— Вы хоть переписываетесь?
— Изредка. Она в другом городе, неподалеку. Но и в гости не хочу. С годами она все поняла, осмыслила. Свою свекровь имеет — прямую копию моей. Когда на своей шкуре испытала, теперь прощения запросила. А мне оно к чему? Прощением годы не воротишь и родню заново не поймешь…
— Мужа своего не встречала больше?
— Как же? Нынче склад сторожит. Пенсии не хватает. При двух сыновьях отдельно живет. Его с квартиры выгнали, когда жена его померла от рака. Он дачу подремонтировал и там дышит. Порой без хлеба неделями сидит.
— А его за что выбросили дети?
— Они не родные. Тут вон свои, и то… А с чужих какой спрос? Чуть не то слово — выметайся. Нынче такие детки, лучше их не иметь! — вздохнула женщина.
— Чего ж не помиритесь с мужем?
— А на что мне эта чума? Я без него в сто раз легче дышу. Он никуда не годный. Всю жизнь в сапожниках пробыл. Ну а в городе — не в деревне, теперь валенки прошить никто не понесет. Обувь иной стала, не по его рукам. Вот так-то и не стало спроса на кондовое. Пришлось в дворники идти. А и там машинами заменили. Они метут быстрей и лучше. Теперь вот в сторожах. Но хозяин недоволен. Говорит, что, если доски так же будут пропадать, заменит его другим мужиком. Оно и понятно. Убытка никто не потерпит.
— Мария, а чем торговал ваш магазин?
— Он отродясь продовольственный. И теперь тоже.
— Сколько получала?
— Тогда другие времена были, все имели оклад — семьдесят рублей. Мне полставки уборщицы платили.
— Но здесь сменщицы пока нет.
— И не надо! Сама, одна работать буду.
— А с жильем как?
— В самом ларьке. Сыщется угол на полу, и ладно. Постелю себе матрас, это ж не на голой земле. Не сдохну. И не такое перенесла.
Мария за разговором убирала в доме. Вымыла полы, вытерла пыль, почистила кафель на кухне. Работала она неспешно, но основательно. Сама находила себе дело и старалась не мешать Леле. Ту радовало трудолюбие Марии. Она ни минуты не сидела сложа руки. Вот опять за двери взялась — пятнышко увидела.
— Мария, а ты мужа любила?
— Родители велели за него выйти, я послушалась.
— А свой парень был, кого любила?
— Имелся. Он и не знал, что я по нем вздыхаю. Я ж три зимы тенью за ним ходила. Илюшка на гармошке здорово играл — так, что ноги сами в пляс шли. Ну, подморгнет, случалось, я краснею. Он хохочет и озорными глазами смотрит на меня. Даже жарко становилось. А Илюшка, едва веселье закончится, застегнет гармошку, закинет на плечо в нашем хороводе и не видит моих страданий. Ну, однажды осмелилась. Частушку спела. Вроде в шутку о своей любви сказала. Он проверить захотел и остановил возле калитки, позвал погулять. Мы с ним целых три месяца ворковали, до осени. Все кусты и стога нашими были. Сколько цветов он мне дарил! Все палисадники в деревне ощипал. Красивое было лето, да скоро закончилось. Осенью забрали в армию. А через месяц меня замуж выдали. Получил письмо от милого мой отец. Порвал его в клочья, ответил, что я замужем, мол, больше не тревожь. Семейной стала. Так и разлучили. Он после службы в деревне не появился никогда.
— Жаль, что так сложилось, — пожалела Лелька бабу.
— Потому не искала и не жалела о своем муже, когда ушел от меня. Занудливый, жадный он был. И все поучал, ругал, никогда не смеялся. Наверное, не умел. Честно говоря, ни разу о нем не пожалела, дышать стало легче. В доме будто солнце взошло. Но скоро погасло, когда свекруха появилась.
— Надо было выгнать!
— Греха боялась, потому терпела все.
…Лелька смотрела на женщину удивленно, не понимая, как можно выйти замуж по слову родителей, за нелюбимого. И у нее были суровые отец и мать, но их строгость знала пределы.
«Хотя чего это я так близко принимаю к сердцу ее судьбу? Мне тоже досталось от жизни на орехи. Но никому не жалуюсь, держусь как могу», — подумала Лелька. А вечером Евгений рассказал жене, что побывал сегодня в пивбаре:
— Вот тебе выручка за три дня. Я оставил Юльке на завтрашний день для разгона. Молодчина баба, разворотливая, деловая. Она уже раков заказала. И знаешь кому? Пацанам, какие недавно ваш пивбар грабили. Я слышал разговор, и как же они все торговались за каждую копейку. Целых два часа спорили, пока договорились. А теперь уговаривает на гамбургеры, мол, давай будем ими торговать тоже, хоть небольшой приварок, но будем иметь.
Я согласился купить им микроволновые печи для этой цели, ты же не обидишься, что без тебя распорядился?
— Конечно, правильно сделал. Единственная загвоздка — теснота! Где они все разместят? Ведь и холодильник нужен. А значит, зал станет меньше, — вздохнула Лелька.
На следующий день женщина решила сама сходить в пивбар, посмотреть, поговорить с людьми, обсудить все проблемы. Она пришла через полчаса после открытия и натолкнулась на очередь. Люди подталкивали друг друга, торопили, передние кричали:
— Ну, куда прете? Раки только сварились. Еще не продают их, успокойтесь, всем хватит!
Юлька выкладывала раков на большой поднос. Клала так, чтобы они быстрее остывали. У мужиков, стоявших в начале очереди, горели глаза. Им не терпелось. Они торопили продавщицу. Но та, привычная ко всему, не реагировала.
— У меня всего две руки. Не могу всех разом обслужить, наберитесь терпения, голубчики, — просила клиентов. И, поставив поднос с раками на прилавок, взялась наливать пиво.
Какое там — хватит всем! Раков разобрали мигом. Лишь половине очереди хватило. Остальные и не попробовали. Стояли сзади, возмущались, упрекали первых клиентов и продавщицу:
— Они чем лучше? Им все, а нам ничего? Так не пойдет, Юлька! Не умеешь делить на всех. В другой раз сами с этим справимся. Нельзя людей обижать! Пива везде хватает, а вот раков…
— Что верно, то правильно! Вон эти буржуи, новые русские, почти все скупили и жрут. А нам ни хрена! — скрипел из очереди старик, показывая всему свету орденские колодки на пиджаке.
— Ты, старик, чего шкворчишь? Раков захотелось? Купи пива, дадим тебе раков, — отозвался один из новых русских.
— А мне ваших подачек не надо, сам куплю. Я не нищий! — гордо задрал бороденку дедок.
— Братва, гляньте на эту плесень! У него, старого перца, еще полно сухого пороха!
— Не порох это, а сырой песок! Негоже мужику вот так обсираться из-за раков! Радовался б, что едят те, за кого воевал. А ты скандалишь ровно припадочный. Иль сдохнешь, если не достанется? Подумаешь, невидаль! Нынче им повезло, завтра тебе! — прищурился совсем седой коренастый человек.
— А почему я им уступать должен? Это они мне всяким днем обязаны за мое фронтовое! Тут же даже в очереди стою! Хотя все права имею.
— Ты что, пришибленный или один за всю Россию воевал? Да кто ты есть? Путевые мужики молчат о прошлом. Оно за нынешнее отдано! И не трепыхайся много. Живой стоишь. Не то на пиво, еще на раков имеешь, сетовать грех. А вот мои три сестры — вдовыми остались…
— Ты чё? Упрекаешь, что я выжил там? — взбеленился
дед.
— Кто ж попрекнет таким? Главное, что ты на войне душу и совесть посеял!
— Подлец! Погоди! Я тебе покажу, кто чего терял!
— Ничего мне не докажешь! И счеты сводить не стану. Не стоишь того, чтоб руки об тебя марал. Были у нас такие, как ты! Заградотрядовцы, вашу мать! Тогда в своих стреляли, а теперь наградами трясете. Средь них ни единой боевой, все, как одна, юбилейные. Ты хоть теперь не хвались, не все молчать будут, иной в рожу даст за твое прошлое!..
— Мужчины, успокойтесь, кому не хватило раков, имеется рыба! Не надо спорить. Слава Богу, что вы выжили в войну, кому-то отцами, дедами стали.
— Эх, Юлька! Сколько сирот на счету таких, как этот! Ему не то раков, дышать нельзя давать!
— Вот сейчас промеж глаз врежу! — Старик ухватил костыль, двинулся к говорившему, но Юлька остановила:
— Куда вы, дедунь? Возьмите свое пиво и садитесь за стол.
Старик взял бокал. Пил пиво давясь, торопливо. Свой плащ на все пуговки застегнул, до самого горла. Ни одной награды на виду не оставил. Ни малейшего внимания не обращал на очередь и не вслушивался в разговоры.
О чем-то о своем говорили новые русские.
— А кто убил Андрея?
— Да разве признаются? Подпись не оставили. Наверное, конкуренты.
— Скорее всего партнеры. Только свои могут вот так подсадить, под самый дых. Чужим он не открыл бы нараспашку двери. Этим поверил, не ждал беды…
— Андрюха со мной в Афгане был. Классный кореш, настоящий братан! Даже там мы выжили, домой вернулись, радовались, что среди своих живем. А свои хуже зверей! Андрей только на ноги встал, женился, сын появился у него…
— Не только Андрея, жену и годовалого сына тоже убили, — послышался дрогнувший голос.
— А может, из-за бабы?
— Да брось ты! Она его с Афгана верней собаки ждала. Это все знали. Не было за ней ничего!
— Сыскать бы! Своими руками урыл бы!
