Одна беда: художник, сволочь такая, умышленно не озаботился набросать на стене контуры будущей картины. Не хотел он, скот, чтобы замысел просекли до времени.
Чем больше Данил думал, тем четче оформлялась не столь уж сложная идея: не в недостатке информации дело. И не в его тупости, просто-напросто перед ним оказалось две мозаики. Две головоломки, из которых он поначалу ретиво взялся сложить одну, а это было глубоко не правильно…
Стоящая идея. И поработать над ней нужно…
Он распахнул окно, чтобы как следует проветрить изрядно прокуренную комнату, прислушался, подойдя к двери и чуточку ее приоткрыв. Внизу было шумновато – посиделки далеки от финишной прямой, все только начинается…
Вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь. Вошел. Паша старательно вывязывал перед зеркалом шелковый галстук, дорогой, а потому вполне комильфотный: приглушенных тонов, с лошадками и светло-коричневыми полосочками.
– Это правильно, – сказал Данил, плюхнувшись в кресло и перекинув ногу через подлокотник. – В такой именно «гаврилке» и следует шествовать в респектабельный кабак в сопровождении следователя прокуратуры, пусть даже юного и очаровательного. Успехи есть?
– Определенные, – скромно сказал Паша. – На Уровне пионерских провожаний.
Мы что, все же будем через нее что-то ихним правоохранителям вбрасывать?
– Не знаю, – признался Данил. – Но канал надо держать и лелеять. Вне зависимости от его очарования…
Он вышел вместе с расфранченным Пашей, на первом этаже свернул вправо, в большую комнату, где имелся лишь стол посреди.
Хорошо или плохо работает частная фирмочка, крепнет она или хиреет, неизменным остается устоявшийся ритуал советских времен: застолья по поводу и без повода. Западные люди этого не поймут, у них так сроду не принято, а вот славяне, хоть и именуются теперь менеджерами и клерками, с прежней сноровкой будут крошить салаты в устрашающем количестве, гасить окурки в блюдечках и до двух часов ночи посылать гонцов за добавкой, благо нынче эту добавку изыскать не в пример проще…
Музыки, конечно, не было, как и особенно уж шумного веселья – как-никак поминки, повод не из самых веселых. Однако так уж повелось у славян, что поминки – особенно если на них не присутствует родня безвременно усопшего постепенно все же некую долю веселья обретают: тут вам и анекдотики, и болтовня, и легкий флирт. И правильно, вообще-то. У многих народов испокон веку полагалось на тризнах как раз веселиться…
Он приостановился на миг, высматривая себе место, но его тут же подхватила под локоток секретарша Ира и прямиком провела на свободное место, меж Тышецким и Оксаной. Очень удачно там оказался свободный стул, можно бы и списать на случайность, но Данил успел заметить, что Ирочку на этот гостеприимный жест подвигла Оксана небрежным, но решительным мановением руки.
Он сел, и ему тут же набулькали полную стопочку водки. На поминках, как известно, не чокаются, и Данил без церемоний опрокинул в рот стопарик, метнул следом ломтик красной рыбы и отметил, что непринужденно вписался в застолье, никто на него не обратил особого внимания.
Покосился на Оксану – она, конечно же, была великолепна, темно-синий брючный костюм при некотором напряжении фантазии можно и счесть за намек на траур, если бы не алая ленточка на обнаженной шее, выбивавшаяся из траурных канонов. Ну не посыпать же, в самом деле, главу пеплом…
Зато Тышецкий идеально соответствовал застолью, созванному по печальному поводу, – в черном костюме, с черным галстуком, ухоженной седой шевелюрой, он даже курил с этакой тоскливой отрешенностью, словно выражал этим должный респект перед той, что приходит за всеми людьми, как выражается мусульманский народ. Массивный серебряный перстень на пальце, старинный «сыгнет», напоминающий скорее кастет, массивный серебряный портсигар с гравированным гербом Топоров – бывший профессор кафедры экономики изо всех сил старался изобразить осанистого пана былых времен.
Вздор, конечно. Данил, сам происходя из этих мест, в таких вещах разбирался – какая там «прямая линия», у Топоров было столько дальних родственничков, седьмой воды на киселе, что упомнить всех не было никакой возможности, иные шляхтичи сами пахали земельку, как миленькие, повесив на бок для отличия от мужиков вырезанную из жести сабельку, и все сословные различия заключались лишь в том, что мужиков можно было невозбранно пороть, а со шляхтой этого не полагалось… Но, в конце концов, Тышецкий был идеальной представительской фигурой, которую не грех и выпускать в общество, пока такие, как Данил, ворочали грязную работу…
Поймав взгляд Данила, Тышецкий склонил седовласую главу и с приличествующей скорбью негромко произнес:
– Это ужасно…
Данил вяло кивнул. Не было никакого желания вступать в разговор, да потомок славных Топоров и не набивался – Данила он малость побаивался, брала свое извечная интеллигентская робость перед Лубянкой…
Оксана заботливо налила ему еще стопочку, он подумал и выпил, присмотрелся к ней – не мужским взглядом, а исключительно деловым. Успела поддать, конечно, щечки раскраснелись, но для серьезного разговора годится.
А откладывать этот разговор не стоит…
Не подыскав пока что подходящей фразы, способной послужить мостиком, он вынул старинную серебрушку, поставил на ребро и крутанул. Монета звякнула о блюдечко, упала профилем вверх.
– Можно взглянуть? – Оксана подняла монету двумя пальцами, присмотрелась. – Вы что, тоже ударились в нумизматику?
– Не совсем, – сказал Данил. – Нашел вот…
– А она вам дорога как память?
– Ничуть.
– Сделайте мне приятное, спрячьте, а? Меня это дома достало. Супруг полагает, мне чертовски интересно будет узнать, чем пражский грош отличается от тымфа, а талер – от гульдена. От этих лекций впору на потолок залезть.
Хорошо еще, последнее время Климов принимал удар на себя: тоже увлекся, такое впечатление, сядут оба вечером, пивко выставят и тарахтят на птичьем языке – ах, левендалер, ах, боратинки…
– Выходит, вы все же кое-что усвоили? – спросил Данил.
– Усвоишь тут, когда три часа зудят в уши… По-моему, эта серебрушка как раз мужнина. Подарочек начинающему.
Данил внутренне подобрался. Нет, не стал бы Серега тратить драгоценное время на вечернюю болтовню о монетах. Что же, на поверхность вынырнул искомый ключ? Ведь монета-то лежала в потайном карманчике…
– Уверены?
– Очень похоже. Монетка не из редких, у моего дражайшего они на столе кучкой валяются… Вам еще налить?
– А пожалуй что, – сказал Данил. Тышецкий повернулся к нему, чуть приподняв свою стопку, с той же приличествующей случаю скорбью произнес:
– Безвременная кончина – это особенно печально…
– Судьба, – сказал Данил, глядя на Оксану. – Оллу оджак, кырылы наджак, как выразился бы ваш папенька…
– Что?
– А вы по-турецки не понимаете?
– Увы…
– Я тоже не особенно силен. Но парочку пословиц помню. В вольном переводе – чему быть, тому не миновать… Кисмет, сиречь-судьба…
Что-то изменилось в ее лице, но Данил не понял смысла. Она пожала плечами:
– А я вот в турецком совершенно не разбираюсь. И в Турции не была ни разу, хотя сейчас уж вроде бы чего проще… Ничуть не воодушевляет историческая родина. Хотя фамилия, быть может, и знатная…
– Должен вас разочаровать, – сказал Данил. – У турок фамилии появились лишь в двадцатом веке.
– Ну, это еще ничего не значит, верно? Можно было быть знатным и без всякой фамилии…
– Тоже верно, – сказал Данил. – Хочется верить, что происходите от пашей или беков, а?
– А почему бы и нет? Ужасно думать, что твои предки лет этак пятьсот ковыряли землицу… Данила Петрович, мы с вами так и не поговорили касаемо завтрашней пресс-конференции… Почему бы сейчас не обсудить?
– Ну, в принципе…
– Пойдемте? – она гибко выпрямилась. Вот все само по себе и уладилось…
Шагая за ней следом, Данил успел перехватить чей-то насмешливый взгляд с другого конца стола, но это его нисколечко не задело. Пусть себе думают, что хотят, лишь бы в качестве объектов разработки не подворачивались и хлопот не прибавляли…
– А сплетни не пойдут? – усмехнулся он, когда они поднялись на второй этаж.
Оксана остановилась, повернулась к нему:
– О репутации заботитесь?
– Не особенно, – хмыкнул он. – Даму не хочется компрометировать.
– Рыцарь вы наш… Вопрос можно? Почему вы даже здесь ходите в этих дурацких очках? Они ж у вас с простыми стеклами… и прическа дурацкая, совершенно вам не идет. Хотите, причешу как следует?
– Нам нужно серьезно поговорить…
– А кто спорит? – усмехнулась Оксана.
– Мне кажется…
– Глупости, – отрезала она. – Чтобы совершенно сбиться с делового настроя, мне нужно выпить раз в пять больше, а я пока что исключительно пригубливала… Ну, показывайте ваше логово. Выпить, надеюсь, найдется?
