А сейчас слезы были другими.
Слезы скорби.
Ему казалось, что он уже навсегда потерял способность скорбеть.
Рэмбо поднялся, сжал пальцы в кулаки, раскинул руки в стороны, поднял голову к грозовому небу и дико, протяжно закричал изо всех сил.
Вся горечь и отчаяние, накопивщееся за последние годы, нашли выход в этом крике.
Он не просился сюда тогда, в первый раз. Ему велели прийти. У людей, пославших его, которые по ночам спокойно спали в чистых и мягких постелях, были на то свои основания. Это была не его война. Но он сражался за них.
И стал им неугоден. Потому что они знали — кругом сплошная ложь. А ложь можно скрыть, притворившись, что ничего не случилось. И они сделали вид, что его не существовало. А другие называли его убийцей.
И во второй раз он не просился. Но ему сказали, что хотят исправить свои ошибки. Сказали, что кому-то надо освободить этих пленных, потому что те, кто спал в чистых постелях, не могли этого сделать. И он пошел. И снова воевал. Но и в этот раз все оказалось ложью и обманом.
Они не хотели, чтобы я победил, они хотели, чтобы меня не стало вовсе.
Все. Теперь я больше не воюю за кого-то. Это моя война. И я буду драться до конца. Никто мне отныне не помешает победить.
Издалека доносился шум вертолета, а рядом уже была слышна погоня.
Ну что ж, вы хотите воевать? Давайте повоюем.
И война началась.
Уже скоро, думал Тай, пробираясь по лесу. Отпечатки ног стали ближе друг к другу — явный признак усталости американца. Нет сомнений, что он идет из последних сил. Погоня должна закончиться буквально через несколько минут. Или даже секунд.
Но надо быть осторожным. Даже загнанный зверь защищается. Нет нужды спешить. Может быть, следует растянуть удовольствие?
Тай поднял руку, приказывая солдатам остановиться. Он объяснил, что теперь надо быть осторожными. Почему-то одного солдата не хватало. Тай помнил, что один из его подчиненных подорвался у склона холма, но все равно с ним сейчас должно быть десять человек, а их только девять.
Еще одна ловушка? А может быть, кто-то поскользнулся или оступился и подвернул ногу? Или даже заблудился?
Тай удивленно заморгал. Ему показалось, что дождь сыграл с ним злую шутку. Из груди стоявшего рядом солдата торчал какой-то предмет. Палка?.. Стрела!
Солдат повалился на спину, и тут же в грудь другого тоже вонзилась стрела.
Тай испуганно бросился на землю, ища укрытия. Вдруг закричали. Свист — и еще один солдат рухнул на землю. В панике вьетнамцы открыли беспорядочный огонь из автоматов по кустам, деревьям, лианам. Тай кричал, чтобы солдаты прекратили стрельбу, но они продолжали палить из всех стволов. В приступе бешенства он начал пинать их и толкать. Только тогда они прекратили огонь.
Рядом вскрикнули. Тай повернулся и увидел падающего солдата — стрела вошла ему в левый глаз и, пройдя сквозь череп, торчала из затылка. Что же происходит?
Тай вытер рукой пот со лба и начал лихорадочно соображать.
Еще минуту назад у него было девять человек. Теперь их осталось только пять. Лук, из которого летели такие стрелы, должно быть, очень мощный. Смерть наступала мгновенно. И стрелы были не обычными, а пластиковыми.
Где же американец мог достать лук и такие стрелы?
Грохот автоматов оглушил их, и теперь стрелок из лука мог быстро менять позицию, не боясь, что его услышат. А стрелять наугад не было никакого смысла.
Тай прижался к земле и включил портативную рацию.
Удерживая вертолет в зависшем положении, Яшин плотнее прижал наушники. В них слышался встревоженный голос Тая.
— «Поиск один» — «Дракону». «Поиск один» — «Дракону». Прием.
Яшин ответил и спросил, в чем дело.
— «Дракон», нас атаковали. Четыре человека убиты.
— Заставьте его стрелять. У него скоро кончатся патроны. Прием.
— Он хорошо замаскировался. Прием.
— Стреляйте на его огонь.
Не понял. Повторите. Прием.
— Что у вас там уши дерьмом набиты? — разозлился Яшин. — Я говорю, стреляйте на его огонь!
— «Дракон», у него не автомат.
— Не автомат? — в голосе Яшина звучало удивление. — А что же?
— Он стреляет из лука.
— Из лука?
Яшин услышал удар, потом крик, автоматную очередь. Он в растерянности открыл рот. А из наушников продолжали доноситься выстрелы.
На ремонт электропроводки генератора ушла вся ночь. Лампа загорелась, но теперь это не имело значения. Подовский и так все видел, несмотря на дождь.
Куда важней была связь. Теперь он сможет координировать действия поисковых групп. Доклады вьетнамской наземной группы, возглавляемой Таем, говорили об очень скорой поимке американца.
Подовский начал было сомневаться, не ошибся ли он в оценке сержанта Тая, считая его некомпетентным и тупицей. Если американца схватят, то Тая можно будет перевести на службу в город.
Однако несколько минут назад все изменилось. Энтузиазм Подовского быстро улетучивался. Еще бы. Совсем недавно американец, казалось, был уже в руках сержанта. И вдруг этот доклад. Четверо убитых. Стреляли из лука.
Что там происходит?
А теперь Тай докладывает, что убиты еще трое. Он в панике. Отступает.
Подовский переключился на другую волну.
— «Поиск два», «Поиск два». Говорит «Охотник». Как слышите? Прием.
Из динамика послышалась русская речь.
— «Поиск два», немедленно следуйте в северо-восточный сектор. Держите связь с «Драконом». Добычу нашли. Повторяю. Добычу нашли.
Мои люди не подведут, подумал Подовский, это не болван Тай со своими идиотами. Мои люди профессионалы. Пора браться за дело по-настоящему.
Если американец начнет преследовать и добивать группу Тая, то это даже к лучшему. Десантники быстрее до него доберутся. И тогда он поймет, что глупо воевать луком и стрелами против вооруженных профессионалов.
Капитан Вин. Подовский вдруг разозлился, вспомнив о Вине. Его уже не видно несколько часов, хотя он здесь, в лагере. Вин сам настоял на том, чтобы остаться на месте и отвечать за охрану военнопленных.
Ну уж нет!
Подовский поднялся и пошел по грязи к соседней казарме. Черта с два! Его люди в дождь и грязь шли за американцем, а Вин будет отсиживаться у себя в кабинете? Нет. Он тоже должен испачкать свою форму, как все.
Как бы в подтверждение этой мысли Подовский поскользнулся и упал в грязь.
В принципе Подовский понимал, что капитан Вин ему вовсе не нужен. Его десантники разделаются с американцем… Минут через сорок. Но все равно надо заставить Вина оторвать задницу от стула.
Но тут же Подовский подумал, а не вернуться ли ему к рации?.. Нет, не для того, чтобы послушать, как завершится охота на американца… На всякий случай… Мало ли что… Не вызвать ли подкрепление?
Если американец заставил отступить преследователей с помощью лука и стрел, то что же он сможет сделать, если доберется до настоящего оружия?
И настроение Подовского упало.
— Сэр, АВАКС[3] перехватил странные радиообмены, — сказал техник-связист.
Траутмэн стоял под охраной у боковой стены ангара и со злостью наблюдал, как люди Мэрдока упаковывали оборудование.
«Сэр» относилось, разумеется, не к Траутмэну, а к Мэрдоку, который тут же бросился к связисту. Что за странные радиообмены?
— Из той точки, откуда с нами связывался Рэмбо. Словно не желая вспоминать фразу Рэмбо: «Я до тебя доберусь», Мэрдок закричал на одного из техников, который чуть не выронил ящик с оборудованием:
— Осторожно! Этот декодер стоит двух твоих годовых жалований. — Он опять повернулся к связисту. — Так что там странного?
Похоже на то… м-м. Да говори же ты толком, ради Бога! Там идет какой-то бой. Я не знаю. Судя по тому, что говорят коммунисты, там идет настоящая война. Война? — Мэрдок нахмурился. Да, с Рэмбо.
— Что?!
У Траутмэна потеплело на сердце.
— Судя по сообщениям, — продолжал связист, — Рэмбо был пойман, когда выходил с нами на связь. Но он убежал и…
— Что?
— Он убил семь или восемь человек из лука. Потом зарезал ножом русского. Задушил одного вьетнамца лианой, а другого тетивой. Проткнул еще одного русского палкой. Захватил их автоматы и расстрелял патроны. Он даже сделал пращу и убил другого русского камнем.
— Сам же говорил, что Рэмбо только и умеет воевать копьями и пращей, — произнес Траутмэн из своего угла.
— Заткнись! — заорал Мэрдок.
— А вот самое странное сообщение, — продолжал связист. — Коммунисты просто свихнулись. Рэмбо схватил одного русского и вытолкнул его из кустов. Другие коммуняки решили, что это Рэмбо, и изрешетили его.
— Это как раз то, о чем я и говорил, — сказал Траутмэн.