Телескоп захлопнул грузовую дверь и, дав прощальную очередь поверх голов, запрыгнул на пассажирское сиденье «фольксвагена».
– Всем лежать! – проорал он в открытую дверцу. – Не двигаться, вохра! Щас шарахнет!
Тыква все возился возле самосвала, хотя откуда-то издали доносился приглушенный расстоянием истеричный вой сирен. Наконец возле перегородившей ворота машины вспыхнул неверный оранжевый огонь, осветивший сосредоточенно склоненную плечистую фигуру Дынникова. Тыква повернулся к самосвалу спиной и бросился бежать. Пламя за его спиной ширилось, росло, и в тот момент, когда запыхавшийся Тыква ввалился в кабину «каравеллы», больно ткнув Телескопа автоматным стволом в ребра, топливный бак КрАЗа взорвался, в мгновение ока превратив самосвал в жарко полыхающий костер. Теперь ворота были перекрыты наглухо, и Телескоп рассмеялся сухим лающим смехом, блестя очками сквозь прорези маски.
Виктор подвел «каравеллу» к пролому в заборе и осторожно, на первой передаче направил ее вперед. Колеса запрыгали по обломкам, машина застряла, дернулась, вырвалась из капкана и пошла дальше, тошнотворно скрежеща брюхом по битому кирпичу. Из-под днища то и дело доносились громкие удары, заставлявшие Активиста болезненно морщиться, микроавтобус швыряло, как настоящую каравеллу, попавшую в шторм, и дышавший ртом из-за насморка Телескоп все время лязгал зубами, рискуя начисто отхватить себе язык. Последний удар получился самым сильным, машина мучительно содрогнулась и вдруг начала жутко тарахтеть, словно вдруг превратилась в легендарную тачанку, из которой на полном ходу кто-то вел интенсивный пулеметный огонь.
– Глушитель потеряли, едрена мать! – весело воскликнул Тыква, с облегчением сдирая с потного лица пропыленную маску. – Хорошо, что не кардан!
«Фольксваген» с выключенными фарами пулей несся по темным аллеям парка, который при таком освещении больше смахивал на дремучий лес. Ведя машину одной рукой, Активист тоже стащил с головы опостылевший шерстяной презерватив и не глядя швырнул под ноги.
– Черт возьми, – выдохнул он, – неужели целы?
– А что нам будет? – весело скаля зубы, спросил Телескоп. Очки у него съехали на сторону, слипшиеся от пота волосы торчком стояли над взмокшим лбом, а крючковатый нос воинственно торчал, напоминая нос боевой галеры.
– Не пропусти ее, Активист, – напомнил Тыква. – Вон она!
– Вижу, – сквозь зубы сказал Виктор, резко ударил по тормозам и вывернул руль влево так резко, что едва не вывихнул себе оба плечевых сустава.
Он намеревался поставить «каравеллу» поперек дороги, но немного не рассчитал – машину занесло слишком сильно, она качнулась, теряя равновесие, встала на два колеса, потом под одно из них подвернулся камень, микроавтобус тяжело подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе, и с глухим грохотом опустился на крышу. Его проволокло по дороге еще метра два, и наконец он остановился.
– Все целы? – спросил Виктор, пытаясь сообразить, цел ли он сам.
– Он еще спрашивает, – простонал Телескоп и начал выбираться наружу сквозь выбитое лобовое стекло.
– Хорошо, что не на бок, – сказал Тыква, воздерживаясь от комментариев по поводу водительских талантов Активиста. – Выгружать было бы труднее.
В воздухе свежо и пронзительно воняло бензином, позади над верхушками деревьев дрожало оранжевое зарево – там все еще горел самосвал, помогая им выиграть время. Виктор выполз на дорогу и встал, зашипев от боли в ушибленном плече.
«Каравелла» лежала вверх колесами, перегородив дорогу. Ее колеса еще медленно вращались, Виктор с опаской посмотрел на дверь грузового отсека и понял, что сегодня ничего плохого произойти просто не может. Удача была с ними, и дверь, вместо того чтобы заклиниться намертво, открылась нараспашку, вывалив на асфальт несколько картонных коробок.
– Подгоняй, Мишель, – скомандовал он и, кивнув Телескопу, принялся вместе с ним выволакивать громоздкие коробки на асфальт, чтобы не терять даром драгоценных секунд.
– А она не шарахнет? – опасливо спросил Телескоп, бочком отодвигаясь от перевернутой машины.
– Шевелись, – волоком оттаскивая в сторону тяжелую коробку, сквозь зубы процедил Виктор. – А то я тебе шарахну. Быстрее, Мишель!
Тыква молча скрылся в темноте. Через несколько минут там закудахтал стартер, вспыхнули белые фонари заднего хода, и на дорогу, пятясь, выполз защитный микроавтобус УАЗ. Белые круги с красными крестами внутри, украшавшие его борта, намекали на принадлежность автомобиля к медицинской службе, а цифры «03» и тянувшиеся вдоль обоих бортов надписи «скорая медицинская помощь» были призваны развеять любые сомнения.
Работая с лихорадочной быстротой людей, за которыми по пятам гонится сама смерть, они перегрузили коробки в «уазик» и, содрав с себя камуфляжные костюмы, побросали их возле перевернутой «каравеллы». Перед тем как скомкать и швырнуть на асфальт куртку, Виктор проверил, не выпало ли из нагрудного кармана закатанное в прозрачный пластик удостоверение офицера госбезопасности республики Ичкерия Алимхана Долманова. С фотографии в удостоверении смотрело угрюмое бородатое лицо, обезображенное неразборчивой фиолетовой печатью. Помнится, он указал Одинаковому на то, что эта улика шита белыми нитками – слишком уж просто все получается. Одинаковый на это ответил, что так и должно быть: более тонких улик райотдельские Холмсы и Пуаро могут просто не заметить.
Он подтолкнул в костлявую корму замешкавшегося Телескопа, захлопнул за ним заднюю дверь фургона и, обежав машину, запрыгнул на сиденье рядом с водителем.
Тыква, похожий на ряженую гориллу в своем наспех натянутом на плечи белом халате, сорвал машину с места и погнал ее по темным аллеям прочь из парка. Выскочив на оживленную улицу, этот наглец врубил сирену, вырвался в левый ряд и под ее потусторонние завывания понесся вперед, распугивая попутный транспорт синими сполохами проблескового маячка. Минуту спустя они разминулись с целой вереницей милицейских машин, спешивших к месту происшествия.
Активист откинулся на спинку сиденья, по привычке ища затылком подголовник, не нашел, плюнул и наконец закурил, с наслаждением вдыхая теплый дым и глядя на мельтешение городских огней за окном кабины.
Это казалось чудом, но они вырвались из огромной мышеловки, вхолостую захлопнувшейся за их спиной.
Шараев представил себе бестолковую суету вокруг догорающего самосвала и перевернутой «каравеллы», переговоры по радио, рыщущие по всему парку патрули с собаками, множество приводимых в действие планов и механизмов, бесчисленные кордоны, которые закрывались один за другим, ловя пустоту, потому что им уже удалось проскочить, оторваться, и никто не знал, в какую сторону они подались и как выглядят. Представив все это, он тихо рассмеялся, не вынимая изо рта сигареты. Смех лился сам собой, хотя смешно Активисту не было. Больше всего это напоминало тихую истерику, и он усилием воли заставил себя замолчать. Первая серия кошмара осталась позади, но впереди маячила вторая, так что радоваться, по сути дела, пока что было нечему.
Позади шуршали и потрескивали, подпрыгивая на рытвинах, сваленные кое-как коробки, от которых по салону расползался тяжелый дух отсыревшего картона и какой-то едкой медицинской дряни. В глубине фургона, возле самой задней двери, возился, расчищая себе место на скамье, и по-прежнему шмыгал носом Телескоп. Тыква невозмутимо вертел баранку, почти беззвучно насвистывая что-то приблатненное. Вокруг глаз у него светлели какие-то странные матово-белые круги, и Виктор не сразу понял, что это просто известковая пыль, осевшая на не прикрытых маской участках кожи, когда Тыква геройски таранил забор. В сочетании с напяленным наизнанку белым халатом это выглядело довольно дико, но Виктор промолчал: если едущую с включенной сиреной машину «скорой помощи» остановят, это будет означать, что их каким-то фантастическим образом вычислили, и тогда не будет иметь никакого значения, чистое лицо у рецидивиста Дынникова или нет.
Телескоп перестал возиться и вдруг во все горло затянул «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». Этот корифей духа, мнивший себя жемчужиной в навозной куче, голосил, как мартовский кот, и оставалось только радоваться, что он сидит на некотором расстоянии, заслоненный от слушателей коробками.
– Мишель, – громко сказал Активист, когда Телескоп сделал паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. – Как ты думаешь, автоматная пуля пробьет все эти коробки?
– Запросто, – лаконично ответил Тыква, бросив на коробки короткий взгляд в зеркало.
– А если с глушителем?
– Один хрен, пробьет. И коробки, и этого петуха, и даже задний борт. Это ж АКМ, он рельс пробивает. Что ему твои коробки?
– Говнюки, – обиженно сказал из-за коробок Телескоп. – У человека душа поет, а они сразу из автомата.
