Ознакомительная версия.
И вновь на меня обрушиваются блеск и шум бала, сверкание бриллиантов на чудных вырезах дамских окружностей… И вновь я герой счастливой войны, и жемчужная щечка жаждет щекотки моих курчавых бакенбард…
Утро настало – скучное и нелепое. Нас, забывшихся на цементе, разбудило создание с правильными чертами лица. В одной руке она держала ведро, во второй – помело. Она была красива, как только может быть красива дворничиха-женщина.
– Карл Маркс, – сказала она, – ты меня вынуждаешь!
– Лидусик! – вдруг запел мой визави. – Ты хорошо выглядишь. Твои добрые глазки соперничают со взором Сикстинской мадонны!..
– Не надо ля-ля! – оборвала она, видно, уже не новые для нее любвеобильные постулаты. – Сейчас вызову милицию, и будешь им рассказывать свои байки.
Но видно было: девушке приятны слова нечесаного бомжа. Наверное, в грустной ее жизни редко доводилось слушать добрые слова, тем более – такие сочные восхищения.
– Ладно! – вскричал мой новый товарищ. – На корабле нашей жизни – подъем!
Я нехотя встал, меня, конечно, покоробило слово «милиция», я вовсе не разделял игривости Карла Маркса.
Кстати, я уже и в мыслях стал так называть его. Приклеилось.
– Пошли на работу! – сказал он и предложил помочь нести сумку.
Я удивился: тоже мне, свободный люмпен с утра на «пахоту», как завзятый чиновник… Но ничего не сказал. Решил понаблюдать.
Мы пришли к типовому московскому универсаму, КМ обогнул его стороной, вошли в грязный, захламленный двор.
– Расплачиваются здесь водкой и колбасой, – пояснил он. – Иногда и пить не хочется, а суют, никуда не денешься. Сейчас Дарья выйдет…
Он не договорил, потому что вышла крупная женщина, прищурилась, усмехнулась:
– Ну что, Карлик-Марлик, дружка на подмогу привел? Крепкий, таким полставки платить надо: пальцем шевельнет – и все готово…
Видно, на моем лице отразилось непонимание, и Дарья тут же успокоила:
– Клиент не понимает шуток… Не переживайте, мальчики, все будет… Машины приедут через полчаса.
Она ушла, я сел на чемодан и призадумался.
– Не горюй! – успокоил меня КМ. – Никто тебя не тронет. Забомжуем, никаких проблем… Ты, кстати, женат?
– Разведен, – буркнул я.
– Без комментариев! – резюмировал мой новый знакомый.
Дневной свет преобразил его. Огромная нечесаная грива, рыжеватая борода, огненный взор – сходство было потрясающее, как будто он только что вышел из трехглавого портрета классиков вечно живого учения.
– Всю свою сознательную жизнь я занимался экономикой, учил студентов, стал доктором наук, профессором. Я прочитал все книги по экономике и в один прекрасный день понял, что дело моей жизни – химера, что не может быть экономики социализма или капитализма. Экономика есть или ее нет. «По потребностям, по способностям» – все это глупая фантастика. Рынок – вот глобальный закон жизни. Однажды эти крамольные мысли об экономике развитого социализма я, будучи выпивши, высказал коллеге. Он тоже был крепко нетрезв и со слезами и объятиями поддержал меня. Потом мы целый месяц избегали друг друга. Было боязно и тошно. Позже его пригласили читать лекции в Гарвард. Подозреваю, для хохмы…
Наконец приехал «КамАЗ» с контейнером. Тут же появилась Дарья-хлопотунья, сунула нам по паре рукавиц и отправила на разгрузку. Я не подозревал, что мороженые свиные туши могут быть такими тяжелыми. Мы таскали их целый час, а потом Дарья, задорно сверкая глазами, вынесла две буханки хлеба, круг колбасы, кусок сыра и бутылку водки.
– Сейчас распечатаем или на вечер? – вежливо спросил Карл Маркс.
– Не надо оставлять на вечер то, что можно выпить утром, – сказал я, хотя никогда не употреблял раньше двенадцати.
Просто мне хотелось забыться. Вчерашнему блестящему офицеру-пограничнику, орденоносцу – и одним махом оказаться в бомжах. Никакая психика не вынесет. Вот профессор – это натура. Мужчина! Надо спросить, встречал ли он своих бывших студентов…
Мы позвали Дарью. Она, оглянувшись, пропустила полстаканчика, отщипнула кусочек хлеба, проглотила торопливо и сказала:
– Не уходите пока, ребятки. Еще машина придет – с сахаром-песком.
Она потрепала меня по волосам, вздохнула, видно, хотела меня пожалеть, да побоялась обидеть.
Дарья предложила взять мой чемодан и закрыть на складе. Я тут же согласился. Один только его неприкаянный вид разрывал душу в лохмотья, напоминал о моем паскудном положении.
К обеду мы разгрузили вторую машину. Дарья принесла нам по пачке кефира, кусок датского сыра, две банки тушенки, две бутылки пива, которые мы тут же и выпили. Потом мы разгружали фургон с картофелем в сетках. Мы так наловчились, что справились за полчаса, побросав его на конвейер.
– Ну что вам – деньгами или натурой? – спросила Дарья.
– Натурой! – сказали мы в один голос, понимая, что продуктами будет выгодней.
Тем более профессор уже все давно просчитал. Рынок – закон жизни. Ты – мне, я – тебе. Неси дальше – получай больше.
Мы получили две свои бутылки, килограмм одесской колбасы, пару банок каких-то консервов и двухлитровую бутыль с минералкой на запивку.
– Что ж ты, непутевый такой, без дому? – спросила она меня на прощание. – Взяла бы к себе, да слишком уж ты молодой.
– Профессора возьми, – посоветовал я.
– А ну его! Шибко грамотный. Мне такие не нужны.
– А я и сам не пойду. Я человек вольный… – гордо ответил он.
Две ночи подряд на одном месте КМ никогда не ночевал. Это был один из его принципов. Поэтому мы направились в подвал.
– Очень уютное местечко, – предупредил меня КМ.
И действительно, подвальчик был что надо: теплый и сырой, как болото для крокодилов. Вдоль стен тянулись кабели, в трубах журчала вода, и у меня появилось ощущение, будто я нахожусь в чреве гигантского организма. Мы присели на корточки, расстелили на газете снедь, профессор достал из своей котомки перочинный ножик, аккуратно разрезал колбасу. Я разлил водку в пластмассовые стаканчики, мы беззвучно чокнулись и выпили. Ни у кого и в мыслях не было произносить тосты. Бомжам не нужны надежды. Они умеют радоваться одному дню и умирают в один день без подготовки.
– Вот ты профессор, доктор наук, – начал я. – Неужели всю жизнь будешь маяться возле универсама?
– Буду! – прожевав колбасу, убежденно ответил КМ. – Дело моей жизни потерпело фиаско. Я преподавал мертвую науку. А теперь на своей шкуре постигаю законы рынка. Вместо университета – универсам! Поработал – получил. Товар – деньги – товар. В нашем случае еще проще. Работа – товар – работа… Я искупляю грех.
– Но ведь ты можешь читать экономику Америки или Швейцарии… – предложил я профессору.
– Сказал же: искупляю грех!
Я заметил, что нет в жизни счастья, и снова налил. В этот момент меня потянуло на откровения, я стал рассказывать о своих похождениях в Афганистане, не сильно ударяясь в детали. Поверьте, они были настолько фантастичны, что я не рискнул приводить их профессору. Вам, безмолвный мой читатель, я расскажу о них как-нибудь позже – уж вы-то, искушенный, не посмеете усомниться в моей честности.
КМ кивал головой и все волновался, что я плохо закусываю одесской колбасой. Право, эта беспризорная мужская чуткость растрогала меня почти до слез. Какое-то время я жевал, а профессор рассказывал о своей поездке за океан, в страну милитаризма и агрессии США. Он тоже старался не приукрашать, видно, для того, чтобы не поранить мой шаткий патриотизм. Но я сказал:
– Профессор, какие дела! Американцы – мои давние враги по Афгану, можете ругать их смело! Тем более они сейчас наступили на те же грабли…
КМ обнял меня и сказал, что, несмотря на свое тайное диссидентство, он яро сочувствовал былой афганской эпопее.
Мы выпили всю водку и очень подружились. Потом незаметно уснули. Утром мы, как исправные служащие, отправились на работу. На заднем дворе универсама назревал опасный конфликт. Дарья не пришла, зато мы увидели четверых жлобов. Они сидели на огуречных бочках, курили и плевались. По внешнему виду они напоминали алконавтов.
– А вот и Карл Маркс! – воскликнул самый прыщавый из них.
– Пришел на службу! – вторил другой, с длинными руками и черствым лицом. – Катись колбасой!
– Вот так сразу? – удивился я некультурному обращению. – Профессор, вы их знаете?
– Пойдемте от греха подальше! – тихо сказал КМ и торопливо задергал меня за рукав. – Сегодня нам не удастся подзаработать. Это мафия. Они сами будут разгружать…
А я настроился на работу. Только судьба давала мне крохотный шанс, как тут же бессердечно его отбирала. Жлобам хватило проницательности, чтобы заметить, что я медлю.
– А тебе, гусь, особое приглашение надо? – нагло поинтересовался прыщавый. – Эй, Маркс, это твой дружбан?
– Я не гусь, – сказал я.
– Так почему же такой непонятливый? – Это зашевелился самый крупный из четверых, размером с трехстворчатый шкаф. – Топай отсюда, бомж протухший. Вонючка.
Ознакомительная версия.
