заявил Леднев.
– Да, был и этот капитан! – вдруг оживился фотограф. – Точно, был. Он из того конверта. Он приезжал с Максимовым фотографироваться, а карточку забирал адъютант генерала. А эти два я, видимо, отложил как испорченные, и они не попали в конверт для строевого отдела. И в конверт с дополнительными тоже не попали. Уронил я их как-то…
– В общем, так, товарищи дорогие! – Буров посмотрел в глаза Ледневу, потом старшине. – О том, что я к вам приезжал, и о том, что мы смотрели фотографии и тем более что я нашел у вас фотографию вот этого капитана, никому ни слова, ни полслова. Понимаете уровень ответственности?
– Так точно, понимаем, – горячо отозвались сотрудники редакции. – Можете на нас положиться.
Машина села в грязь по самые оси. Шестеро солдат с криками «Еще!», «Давай!» пытались враскачку вытолкать полуторку из грязного озера, но грузовик только все больше и больше зарывался в коричневую жижу.
Постояв у края дороги, раскисшей после дождя, Митьков с сожалением посмотрел на свои сапоги. «А ведь в кузове медикаменты», – понял он, глядя на картонные коробки с красными крестами.
Совсем недалеко проходила еще одна дорога, грейдер, отсыпанный щебнем. Там то и дело проезжали машины, двигались небольшие колонны солдат, гужевые повозки. Угораздило этих ребят со своими медикаментами поехать грунтовой дорогой вокруг леса. Засели основательно.
Со стороны дороги подбежал усатый сержант, злой, как сатана.
– Вот жмоты! – заорал он на бегу. – Просил как людей, всего-то помощи на пятнадцать минут, хоть бы одна холера согласилась. Вот оно – водительское братство!
«А ведь сержант этот – из комендантской роты штаба корпуса», – узнал усача Кирилл.
Бросив вещмешок на траву, Митьков задорно поплевал на руки и уперся в кузов машины между двумя небритыми усталыми солдатами. Те чуть посторонились, давая место новому помощнику. И снова началось: «Еще раз!», «А ну, еще», «Еще!».
Минут пять бесполезного раскачивания машины – и почти все оказались забрызганными грязью по самую грудь. Митьков с ожесточением сплюнул и ринулся к дороге, крикнув, что сейчас пригонит машину. Ему в ответ без особого энтузиазма послышалось, что уже пробовали. Там у каждого своя рубашка ближе к телу, у всех свой приказ.
На дороге Митькову повезло почти сразу. Он увидел «Студебекер», который шел порожняком, если не считать пятерых солдат в кузове и молодого лейтенанта в кабине, рядом с водителем. Оперативник вышел на дорогу и поднял руку. «Студебекер» остановился рядом с Митьковым, и тут же из кабины высунулось недовольное лицо лейтенанта:
– Вы что? Вам жить надоело? Под колеса лезете…
Не теряя времени, Митьков направился к кабине, на ходу расстегивая пуговицу нагрудного кармана и доставая служебное удостоверение. Он сунул его под нос лейтенанту и строго приказал:
– Сворачивайте вон туда к лесу и помогите вытащить машину с медикаментами. Это задержит вас всего минут на пятнадцать.
Увидев корочку «Военная контрразведка Смерш», лейтенант смутился, быстро глянул на часы и приказал водителю сворачивать. Митьков запрыгнул на подножку.
Уставшие солдаты с довольным видом закричали, приветствуя помощь.
Развернувшись, «Студебекер» подцепил на трос полуторку, и та пошла, зарываясь колесами в жидкую грязь. Медленно, но упорно тянул ее грузовик, наконец многострадальная полуторка замерла на сухой траве у самой опушки леса. Поблагодарив лейтенанта за помощь, Митьков отпустил «Студебекер». А когда узнал, что солдатам, пытавшимся вытолкать полуторку, нужно совсем в другом направлении, решил задержаться с ними у костра. Тем более что у него в вещмешке имелось немного сала и хлеб.
Усач-сержант согласился, что ночью топать не стоит, да и попутку не остановить. Приказ строгий, особенно в прифронтовой полосе: попутчиков не брать!
Развели костер, расстелили плащ-палатки, раскатали шинели. Нашлась и водка. Немного, граммов по сто на брата, но для задушевного разговора сгодится. Вспоминали, как толкали машину, рассуждали, что утром, когда на одежде подсохнет грязь, ее проще будет отчистить. Повосхищались, как это удалось старшему лейтенанту так быстро остановить машину и найти помощь. Митьков не стал говорить, что служит в Смерше, только посмеивался и отвечал, что у него с детства дар убеждения, ему всегда удавалось уговорить кого угодно. Если, конечно, надо для дела.
Постепенно разговор вернулся к последним событиям. Митьков незаметно перевел его на командование корпуса. Солдат, хоть и не близок к генералу и его заместителям, все равно многое видит и слышит. Часто простая мужицкая мудрость делает больше, чем военная премудрость. Тут и отношение к подчиненным, и потери, и, конечно, боевые удачи корпуса. И заслуги его командира, генерала Максимова.
Как выяснилось, солдаты не знали об аресте генерала. Просто им сказали, что временно корпусом командует его заместитель, а уж почему, это им знать не положено. Может, на повышение забрали, может, приболел Максимов, а может, какие совещания проходят, и нет времени Максимову торчать в расположении своего корпуса.
Митьков лежал на шинели, подперев голову рукой, и слушал. Иногда он подбрасывал реплики, чтобы удержать разговор в нужном для себя русле. Солдаты с большим уважением относились к этому старшему лейтенанту, который не побоялся грязи, толкал вместе с ними машину, а потом решительно помог с тягачом, и все так удачно закончилось. Настоящий мужик, свой! И отвечали ему охотно, и рассуждали при нем, не стесняясь и не скрывая истинных чувств.
Любили в частях Максимова, это точно! Митьков всматривался в лица солдат, по которым бегали отблески костра. Любили и уважали. И кто бы что ни говорил про талант, хорошую шпионскую подготовку или актерский дар, не мог Максимов быть двуличным, не мог быть затаившимся врагом, который ждал момента, чтобы подставить тысячи людей и сорвать важную стратегическую операцию. Такое отношение к советским людям, к Родине не скрыть. Если бы он был затаившимся врагом, то прослыл бы в частях исполнительным служакой, нелюдимым человеком, молчуном, но никак не командиром, который в трудную минуту ведет за собой пехотные цепи на врага. А ведь было такое, и не раз. Нет, враги себя так не ведут!
«Но ты все же не спеши, Кирилл, – уговаривал сам себя Митьков, – не спеши с выводами».
Косович лежал, натянув на голову капюшон маскировочного халата, и посматривал по сторонам. Невольно перед глазами восстанавливалась картина танкового боя, произошедшего несколько дней назад. Танки стояли там, где их подбили: еще свежи воронки от снарядов, еще стоит в воздухе запах гари, горелой резины и мертвой плоти.
Остаток ночи прошел спокойно. Они поспали по два часа. Точнее, Гробовой досыпал свои два часа, а Олег вел наблюдение. Немцев не было видно. Последствий ночного боя пока никаких.
Косович внимательно осматривал землю вокруг того места,
