на двигающийся товарняк? Но для этого надо выбрать место, где поезд сбросит скорость. А это только на большом повороте. Здесь таких поблизости нет.
«Твою ж мать, — мысленно выругался Сосновский. — А ведь он с этой машины, которую оперативники на переезде попытались взять, спрыгнул. Знали люди в машине или чувствовали опасность и высадили кого-то важного и с документами. Зачем? Чтобы не попал в наши руки. И чтобы в тайге умер? Нет, чтобы подобрать его в другом месте, если удастся прорваться через кордон НКВД. Прорваться-то им удалось, но вот их теперь будут преследовать, а значит, они своего ценного попутчика подобрать не смогут. Где они могут его пытаться подобрать?
…И вот Михаил стоял возле машины и размышлял о том, как ему перехватить вражеского диверсанта. В том, что это диверсант, он не сомневался, но и добраться до него, кажется, не удастся. Этот человек, если Михаил правильно определил направление его движения, сейчас находится километров на пять западнее. Если точно знать его маршрут, то можно попробовать нагнать, наткнуться на цепочку его следов. Но в тайге не то что мимо человеческого следа, там мимо танка пройдешь — и не заметишь. Надеяться придется только на себя самого. Сосновский еще раз посмотрел на карту и подумал: «Ну что же, попытка не пытка. Если вот так на северо-запад, то я могу его нагнать или найти его следы. Он понимает, в какую ситуацию попал, и будет выходить к людям. Наверняка у него и компас есть, и карта. Проще выйти к железной дороге или шоссе и по ним дойти до жилья, но на западе от этого места лишь глухая тайга. Железная дорога в направлении север-юг осталась за спиной. Шоссе в направлении запад-восток намного южнее. Мелкие дороги по пути могут попасться, «зимники» [3] какие-нибудь».
Теперь предстояло решить, как действовать дальше. Сейчас не время гадать, ошибся он или нет, стоило вернуться к тому месту, где он видел человека, убегавшего в лес, или поступил правильно, направившись к месту возможной встречи этого человека со своими товарищами. Вероятность потерять след, идя за человеком втайне, столь же велика, как и вероятность ошибиться с местом «рандеву». Ничего, сейчас бы добраться до телефона и сообщить Крапивину о человеке. Перекрыть пути выхода к населенным пунктам и железнодорожным станциям довольно просто. Пустить дрезины с бойцами по путям тоже несложно. Сложно найти телефон в обозримом пространстве. Условно обозримом, конечно.
Открыв багажник, Сосновский вытащил оттуда брезентовую сумку из-под противогаза, в которой на всякий случай хранился НЗ. Тайга все же. Вот он и пригодился. Что тут у нас? Галеты, тушенка, шоколад, чай, большой нож и три коробка спичек, старательно завернутые в кусочки целлофана. Две металлических кружки. Одна граммов на семьсот, вторая примерно на двести. Еще в багажнике имелась малая саперная лопатка и небольшой топор. Лопатка в чехле, можно ее сунуть в сумку из-под противогаза. Топорик, очевидно, тоже. Теперь направление. Хорошо, что в январе много солнечных дней. Легче ориентироваться. Итак, на юго-запад. Для верности поглядывать на макушку вон той лысоватой сопки. На полдня этого дополнительного ориентира хватит. Проверив оружие и повесив сумку через плечо, Сосновский двинулся в путь.
Солнце стало опускаться. Под ногами было мало снега, почти не встречались каменистые участки, а большие деревья и упавшие стволы удавалось пока легко обходить. Через полчаса Михаилу стало жарко, и он распахнул полушубок. Ноги уставали. Все-таки летные унты не были созданы для длительных пеших переходов. Надо отдохнуть, перекусить и потом можно идти дотемна. Подходящее сухое дерево лежало на пути, и искать дрова для костра не пришлось.
Расчистив ногами от снега небольшой участок, Сосновский наломал мелких веток, составил их шалашиком, потом нарубил веток потолще и сложил их на «шалашик». Мелкие веточки загорелись со второй спички. Михаил довольно усмехнулся. Остались еще навыки. Пусть не с одной спички, но костер он сложил и умело запалил. Вода в кружке быстро закипела. Заварив чай, Михаил некоторое время наслаждался горячим душистым напитком. Вскрытая банка тушенки стояла среди углей, и жир в ней начинал побулькивать.
В таежной тишине думалось о многом. О довоенном прошлом, о том, что жизнь в стране в то время налаживалась, становилась спокойнее и ярче. Правительство хорошо понимало, что нужно стране и людям. Нужно, чтобы жизнь была как праздник, нужны положительные эмоции. Чтобы люди с энтузиазмом шли на работу, весело проводили выходные и праздничные дни, чтобы в жизни каждого человека, каждой семьи, помимо работы и быта, были увлечения и активный отдых. И все это пропагандировалось, развивалось. Люди жили спокойно. Правда, им часто говорили, что враг не дремлет, что капиталисты только и думают о том, чтобы уничтожить Советскую страну. Но народ находится под неусыпным оком милиции, НКВД и Красной армии. Были общества содействия армии, воздушному флоту, был Осоавиахим, были комсомольские призывы «Молодежь, в авиацию», «Молодежь, на флот». Подрастала пионерия, будущее было за комсомолом.
«А я тогда работал в разведке. И был я в Германии, — думал Сосновский. — Я мало бывал дома, и на душе часто становилось тревожно, потому что я видел, как зародился немецкий нацизм, как вся страна поддавалась гитлеровской агитации, как вся страна начинала думать о переделе мира, о захвате земель низших рас. И как разведчик, Сосновский прекрасно понимал, что немецкий нацизм взращивался не в самой Германии, не ее лидерами. Он взращивался, вооружался и нацеливался на СССР Западом. И прежде всего Францией, Великобританией и США. Они постепенно создавали кровожадного монстра, который должен был сожрать молодую Советскую страну. И не в ее народе они видели угрозу, и не в распространении коммунистических идей. Капиталистам не давали покоя природные ресурсы Советского Союза. Сколько уже было попыток и призывов расчленить, разорвать Советскую страну и наложить свои жадные лапы на чужие ресурсы. И вот гнойник стал зреть. И назрел, и прорвался, и захлестнула страну черная стая вражеских войск. Была паника в душе? Что скрывать, иногда она просто мешала дышать, сковывала холодом все тело и мозг. Первые месяцы войны, танковые тараны и прорывы вглубь, охваты; в окружение попадали целыми дивизиями и армиями. Сколько потерь, сколько пленных, какая растерянность была. Но я всегда верил, что нет больше такого народа на земле, который бы выдержал в такой страшный период и все равно победил бы. Сколько раз такое случалось за многовековую историю. И победа в итоге всегда была за русскими. И нынче устояли под Москвой, задержали на Кавказе, не сдались в Ленинграде, в Сталинграде.
