– Угу, – бодро киваю я, не веря ни единому слову. Интересно, что тут происходит?
– Все обойдется, Эмма, только приложи на всякий случай вот это. – Салли протягивает мне лейкопластырь, затем плетется в кладовку за Раджешем. За ними захлопывается дверь.
* * *
Когда я встаю с табуретки, коленка вовсю принимается ныть, но, слава богу, нога не подламывается, и мне удается с грехом пополам выйти в коридор. Здесь пусто; давешние мужчина с женщиной исчезли вместе со своими вениками и совками. Фотографии в рамочках, что Ал сбила со стены, сложены аккуратными стопками на столике, разве что без стекла. Единственный след, оставшийся после разрушительного налета, – это сиротливая пустота между двумя деревянными подсвечниками, где раньше находился какой-то фарфоровый череп.
Дверь в кабинет Айзека приоткрыта. Изнутри доносится взволнованный гул голосов, и я на цыпочках подкрадываюсь ближе. Мои босые ноги беззвучно скользят по деревянному полу.
– Всё под контролем, – слышу я слова Айзека. – Никто никуда не разбежится.
– Да, но как быть с этой Ал? – Голос женский; возможно, принадлежит Чере. – От нее можно ждать чего угодно.
– Всё в порядке. Йоханн об этом позаботится.
– А если Паула сболтнет? Ты ведь знаешь, она грозится выложить новеньким…
– Говорю тебе, всё под контролем. После детокса она тоже придет в норму.
– То же самое ты утверждал и про Рут.
– Паула артачиться не будет. И кроме того… – Айзек переходит на шепот, и я уже не могу разобрать ни словечка.
Я делаю еще один шаг к двери. Я знаю, кто такая Паула; Чера познакомила нас в самый первый день, во время экскурсии по комплексу. Это полненькая рыжеволосая девушка, которая присматривает за козами. Мы ее застали как раз в тот момент, когда она вовсю чертыхалась, возясь со сломанной изгородью. При знакомстве почти не поднимала глаз. Кстати, за минувшие два дня я уже во второй раз слышу упоминание про некую Рут. Первым был Радж, который сказал, что она на пару с каким-то Гейбом сейчас в Покхаре, затариваются провизией.
Я приближаюсь еще на шажок. И в этот момент чья-то рука бесцеремонно ложится мне на плечо.
Глава 16
Наши дни
– На-ка вот, попей. – Уилл сует мне кружку с дымящимся чаем и плюхается рядом на диван. – С сахаром.
– Спасибо…
Минуло два часа с того момента, как полиция вызволила меня из кладовки. Констеблей привела Шейла. Кинула на меня один-единственный взгляд и тут же затолкала к себе в машину, чтобы отвезти домой. Первые пять минут дороги чихвостила на чем свет стоит – мол, разве можно быть такой беспечной, – а утихомирилась, лишь когда у меня брызнули слезы. Она посидела со мной, пока не появился Уилл, затем крепко обняла на пару секунд и сказала: «Твоя личная безопасность стоит выше благополучия любого животного. Помни об этом – хотя бы ради тех, кто тебя любит, если не ради себя». Тут уж я совсем разревелась…
Уилл отпивает глоток из своей кружки и ставит ее на бумажный кружок, что лежит на журнальном столике.
– Ну, как мы себя чувствуем?
– До сих пор трясет.
– Она ведь заперла тебя не специально?
– Угу… – Я смущенно отвожу взгляд.
Я слышала, как Шейла шепталась с ним в прихожей перед своим уходом. Должно быть, рассказала, что и как я кричала ей в трубку, дескать, Джоан затеяла что-то недоброе.
– Твоя старушка уверяет, что дверь попросту заклинило и что она пыталась тебя вызволить.
– Да я знаю, она это и полиции говорила.
– Хорошо еще, Шейла тебе в тот момент позвонила, правда?
– Да… Благодарение богу, Ангарад не смогла найти график кормления, а то бы я невесть сколько там проторчала…
Уилл тянется к своей кружке и отпивает еще глоток.
– Ты как думаешь, ей что-то грозит за жестокое обращение с животными?
– Трудно сказать. Во-первых, надо еще сделать вскрытие той собаки. Если выяснится, что виновата хозяйка, дело передадут в суд. Всех ее кроликов тоже арестуют. Вот наша Мэри обрадуется… у нее и так хлопот полон рот…
– Могу себе представить.
Мы умолкаем; доносится лишь птичье чириканье за окном. Стоит ранняя осень, мое любимое время года. Обожаю легкую прохладу на улице, теплые джемперы, а вечером – старые киноленты под красное вино у зажженного камина.
– Джейн? – Уилл кладет руку вдоль спинки дивана и трогает меня за плечо. – Ты уверена, что всё в порядке?
– Ты о чем? – Я тоже прикасаюсь губами к кружке, но там осталось лишь чуть-чуть, на донышке.
– В последнее время… ты сама на себя не похожа. К тому же прислала эсэмэску, дескать, нам надо поговорить…
– Да, помню. – Я ставлю свой чай рядом с его кружкой, но так, чтобы оставался зазор.
– Хорошо. – Уилл разворачивается вполоборота ко мне, подтягивая одну ногу под себя, вторая остается на полу. Судя по стоическому выражению лица, я догадываюсь, что он уже готов услышать нечто вроде «дело не в тебе, а во мне».
– В тот вечер, – медленно начинаю я, – когда ты пошел укладывать Хлою, я решила попользоваться твоим айпэдом.
– Это противозаконно! – нервно смеется он.
Я делаю глубокий вдох.
– В общем, я наткнулась на статью, которую ты читал. Насчет «Эканта-ятры»…
– Ну правильно. Позапрошлый раз, когда я приготовил нам ужин на двоих, ты это слово несколько раз повторила во сне. И очень плохо спала, кстати: всю ночь вертелась, что-то бормотала… А я вспомнил эту «Эканту», потому что больно уж слово чудно́е, запало в память, когда несколько лет назад встретил его в прессе. Конечно, на следующее утро надо было напрямую тебя спросить, но… – он смущенно ерзает, – едва речь заходит о твоих личных делах, ты становишься как ежик. Наверное, мне вообще не следовало «гуглить», просто, понимаешь, любопытство одолело. А потом, я думал, что это поможет лучше тебя понять…
– И что, помогло? Теперь ты лучше во мне разбираешься?
Он внимательно смотрит мне в лицо.
– Ты была членом их культа, так?
– Это был не культ. А община. Культом их назвали СМИ. Там…
Слова высохли у меня на языке. Рассказывать про «Эканта-ятру» и ту поездку – все равно что заново распарывать пятилетний шрам. Рана до того застарелая, что я могу ковырять ее лишь с поверхности.
– Не мучай себя. – Он придвигается ближе и заключает меня в объятия. – Если трудно говорить, не надо.
– Я должна. – Я смотрю снизу вверх в его теплое, доверчивое лицо. – Потому что я не та, за кого ты меня принимаешь. Меня зовут не Джейн Хьюз, а… Эмма. Эмма Вулф.
– Значит, это все-таки ты… – Его объятия ослабевают. – А знаешь, ведь я тебя узнал… ну, почти. На том снимке. Волосы у тебя были тогда рыжими, но я все равно подумал: «Не иначе, это она». Одна из тех двух подружек, что унесли ноги из Непала.
– Да. – Я выпутываюсь из его объятий и, опустив голову, смотрю на свои руки – потому что боюсь увидеть боль, недоумение и опаску, которые, я уверена, сейчас написаны на лице Уилла. Каминные часы сухим тик-таканьем отмеривают наше молчание. – Прости. – Я рассеянно ковыряю ногтем бледное пятнышко на штанине. На мне до сих пор рабочий комбинезон, до колен усеянный кроличьими оческами. – Наверное, давно надо было назвать тебе мое настоящее имя…
– А почему не назвала?
– Потому что не говорю этого никому. Ни Шейле, ни Анне на работе, вообще никому. Когда я превратилась в Джейн и переехала сюда, это было… это было все равно что начать жизнь заново. После интервью Ал я и сходить-то никуда не могла: народ тут же принимался толкать друг дружку локтем и перешептываться. Что в Лондоне, что в Лестере… «Вон она, та девчонка из культа»…
– Мне-то ты могла довериться, а, Джейн? Уж я бы понял, почему ты так поступила.
– Думаешь? – Я бросаю на него осторожный взгляд. – Но у нас с тобой с самого начала отношения были… э-э… – Я пожимаю плечами.
– В смысле, ты не знала, чего от них ждать?
– Ну да.
Он ерзает на диване, испытывая не меньшую неловкость, чем я, потому что разговор наконец добрался до наших отношений.
