С мешком под мышкой я полез выше и поднял головой верхний лючок. Через него я попал в ванную комнату, располагавшуюся позади кабинета нашего генерального. В эту ванную мистер Майкл Баринофф водил трахать секретаршу Люсю. Наверно, можно было раздеться и здесь, но в клетушке под ванной было спокойнее. Не хотелось, чтобы какая-нибудь лишняя ниточка от куртки или тряпичка с каплей крови остались на полу и привели к каким-нибудь неприятным последствиям. Скорее всего ничего страшного бы не произошло, в этой ванной бывал лишь ограниченный круг лиц, но… береженого Бог бережет! — как сказала одна монашка, надевая презерватив на свечку.
Трусы и майку я запихнул в пакет, влез в ванну и пустил воду. Долго париться времени не было, но ополоснуться требовалось. Все-таки от ползанья по подвалам и котельной аромата не прибавилось. У Мишки тут шикарный набор всего, что нужно: шампуни, дезодоранты, фен, одноразовые станки… А смену чистого я прихватил с собой и оставил в предбаннике, в толстом чемоданчике типа «президент». Здесь же висит двубортный пиджак делового человека, темно-синий в белую полоску галстук. А бандитскую курточку, рэкетирские штаны линяло-зеленого цвета и пушку в кобуре джентльмен положит в «президент»…
В кабинете генерального светился экран компьютера и работал магнитофон с закольцованной кассетой, на которой был записан звук щелчков клавиатуры, невнятное бормотание мистера референта «со свободным графиком посещения». Это должно было убедить охранников Валю и Вову, что любезный брат хозяина пашет как проклятый во благо фирмы «Барма» аж до двух часов ночи. Думаю, что и компетентные органы вполне удовлетворились бы. Топтунишка, которого мы запеленговали достаточно быстро, еще в прошлую пятницу обежал вокруг особняка и убедился, что, кроме выхода через парадное крыльцо и выезда из подземного гаража, никаких других выходов из нашего заведения нет. Они поставили наблюдателей с оптикой на чердаке небольшого домишки, располагавшегося напротив угла нашего особнячка, и решили, что все держат на контроле. Они видели, что я вошел в офис, появился на втором этаже и опустил защитные шторы, за которыми, однако, просматривался свет и мерцание компьютерного экрана. Теперь я просто обязан был выключить магнитофон, убрать из него кассету кольцовку и запихнуть вместо нее любимый Мишкин «Лед дзеппелин» — он от него в восьмом классе сходил с ума и по сей день слушает не отрываясь. После этого убрать кассетник в стол, выключить компьютер, верхний свет и спуститься в фойе к Вале и Вове…
— Ну, Дмитрий Сергеевич, вы — трудоголик! — подивился Вова. Он бодрствовал, а Валя похрапывал на топчане в вахтерской.
— Работа такая, — развел я руками, и Вова выпустил меня на улицу, где за рулем джипа «Чероки» дремал мой давний знакомый Юра Лосенок.
Я постучал в стекло, украдкой бросив взгляд на слуховое окно того самого чердака. Да, они смотрели. Я словно бы чуял их, этих гляделок паршивых… Нате, убеждайтесь, я только-только работу закончил! Пашу, как папа Карло! Хоть и на брата-эксплуататора, но за баксы. Все, интервью закончено. Пора лезть в машину.
— Ну и здоров ты вкалывать, — проворчал Лосенок. — Миллиард, что ли, по рублю пересчитывал? Никак с тобой не угадаешь, когда домой вернешься.
— Лосенок, — сказал я строго, но очень внятно, — тебя на фирме никто не держит. В свободной стране живем, капитализм строим. Хошь — покупай себе трейлер, как Леня Голубков, и зарабатывай деньги. Не могешь — сиди здесь, дрыхни по полдня и получай тыщу баксов ни за хрен собачий.
— Да я разве против? — сказал Лосенок. — Жена, понимаешь, ревнует…
— Драть тебе ее нужно, — посоветовал я, — и лучше — в переносном смысле. А то ты сейчас придешь домой, засосешь стакан — и храпака до утра. Вот жена и ревнует. Нет бы вернуться, впиндюрить ей как следует — вот сердце и успокоишь.
— Она уже спит сейчас… — пробубнил Лосенок.
— Разбудишь! Еще спасибо скажет.
— Ладно. Куда едем?
— Домой, куда ж еще?
«Чероки» зафырчал, словно бы ругаясь на этих русских обормотов, которые заставляют его ездить по избитому асфальту, а то и вовсе без оного, ополаскивают из ведра и заливают в баки неведомо какой бензин. Меня его фырчание не волновало. Беспокоило другое — не пошлют ли «гляделки» за мной «хвоста». Конечно, это не божий день, когда в четырехрядном потоке не сразу углядишь, кто к тебе прицепился: вон те «Жигули» или какой-нибудь «мерс». Улицы пустые, за километр видно, кто впереди, кто сзади.
Конечно, там, на чердаке, не дураки сидели. Они имели рацию и доложили тем, кто ждал своего часа в машине, припаркованной на боковой улочке, примерно в километре по курсу нашего джипа. Расчет простой: я, простачишко, буду глядеть назад, успокоюсь, что не увижу никакой тачки, отъезжающей от дома со слуховым окном, а на ту, что появится после, могу и внимания не обратить. Поэтому я все поглядывал то назад, то вбок.
— Да вот они, — радуясь, что увидел «хвостов» раньше меня, хихикнул Лосенок. — У обочины, в моторе копаются. Сейчас отпустят метров на пятьсот и пойдут за нами. Спорим?
— Нормально, — сказал я. Мы миновали стоящую у обочины белую «девятку». У нее был открыт капот, но остроглазый Лосенок по-шоферски углядел, что они, то есть два плотных мужичка у «девятки», не столько смотрят на то, что в кишках у машины, сколько на улицу в нашу сторону.
Они действительно пошли за нами. Не приближались, но и не отставали. Решили домой проводить? Зачем? Я и так доеду.
— Прибавить? — спросил Лосенок.
— Не надо. Там впереди, по-моему, гаишники…
Что-то уж очень спокойно я это отметил. Впереди помигивало синее пятнышко, виднелись силуэты нескольких машин. А может, меня брать собрались? Сейчас выйдет какой-нибудь хрен с жезлом, махнет: «К обочине!» Дернешься вперед — кинут поперек «крокодила» с зубками или поставят трейлер. Дальше — по известному сценарию: «АКС-74у» к спине: «Руки на капот, ноги шире плеч…» А что у вас, гражданин, в чемодане? Ах, пушечка! Да со свеженьким нагарчиком! Как интересно! А на рукаве у вас, господин-товарищ, чего-то красненькое! Замочили, наверно, кого-нибудь? Ай-яй-яй! Что ж вы, гражданин, так неаккуратненько!»
Точно, балда я, гражданин начальник. Надо мне было не рисковать, а оставить пушку вместе с бандитской курточкой и прочей труниной там, под ванной, в секретной клетушке. После забрал бы. А теперь трясись, господин Баринов Дмитрий Сергеевич.
Зря трясся. Авария впереди была — всего и делов-то. Дальнобойный «КамАЗ» «жигуленка» в багажник поцеловал. Гаишники чего-то меряют, щоферюги ругаются. «Скорой» нет, значит, все нормально.
— Притормози, — велел я Лосенку. Тот глянул на меня, как на психа, но остановился.
— Товарищ капитан! — спросил я, выходя из машины уверенным шагом хозяина новой жизни, честного совете… то есть, тьфу ты, российского бизнесмена. — Помощь не нужна?
— Спасибо, — вежливо ответил гаишник, — все целы, все в порядке.
Интересно! То ли у меня рожа на какого-нибудь депутата похожа, то ли гаишник интеллигентный попался…
Я уже собрался садиться в машину, бросив косой взглядик назад, туда, откуда должен был подъехать наш «хвостик», но тут от битого «жигуленка» к нашему «Чероки» подбежала, цокая каблуками, черноволосая девушка в белом плаще. В руке она тащила скрипичный футляр.
— Простите, — сказала она, немного запинаясь от волнения, — вы меня не подвезете?
— И не боитесь? — спросил я. — Везде предупреждают: не садитесь в машину к незнакомому мужчине.
— А тем более — к двум, — поддакнул Лосенок, нервно глянув назад. «Девятка», не сбавляя хода, промчалась мимо нас и ушла вперед. Глаза словно бы сфотографировали ее номер: «45-38 МКМ». Ментовский, выходит: «Московская Краснознаменная милиция». Неужели оперы пошли такие дурные, что не могли что-нибудь другое повесить?
— Знаете, — сказала девушка до ужаса наивным тоном, — вам я почему-то верю.
— Садитесь, — сказал я, — сегодня как раз тот единственный вечер, когда я не насилую случайных попутчиц. Куда вам?
Она назвала адрес, и я вспомнил, как десять лет назад отец, которого я тогда звал в глаза Сергеем Сергеевичем, а за глаза — Чудо-юдом, впервые привез меня на «Волге» на эту самую улицу. Там за Николаем Коротковым до сих пор числилась однокомнатная квартира. В том самом доме, номер которого назвала наша пассажирка.
— Вам, случайно, не в тридцать девятую квартиру? — поинтересовался я.
— Нет, в сороковую, — хлопнув глазками, удивилась скрипачка. — А что?
Голосок у нее был почти как у семнадцатилетней, но личико смотрелось минимум на двадцать пять. Не маленькая — за метр семьдесят, не худенькая — килограммов на шестьдесят потянет. Плащ скрывал фигуру, но вряд ли это было что-то экстра-класса. Нет, она могла быть за себя совершенно спокойна.
— С концерта? — спросил я.
