— Давненько я у тебя не был, Васек! Ну, как вы тут маетесь? Все ли здоровы? Что это с твоим лицом? Приболел?
— Да ладно, Петрович! Небось слыхал, что приключилось? Всей улицей на меня мужики навалились. Избили ни за что. А ведь его бабка нам с Катюхой всю душу изгадила.
Петрович молча слушал, в чем провинилась мать Андрея, за что Васька наказал ее:
— Сволочь старая! — кипел мужик.
— Да охолонь же, Васек!
— Она на меня вею улицу натравила!
— Послушай, Васек, не она виновата! Да и что ты утворил бы с любым, если б похоронщиков в дом прислали? И не к кому-нибудь, а к матери?
Небось ноги ему вырвал, а сучки вставил бы и сказал, что таким на свет выполз! Бабы, какую ни возьми, только горлом сильны. А задень всерьез, сама немощь. Негоже тебе с бабкой воевать. Да еще с этой. Ей одной за сотню мужиков бедовать довелось. Иль забыл? Ить Колымы хлебнула за кляузу. И тож — в соседях был. Чуть не померла. Вот мы нынче и бережем друг дружку, чтоб такой же не объявился. Хотя времена поменялись, пакостники не поизвелись. Нынче Андрюху, завтра другого достанут.
— Переживший свое бережет соседа. А эта хлябало отворила на всю улицу. Иль я своему Игорю худа желал? Хотел в люди вывести, в мужики! Он же, мало того, что заморышем родился непонятно в кого, еще и грамоту ему подай! А она кормит? Кому сдалась она? Я ж не вечный! Он же самого себя не прокормит во врачах!
— Но ить кормится как-то! И у тебя не просит! Уж не первый год учится. А клизмы с голоду не роняет. Он уже на практике — в больнице работает. Зря ты на Игоря серчаешь. Серьезный человек с него получится.
— Только то и делов — клизмы ставить! Для того стоит мозги шесть лет сушить? А с зарплаты хлеба всыто не поест.
— Нынче врачам добавили в получку! Сам про то слыхал. И дальше обещают. Твоего тоже не обойдут. Да и не указ мы нынче детям нашим. Твой с детства врачом был. Помнишь, как он пацаном моей Жучке помогал разродиться? — рассмеялся Петрович, и Ваське поневоле вспомнилось.
Был День Победы. Его тогда отмечали всей улицей. Общий стол накрыли. А тут собаке Петровича приспичило щениться. Уже все тряпки сгребла в кучу, устроила гнездо, а щенки никак не выходят. Собака скулит, плачет, но люди не видели, не замечали ее мучений. Та уже еле дышала, когда к ней подошел Игорь. Вместе со своими
сверстниками решил помочь и сделал Жучке клизму. Та из последних сил поднатужилась посреди двора. И прямо перед столом, на глазах у всех, выдала на свет всех четверых щенков. Сама себе не верила — в собственное счастье, что жива осталась. А и щенки — красавцы! Все выходились. Собака за Игорем до конца жизни тенью ходила. Помнила доброе мальчишки. Да и люди приметили. Хвалили. Стали доктором звать. Лишь Василий не соглашался. Потому, ругая сына, не забывал обозвать излюбленно:
— Сучий врач!
Игорь даже плакал от обиды. Но Василий ни сразу не упустил случая подначить сына.
Ни он, ни Катерина не знали, где, когда и у кого научился Игорь делать уколы, измерять давление. С самого пятого класса заявил, что будет врачом. И своего добился.
— Твой малец — толковый человек. Не то, что мои внуки! Сколько ни просил — дурнями так и остались. Один — в сантехниках — говном провонялся насквозь, другой и того не легче — футболист. Я б рад был, если б хоть один врачом стал, но не дано. Гнилая судьба у обоих, — вздыхает Петрович. И только Катерина поняла, не договаривает сосед, не с тем пришел. И ждала.
— Я вот смотрю, и ты на жизнь обижаешься.
сыном недоволен. Где радоваться надо — злишься. Все на свой лад повернуть хочешь. Ан смириться стоит. Дети не всегда в родителей удаются. Каждому Бог свою долю сготовил. А на Господа можно ли сетовать? — прищурился хитровато. И добавил: — Твои дед и отец отменными плотниками были. Ты то же в них не пошел.
— Все равно строитель! — не согласился Василий.
— Верно. Но память от их — в каждом доме и нынче жива. У кого шкаф, стол, лавки. Другие — ставни сберегли. А крылечки какие делали. Тебе не достать. Их и теперь добром вспоминают. А ты что утворил? Зачем Андрею пакость подсунул и сучек к нему вызвал?
— Я? С чего взял? — опешил Василий.
— Да кроме тебя — некому! Я враз смекнул. Всех людей на нашей улице знаю. И только ты способен на пакости. Не кипи! Ить я правду сказал.
— Похоронщиков вызвал. Это точно. А девок…
— Да у нас даже телефон отключили. Как бы Вася баб позвал? Вишь, разукрасили мужика? Он из дома не выходит даже по малой нужде. Чего напраслину несешь на Васю? — не выдержала Катерина.
— Да при чем телефон? Вон таксофон в двух шагах. А в потемках ни одной рожи не видно. Ну, не в том соль. Не Васька, так кто еще? Жаль другое, — вздохнул тяжело и продолжил: — Можно морду побить. Это заживает. Случалось, и раньше иногда ссорились мы промеж собой. Чего не бывает? Все люди не без горбов. Но вот доводить семью до разлада и развода, такое уже грех! А Маринка — жена Андрея, собралась вместе с дочками к своей матери — в Сибирь, навовсе! Значит, кинет Андрюху. Тому что остается? Только в петлю головой!
— Этот не вздернется! Его силой не повесишь. Сам кого хочешь загонит. Да и какое мне дело до него! Останется с бабкой. Два паука в одной банке буду канать. Он в холостяках не засидится. Да и впредь будет выбирать время, когда блядей звать, — отвернулся Василий к окну.
— Петрович! А чего это за Андрюху страдаешь? Иль он прислал выведать? Так я его за Васю в колодце утоплю, паскудника брюхатого! Сыскал адвоката!
— Эх, Катька! Сдается, когда мы, старики, перемрем, вы за год промеж собой перегрызетесь. По-собачьи жить станете, без тепла и света в душах. Долго ль так протянете? Друг другу жизни укоротите. А сколько нервов и здоровья отнимете — не счесть! Нешто людям завсегда нужна война, чтоб снова научились беречь друг дружку? Иль мало хлебнули? Сколько пережито! Ан опять вас черви точат. И покою нет, когда у соседей ладится?
— Я его не задевал. Коль своей бабке указать не может, пусть получает сдачи! — признался Василий в запальчивости.
— Стервец! Тебе все мало! Андрюху ни за что измордовали. Хочешь его навовсе бедолагой сделать? Не дадим! Иди к Маринке! Сам! Сознайся в своем говне! Не доводи до греха. Слышь? Не перегибай! Будь мужиком! Повинись! Ты глянь, что в их семье утворил! Бабка с приступом свалилась, девки в дом не хотят вертаться! Маринка вещи собирает. А все ты! Иль не боишься, что и тебя за это беда достанет?
Василий молчал. Он и сам растерялся. Не знал, что его шкода может привести к таким последствиям.
— Тебя вся улица возненавидит. Как жить станете среди нас? Случись что, никто не поможет. А без соседей, плохие мы или хорошие, едино — не прожить, — предупредил уходя.
Катька сидела поникнув. В своей жизни она ни на кого никогда не надеялась, не просила помощи даже у родни. К соседям никогда и ни за чем не обращалась. По складу характера слыла независимой, резкой, вспыльчивой. И чуть что не по ней, могла «намылить» шею любому мужику. Ни с одной соседкой не дружила.
Может, потому предупреждение Петровича не задело бабу. Она боялась одного, чтобы соседская свора мужиков не сгубила Ваську еще раз. Остальное — не волновало.
Василий, проговорившись, вовсе не собирался идти к Марине и объясняться с нею за свою шутку. Он терпеть не мог бабьих истерик. И считал, что поступил с соседями правильно. К тому же его самого сгубили соседские мужики, Андрея — лишь свои, да и то — бабы. Такое заживает и забывается куда как быстрее.
Шли дни, недели. Васька уже начал забывать о случившемся. Он увидел, что Маринка — жена Андрея, никуда не уехала. Все так же ездила на работу, вместе с дочками ковырялась в огороде, убирала во дворе. Но, завидев Ваську, вся покрывалась красными пятнами. Глаза ее вспыхивали зелеными огнями, и бабу начинало лихорадочно трясти.
Но трясись ты сколько хочешь, Катька своего добилась, и в доме снова зазвенел телефон. А уж как им пользоваться, попробуй укажи, тем более что человек аккуратно вносит абонплату.
Васька не придал значения тому, что в его дом уже через неделю зачастили контролеры. То из энергосетей, потом газовщики, из водоканала, из телефонных сетей, из земельного управления, пожарнадзора. Даже из санэпидемстанции пожаловали. Потом и экологи нагрянули. Заглядывали всюду, словно не дом осматривали, а химзавод. Кучу предписаний оставили. Одних штрафов выплатил больше, чем месячная зарплата. За всю свою жизнь в доме столько контролеров не видел. А тут как прорвало. Поначалу отмахивался. Потом злиться стал. А дальше — дошло, чьих рук дело. Понял, Андрей ему мстит за свое.
Проверяющие и контролеры измучили семью. Васька купил собаку. Но и она не спасла. Проверяющие стали приходить с милицией.
Васька был вынужден проводить их в дом. И снова платил штрафы.
С самим Андреем и его семьей не разговаривал. Даже не здоровался. И не только с ним. С половиной мужиков своей улицы перестал общаться. Василий теперь боялся шутить с Андреем. А тот никак не мог успокоиться и мстил.
