Ознакомительная версия.
Теперь – что бы ни случилось – деньги у нас отнять будет почти невозможно. Ни здесь, ни в России.
Закончив с денежными делами, мы вышли на улицу. Дул легкий ветерок с горы, сам город был похож на какой-то южный советский город… может, на Одессу, только победнее архитектурой – все-таки Одесса город имперский, мирового значения, сравнимый по богатству архитектуры со Стамбулом, Танжером, Санкт-Петербургом. А здесь – зелено, белые, почти советского вида многоэтажки и частные дома, крытые по-европейски черепицей, машины, магазины, действительно выдающихся архитектурных ансамблей очень мало. Много народа на улице, шум, много едален и маленьких кафе, лавки. На улице много машин, в основном подержанные европейские. Есть и наши – копейки, шестерки, девятки, «Нивы». Автобусы «Икарус», которые тут не желтые, как привычно глазу, а бело-красные. Православные кресты соседствуют с минаретами, хотя македонцы не принимали ислам, в мечетях молятся албанцы. Кстати, в этом городе родилась мать Тереза.
– Короче, есть еще одно дело, – объявил я, – но перед этим я предлагаю тебе, Абаль, поймать такси, ехать в аэропорт, сесть в самолет и лететь в свою Швецию. Прилетишь – и забыть обо всем, как о страшном сне.
Абаль смотрела на улицу, и мне казалось, что она заплачет. Но она не заплакала.
– Забыть? Как?
…
– Понимаешь, они просто всех убили и закопали. Просто всех убили и закопали.
Эх… барышня… птичка божья, как сказали бы раньше. Ничего-то ты в жизни не понимаешь…
Вы ведь сами навпускали в свою страну… кого только не навпускали. Афганцы, сомалийцы, албанцы, сирийцы. Самое популярное имя среди младенцев – Мухаммед. Я как-то раз передачу слушал. Там разбирали событие, случившееся в школе. Мусульманский мальчик лет восьми подошел к местной девочке-христианке, как и положено, белокурой и крупной, и сказал: «Когда вырастешь, ты моей рабыней будешь»[45]. Это он так симпатию выразил – просто не нашел других слов. Понятно, что восьмилетнему такое в голову прийти не могло – транслировал отца и старших братьев. А те уже присматривают себе рабынь на улицах чистенького, благообразного Стокгольма.
И пока вы будете утешать себя всяким бредом типа «Мы все герои, и не важно, кого мы любим»[46], они то знают, кто такие герои на самом деле. Герой – это не тот, кто считает, что он герой, и все с этим соглашаются из политкорректности. Герой – это тот, кто отнял у кяфиров, кто угнал машину, кто ограбил, кто притащил за волосы в дом белую суку, кто стал хозяином на чужой земле и заставил настоящих хозяев смириться с этим и платить ему, не важно, джизью или пособие по безработице. Они не остановятся. Им всегда будет мало.
– Хочешь отомстить?
…
– Хочешь?
– Да.
– Не слышу!
– Да, черт возьми! – зло ответила она.
– Тогда вот что. Арендуй автодачу. Вот… держи. Выезжай за город и жди нас. Жди звонка. Я буду прозванивать каждый день. Если в течение десяти дней не будет звонка – садись в самолет и лети куда глаза глядят.
– А вы?
– У нас есть работа…
На следующий день мы начали готовить операцию…
Первым делом Пламен посадил меня в машину, и мы отправились на полигон. Полигон мне понравился – полицейский, но сдается в аренду. Пламен снял его на весь день, и там было оружие – кстати, хранилось оно в сущем сарае, никакой комнаты для хранения оружия с метровыми бетонными стенами, как требует наша полиция. Пламен купил для каждого из морских пехотинцев время на целый день и по две тысячи патронов на ствол. Тренироваться надо всякий раз, когда представляется такая возможность, а там был даже крупнокалиберный «Утес». Лишней практика не будет.
Оставив пацанов, мы с Пламеном направились в Скопье. Пламен был за рулем, я – рядом. Громадная американская машина шла бесшумно и плавно, буквально стелилась по асфальту. Кондиционер изрыгал практически арктический холод.
– Пламен… Куда мы едем?
– В город.
– А что там?
– Мой друг.
…
– Он полицейский. Занимается организованной преступностью.
– В смысле, он – организованный преступник или борется с организованной преступностью?
Пламен осклабился, давая понять, что оценил шутку.
– Здесь нельзя быть кем-то одним. Полицейские мало получают, и… – он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – уязвимы. У них есть семьи, они ходят по улицам города. Им в любой момент могут отомстить. Но если за ними стоят такие люди, как… господин Салем, – они отомстить уже побоятся, да?
– Понятно. Пламен, а как ты тут оказался?
– А где мне быть? В Болгарии? Знаешь, что сейчас в Болгарии?
Я покачал головой – и только тут вспомнил, что в Болгарии эти жесты читаются наоборот: сверху вниз – это нет, а справа налево – это да. Но Пламен не заметил.
– Давно говорили, что Болгария есть самая счастливая страна, у нее есть целая большая колония – Советский Союз. Столько бы мы ни вырастили овощей – все шло туда. А теперь мы в Евросоюзе, и никому ничего не надо. Остановили атомную станцию – сказали, что она опасная. Но теперь у нас нет дешевой… электроэнергии. Нет ничего, встали все заводы. Теперь у нас есть только побережье, застроенное отелями и виллами для иностранцев. Многие виллы ваши же скупили… – В голосе Пламена прозвучала горечь.
– Пламен…
…
– А ты кем был в девяностом?
– Я? Сотрудником безопасности. Начинал только.
– А чего не стреляли-то тогда? Зачем это допустили?
– А в кого стрелять, брат? – прорвало Пламена. – В кого? В людей? Они и сами не знали, чего хотели. В жуликов? В воров? Так я и сам теперь жулик и вор. В кого мне стрелять?! Себе в голову?!!
Пламен помолчал и с горечью закончил:
– Жуликом быть проще. Вором быть проще. Лентяем быть проще. Иногда я смотрю, к чему мы пришли, и думаю – конец света близок. Вы, русские, хотели нас сделать лучше, чем мы есть. Не получилось. Теперь у нас в деревнях, как раньше, яйками… яйцами меняются, потому что денег совсем нет. Сто лет назад так было – и сейчас так есть…
…
– Вы нам помогли от турок освободиться… но тогда все хоть понятно было. Вон – враг. Вон – его мундир, турок. Стреляй. А сейчас не знаешь, в кого стрелять, мы сами себе враги. Многие в себя и стреляют. Один в парламенте с балкона в зал прыгнул – слышал?[47]
– Да.
– А не изменилось ничего. И не изменится. Мы для себя – самые худшие из врагов…
Больше Пламен не говорил ничего.
На «Линкольне» мы проехали через большую часть Скопье. Потом Пламен притормозил на перекрестке – и в нашу машину проворно сел человек средних лет в неприметном, но дорогом костюме.
– Поехали, поехали…
Пламен тронул машину с места.
– А это кто с тобой?
– Друг.
– Так нельзя. Ты это знаешь.
– Он не понимает наш язык. Совсем.
Человек опасливо покосился на пассажирское сиденье.
– Привез?
– Да.
– Хорошо. – Пламен достал тонкую пачку купюр: – Сходи пока покушай…
– Кто это был? Этот?
– Говорю же, мой человек из местной безопасности. У него большая семья и маленькое жалованье.
– Понятно, – кивнул я, – а это что?
– Это папка. С делом на Дрыжака, настоящим. В нашей службе безопасности есть два типа досье на основных гангстеров. Одно в компьютере – оно предоставляется по запросу в рамках европейского сотрудничества. Второе – на бумаге, настоящее. Его нет нигде в Сети, и потому получить его можно, только если у тебя есть физический доступ к папке.
Я кивнул. Очень, очень умно. Иногда отсталость не всегда в минус. Американцы настолько наловчились перехватывать сообщения и покупать базы данных, что теперь для них, если чего-то нет в компьютере, то нет вообще, физические источники информации они почти не отслеживают и не могут отследить. Поэтому эта информация в намного большей безопасности, чем в любой хорошо оснащенной европейской спецслужбе.
– Это я придумал для них, – сказал Пламен, – посмотрел это в одном австрийском банке. У них нет ни одного компьютера, всю бухгалтерию, все счета клиентов они ведут с помощью печатных машинок и бумаг. Американские налоговые инспекторы просто в бешенстве.
– Я представляю.
Пламен открыл папку. Я достал коммуникатор, перевел его в режим фотоаппарата.
– Добро. Я буду давать тебе важные бумаги, а ты их снимать. И рассказывать, тут на македонском.
– Очень хорошо…
Как оказалось, у Бойко Дрыжака была очень и очень непростая биография. Во-первых, никто не знал точно, откуда он родом и кто его родные. Для Балкан, тем более для горных Балкан, где все опирается на семьи и кланы, – это нонсенс, такого просто быть не может. Но тут было именно это.
Македонская разведка выяснила, что Бойко Дрыжак на самом деле украинец, родился близ населенного пункта Рахово. В девяностые годы принимал активное участие в бандитских войнах во Львове, группировка его проиграла, и он сбежал сюда, причем не с пустыми руками. Лояльность местных он получил, породнившись с влиятельным местным кланом, видимо, основой союза являлись деньги, а может, и то, что дочь испортила себе репутацию, и никто не хотел брать ее в жены с такой биографией. Бойко Дрыжак взял.
Ознакомительная версия.