сказал комендант.
— Ещчо ест фригидариум, — добавил поляк, и Слепой остановился.
— Точно? Настоящий фригидариум?
— Натуральный, — сказал поляк. — Финский камень.
— Во дают, — восхитился комендант. — Когда успели построить?
— Ладно, это все я знаю, читал я все ваши проспекты, — сказал Слепой. — А это что за вышка?
— Там сидит дежурный, — сказал комендант. — Эй, боец, как тебя… Можете идти.
— Ворота бы закрыть надо, — сказал Гошка.
— Так закрой, — сказал комендант. — Мы еще погуляем, посмотрим объект напоследок, может быть, еще и в баньку заглянем, попаримся с дороги.
— Нет, не будем время тратить, — отказался Слепой. — Я хожу в баню только по четвергам. И только в одну-единственную.
— Наша баня всем баням баня, — гордо сказал комендант. — Сигизмунд, подтверди!
— О, — сказал поляк.
— Нет, нет, и нет, — повторил Слепой. — В моей бане я парюсь абсолютно один, это раз. И из парилки сразу ныряю в бассейн, это два. Не ванночку, не лягушатник, а стандартный бассейн с дорожками, тумбами, вышкой. И плаваю там абсолютно один. Вот это баня так баня.
