Ознакомительная версия.
Не зная почему, Верещагин спросил даму:
– Кто это?
Та сначала не поняла, а потом пренебрежительно махнула рукой:
– А… прощелыга один. Мент из городских.
– То есть? – не поняв последней фразы, переспросил Верещагин.
Дама пояснила:
– Ну, из городского отдела. Тут на вокзале ему делать нечего. Здесь милиция из линейного отдела на транспорте хозяйничает. А этот так, примазался. Все какие-то проблемы решает. То в кассах девчонок осаждает насчет билетов, то с нашими ментами делишки проворачивает. Вокзал – зона повышенной криминогенной опасности. Кажется, так говорится. А в мутной водичке рыбка ох как хорошо ловится!
Шаги грузного человека гулко отдавались в районе лестничного пролета. Невольно Верещагин прислушался к ним и чуть было не обжег себе пальцы догоревшей до размера наперстка сигаретой. Чертыхнувшись, он выбросил окурок, аккуратно притоптав его ногой.
Блондинка же сочла нужным дать полную информацию о неприятном типе, нарушившем их уединение:
– Гаглоев его фамилия. Но все называют этого хряка Ибрагишей. Хотя он этого очень не любит. С ним стараются не ссориться. Говорят, что мстительный страшно. Тут ему официантка из ресторана не дала… – Двусмысленная усмешка скользнула по полным губам дамы. – Ну, вы понимаете.
Капитан кивнул:
– Безусловно.
– Так он на нее обэповцев натравил, когда та котлеты недоеденные из ресторанной кухни выносила. Девчонку из рестика выгнали. А у нас работу найти нелегко.
На этом перекур закончился. Вежливо посторонившись, Верещагин пропустил даму в кабинет. Окончательно очарованная манерами бравого капитана, блондинка приняла в поисках самое деятельное участие. С проворством опытного канцелярского работника она вторично проверила отчетность по проездным документам. Но данных о том, что Георгий Плескачев взял билет на вокзале города Моздок, не обнаружилось.
Прощаясь, Верещагин галантно поцеловал блондинке руку, чем окончательно добил даму, не привыкшую к такому изяществу.
Млея от восторга, она проворковала:
– Жаль, что не смогла вам помочь.
Капитан, подхватывая сумку, философски заметил:
– Отрицательный результат – это тоже результат!
Оставшись в одиночестве, сотрудница еще долго вспоминала статного военного с манерами гвардейского офицера дореволюционной поры. Ей в жизни попадались все больше хамы или идиоты. А тут от человека, судя по наградам и выцветшей униформе, приехавшего из чеченского пекла, прямо-таки фонтанировало благородство. Обычно у людей, побывавших на войне, это качество утрачивается подчистую или прячется под толстой броней напускной грубости. Размышляя о тайнах человеческой натуры, дама принялась исполнять рутинные обязанности. Но от сладких грез и перекладывания бумажек ее отвлек скребущийся звук, исходящий от двери.
– Войдите! – недовольно крикнула хозяйка кабинета.
В образовавшуюся щель просунулась лоснящаяся, самодовольная физиономия со щеточкой усов над выпяченной верхней губой.
Нарисовавшийся в проеме мент с гаденькой улыбкой просюсюкал:
– Ласточка, а с кем это ты калякала в коридоре?
Папка, которую дама держала одними ногтями, покрытыми кроваво-красной акриловой краской маникюра, полетела на полку.
– Гаглоев, тебе дело? Че ты свой хобот вечно куда не следует суешь? Иди, город патрулируй. Тебе что, на вокзале медом намазано? Так переходи в линейный отдел работать. Задрал уже! – Выдав длиннющую тираду и присовокупив к ней несколько непечатных ругательств, которые сделали бы честь любому портовому грузчику, блондинка спохватилась, вспомнив о мстительном характере мента. – Капитан заходил. Солдатик у него пропал. На дембель ехал и не доехал. Военные документы смотрел.
Физиономия милиционера отодвинулась в коридор. Став невидимым, он спросил:
– Нашел что-нибудь?
Блондинка, укоряя себя в душе за горячность, подобострастно объяснила:
– Нет, где-то здесь загулял солдатик. Проездные документы на него не выписывали.
Женщина не видела, как, прислонившись к стене, Гаглоев переваривает услышанное, как его обычно лоснящееся лицо вдруг приобрело землистый оттенок. Она лишь слышала тяжелое сопение человека, который смертельно напуган.
Дом, притаившийся под тенистыми кронами деревьев, смотрел на улицу окнами, по своей форме отдаленно напоминающими стрельчатые витражи готического собора. Эта архитектурная деталь, как и многое другое, созданное руками офицера, дошедшего с боями до Восточной Пруссии, делали дом абсолютно непохожим на однотипные жилища обитателей пригородной улицы.
Горделиво возвышавшиеся особняки, несмотря на свои башенки, балконы, эркеры, балюстрады и прочие чудеса домостроительства, в общем-то, все равно выглядели стандартно. Так выглядят модницы, одевающиеся в бутиках в соответствии с последними требованиями моды, но при этом не имеющие ни малейшего понятия о неповторимой индивидуальности или хотя бы о соблюдении чувства меры.
Дом, в который пришел капитан Верещагин, хоть и нес на себе печать неизбежно надвигающейся ветхости, все равно смотрелся по-особенному, выбиваясь из общего ряда особняков и жилищ попроще. Здесь капитан надеялся найти хоть какую-то зацепку, ухватившись за которую, можно было бы разобраться в том, что случилось с шебутным парнем, так и не добравшимся до своего Кёнига. В глубине души Верещагин лелеял надежду, что все разрешится само собой. Что на тихой улице, по адресу, который он помнил еще с той далекой командировки, найдется непутевый, загулявший Жора Плескачев, позабывший про все на свете.
Из Моздока, судя по сведениям, раздобытым в комендатуре железнодорожного узла, Плескачев не уезжал. Кроме этого вида транспорта, он мог бы воспользоваться попуткой, везущей груз в центральные районы России, а уже там пересесть на поезд. Но без особых причин выстраивать такую многоходовую комбинацию не имело смысла. Плескачев ведь собирался ехать домой, а не путешествовать автостопом по просторам родины. Значит, его следы надо было искать в городе или его окрестностях. А место наиболее вероятного пребывания младшего сержанта Плескачева было только одно – дом, где жила продавщица мороженого по имени Юля.
Хозяйка дома приняла капитана радушно. Было заметно, что одиночество тяготит пожилую женщину. Еще до начала обстоятельного разговора, толком ничего не узнав о персоне гостя, тетя Вера выставила на стол запотевшую бутылочку из холодильника, наполнила миски соленьями собственного приготовления, соорудила салат из вырванных с грядки овощей и приготовила на скорую руку яичницу толщиной в палец. При этом она постоянно извинялась, что не может накормить гостя как положено, потому что пенсию еще не получала, а из мясных продуктов имеются только куры, шныряющие по двору.
От курятины Верещагин отказался. Он не собирался долго задерживаться в гостеприимном доме. Рассказ тети Веры, особенно та часть, которая касалась атаки шахидки на автобус, везший летунов и персонал аэродрома, отбил аппетит.
Верещагин, вяло ковыряясь в яичнице, больше интересовался деталями происшедшего, чем едой. Ведь судьба солдата, которого разыскивал капитан, и судьба Юли, пострадавшей в результате террористического акта, сплетались в один тугой узел.
Отделяя вилкой от глазуньи небольшой кусок, Верещагин задумчиво произнес:
– Значит, Жора хотел в Москву отправиться. Навестить Юлю?
Сидевшая напротив тетушка торопливо поддакнула:
– Собирался, родимый. Я-то уж как обрадовалась. Подумала, будет рядом с Юлечкой родной человек. Поддержит ее, сердешную. А то она одна в больничке. И никого рядом нет.
Капитан попытался развеять страхи:
– Ну, она не одна. Под присмотром врачей. И медсестры всегда рядом.
Скорбно поджав губы, тетя Вера поправила:
– Это чужие люди. Может, и хорошие. Ничего не скажу. Но чужие. Я когда в больничке нашей лежала, все на свете прокляла. Врач в мою сторону даже не смотрел, пока соседка денюжку не принесла. И сестрам пришлось по коробке конфет купить, а то лежала на рваных простынях, как бродяжка последняя.
Затягиваясь сигаретой и выпуская под потолок струю дыма, Верещагин попробовал реабилитировать военных медиков:
– Юлю в хороший госпиталь отправили. Там к пациентам по-человечески относятся. И простыней рваных в Бурденко нет. Я проверял. У меня там много друзей перебывало. Не раз навещал.
Свидетельство офицера немного успокоило тетю Веру. Морщины на ее лице разгладились, а пальцы перестали теребить загнутый угол клеенки, которой был накрыт стол.
Но слова Верещагина она истолковала по-своему:
– Говоришь, много наших хлопчиков там лежит.
Капитан лукавить не стал:
– Немало.
Из груди женщины вырвался тяжелый вздох:
– Уж сколько народу положили. А все никак не перестанут стрелять. Это все Ельцин виноват. Не надо было с чеченами заедаться. По-мирному надо было решать. А то заварил кашу и на пенсию отправился. Намедни показывали по телику, как он по свету разъезжает. Напаскудил, а теперь по заграницам шастает.
Ознакомительная версия.
