Перед тем, как покинуть квартиру, Невский снял трубку домашнего телефона и набрал номер генерала Климова. Тот, как и следовало ожидать, еще не спал. Слишком мало времени прошло с момента их расставания. Судя по доносящемуся равномерному гулу Игорь Севастьянович, покинув Большой Дом, как раз ехал домой в служебной «Волге».
– Еще раз здравствуйте, товарищ генерал, – сказал Влад, услышав короткое «да». – Но вынужден побеспокить. Нужно срочно пробить номерок, с которого минут двадцать назад мне звонили на трубку. На кого зарегистрирован, что за персонаж и так далее. Сделаете? – Рэмбо умышленно не стал называть номер своего мобильника. Сокол прав – ментам он, конечно же, уже известен.
– Разве тебе откажешь, – беззлобно ухмыльнулся Климов. – Хорошо, сейчас дам команду. Это срочно?
– Срочнее не бывает, – подтвердил Невский. – Сколько вам нужно времени?
– Минут тридцать, максимум, – зевнул Игорь Севастьянович.
– Как только появится информация – дайте знать. Я буду на трубке…
– Договорились, – буркнул генерал и отключился. Процесс пошел. Через полчаса, если карта тузом ляжет, он узнает, откуда ноги растут. Если беглую шлюху действительно вычислил Сокол, то версия насчет упаковавших его в торбу ментов подтверждалась. В этом случае ранний визит к забившейся в нору Кате Вертолет не грозил никакими подлянками, напротив – Влад надеялся в течение ближайших часов получить точную и исчерпывающую информацию о мусорской гниде, которой он обязан тремя годами в зоне. Это был идеальный расклад, если бы не одно «но». Если вдруг выяснится, что Сокол при делах и действительно решил развести своего бригадира на десять тонн зелени – а это еще хуже, чем просто скры-сятничать – шустряка Сережу придется немедленно списать в утиль. Проще говоря – замочить. Делать этого Невский совсем не хотел. В глубине души он искренне желал, чтобы никакой связи между Соколом и лохом, вздумавшим открыть пасть на чужое, не было. Однако пробить номер, с которого поступил звонок, необходимо. Шансов, что помощь генерала окажется действенной и прямиком выведет на главного персонажа «сделки», было немного. Результат мог быть положительным лишь в случае, если звонили со стационарного аппарата, с известным адресом, или зарегистрованной на реального владельца мобилы. Если мобила была левая или звонок шел из уличного таксофона – результат будет нулевым. А так оно, скорее всего, и окажется. Ведь не такие они придурки, в конце концов, чтобы подставляться. Лох, который звонил, сам ведь сказал – знают, с кем дело имеют.
Охрана, как верные псы, ждала босса на лестничной площадке. Влад спустился, сел в лимузин. Пристально, как рентгеном просветил, глянул на Сокола, словно пытаясь прочесть на его лице – крыса тот или нет. Серега был спокоен. Только произнес лениво, посмотрев на наручные котлы:
– Ровно четыре. Зря ты стрелку перенес. Час с лишним куковать. Хули будем делать?
– Поехали в спортзал, – помолчав секунду, сказал Рэмбо. Уточнил: – В наш с Антохой зал. Хочу воздухом тамошним подышать. В Коми я его даже во сне слышал. Успеем обернуться. Это недалеко.
– Я знаю, где ваша качалка, – кивнул Сергей. – Я даже знаю, что специально для своих запасной ключ от входной двери в клуб висит на гвозде, за батареей. Интересно, как его туда забили? Гвоздь. До сих пор понять не могу. Батарея старая, ее лет тридцать никто не снимал. А иначе с молотком не подлезешь.
– И не поймешь, – сдержанно улыбнулся Невский. – Потому что гвоздь там уже был. Боря, тренер, его случайно обнаружил, когда подходящую шхеру для второго ключа искал.
– Значит, сами строители с перепоя и забили, прежде чем батарею навесить, – заключил Сокол. – А хули ты хочешь? В Германии такое было бы невозможно, а у нас – как за здрасти! Умом, бля, Россию не понять! – хмыкнул Сокол. Опустив перегородку, он назвал водителю адрес спортзала. Бритый, как бильярдный шар, водила связался по рации с головным джипом, передал команду и вслед за тронувшимся «Паджеро» плавно отъехал от тротуара. Влад закурил, снова посмотрел на Серегу и подумал: «Не может быть, чтобы крысой оказался Сокол. Не способен Серега на такой гамбит. Пацан правильный, не трус, не слабак, мыслит трезво, но тут ум поизощреннее нужен. И нервы – стальные канаты. Как у маньяка, режущего головы браткам Кассиуса. А ведь, бляха муха, любопытно было бы на рожу этого вурдалака взглянуть. И особенно – в глаза…»
До зала долетели быстро. На улице было безлюдно, почти все окна в окружающих домах не светились, лишь на ближайшем перекрестке моргал желтым глазом светофор. Кажется, это время суток называется часом совы. Между тремя и четырьмя часами. Когда все полуночники и алкаши уже угомонились, а ранние пташки еще не продрали глаза и не потянулись, сонно зевая, к чашке горячего кофе.
– Я не долго. Ждите здесь, – сказал Рэмбо, выходя из машины. Вход в расположенный в подвале старого дома спортзал находился внутри подъезда. Невский зашел внутрь. Испытывая странное волнение, просунул руку за батарею и сразу нащупал большой ключ. Открыл тяжелую металлическую дверь, включил свет, жадно втянул ноздрями тот самый терпкий воздух, спустился вниз по узкой крутой лестнице. Повернул рубильник еще одного пакетного выключателя, и все помещения качалки тут же озарились ярким дневным светом. Невский огляделся. Машинально толкнул рукой дверь тренерской, на которой был приколот кнопками тот же самый плакат с улыбающимся на фоне лазурного океана, стоящим по колени в воде американским профи Берри Де Мейем. Закрыто, конечно. Каморка Бори – место почти святое. Как алтарь в церкви. Заглянул в раздевалку, не переступая порог. Улыбнулся, увидев оставленные кем-то под лавкой стоптанные кеды и висящие на крючке шорты, сшитые из советского серпасто-молоткастого флага. Прислушался. В душе тихо капала вода. Прикрыв дверь, вошел в не столь уж просторный зал. Прошелся вдоль расставленных вдоль стен тренажеров, станков для тяги, жима и тренировки пресса. Погладил рукой холодные, частично прорезиненные, частично облупившиеся от старости диски от штанги. Сердце билось так сильно, что запирало дыхание. Бешеный пульс ощущался каждой клеткой истосковавшегося по атлетическим тренировкам тела. Он предполагал, что во время первой встречи с залом будет волноваться, но что настолько — не думал. Объяснить это состояние человеку, никогда не державшему в руках штангу, гантели или ручки блока, никогда не ощущавшего тот сумасшедший выброс адреналина и ту разрывающую мышцы стероидную накачку, словами просто невозможно. Для этого надо быть фанатом «железа», надо слиться с ним воедино, иметь за плечами опыт нескольких лет тяжелых тренировок. Для этого не обязательно быть соревнующимся спортсменом, нужно просто быть Качком! Которого вдруг взяли и лишили значимой, а для многих, без преувеличения – главной, составляющей жизни. И вот он вернулся. Здесь все как прежде. Даже капающий кран в душевой. И – словно не было этих трех проклятых лет. Не было ареста, суда, зоны, пидоров под шконками, кошмарных недель в ШИЗО, кровавых стычек с бакланами, сорокоградусных морозов, скудной баланды, самокруток из газеты и чая, вертухаев и рвущихся с поводков, клацающих зубами овчарок. Возможно, только сейчас, в этот самый момент, стоя посредине пустого тихого зала, Невский впервые по-настоящему ощутил себя дома. Потому что для всех настоящих качков проблемы и сложности мира остаются там, наверху, по ту сторону выкрашенной синей краской железной двери. Когда ты входишь в зал, ты забываешь обо всем. Для тебя больше не существует ничего, кроме «железа». Ты – и оно. Один на один. Как медитация для йога и буддиста. Как беззвучный разговор с Богом во время молитвы в храме. Ведь каждый качок подтвердит – культуризм, в гораздо большей степени, чем другие виды спорта, похож на религию. Почувствовав его на уровне каждой клетки организма, ты погружаешься в кач целиком, ты становишься его рабом и весь окружающий мир, все события начинаешь оценивать лишь с двух точек зрения – на пользу это занятиям или во вред. Более эгоистичного вида спорта, чем трудная работа скульптора собственного тела, видимо, не существует. Это – как наркомания. Это – навсегда. Можно бросить тренироваться, по тем или иным причинам, на месяц, год, даже на десять лет, но рано или поздно – проверено! – ты все равно вернешься в зал и с гулко стучащим сердцем возьмешь в руки отполированное тысячами ладоней железо.
Невский, не переставая улыбаться, сосчитал наброшенный на штангу вес – жалкие восемьдесят килограммов – лег на скамейку, обхватил гриф пальцами и не без усилия снял вдруг оказавшуюся непривычно тяжелой штангу со стоек. Руки предательски дрожали. Влад медленно опустил штангу к груди и… нет, не влип, оказавшись в незавидной роли пришпиленного булавкой, беспомощно дрыгающего лапами жука (а такое во время одиночной тренировки случается, правда, в основном с не умеющими рассчитывать силы новичками). Он выжал этот вес, и не раз, и лишь после второго повторения с грохотом уронил гриф на стойки. Поднимаясь, зло скрипнул зубами. Было от чего расстроиться. Раньше, до ареста, он даже будучи очень усталым, легко выжимал сто сорок килограмм на восемь раз. Да, он знал, в каком состоянии сейчас находится его изможденное зоной и контузией, потерявшее тридцать килограмм веса тело. Надеялся одолеть несчастную восьмидесятку хотя бы раз десять. Не получилось. Хорошо хоть не придавило…
