– Товарищ старший лейтенант, теперь точно видно, что эти семеро идут на соединение с первыми четырьмя бандитами. По тому же маршруту выдвигаются, – доложил ефрейтор Балушкин, не высовываясь из-за своего камня. Коммуникационная система «Стрелец» позволяла общаться, не видя друг друга.
– Я понял. Продолжай наблюдение. Картошкин!
– Я, товарищ старший лейтенант!
– Слышал, Сережа, данные?
– Так точно.
– Как пересекут черную трещину, принимай наблюдение на себя. Нам их будет временами совсем не видно.
– Понял, товарищ старший лейтенант. Работаем.
Группа старшего сержанта Сережи Картошкина состояла из шести человек, включая его самого. Бойцы заняли позицию на высоком отроге горного хребта, откуда все было хорошо видно. И бандитскую тропу, ведущую к ближайшему селу, и само село.
Старший лейтенант, забравшись на гребень, сам посмотрел в бинокль на новую группу бандитов, после чего убрал бинокль в жесткий футляр, спустился на полтора метра ниже, вытащил трубку смартфона и позвонил комбату, чтобы доложить ситуацию.
– Я понял тебя, Валентин Палыч. По твоему мнению, насколько велика может быть банда, которую ты обнаружил?
– Большая банда, товарищ подполковник. Судя по тому, что за продуктами идут одиннадцать рюкзаков, и при этом часть продуктов они уже принесли с собой, – должна быть необыкновенно для нынешнего времени большая банда. Не исключено, что это не первый их поход, но и не последний. Более точных данных пока не имею, и допросить пока некого.
– Я почему спрашиваю… У нас тут по второй операции подмогу запрашивают. Им необходимо еще три участка подходов к границе перекрыть, а сил не хватает. Я ведь два взвода держу в помощь тебе, но придется их отправить на границу. Им срочно требуется, а тебе – непонятно еще, когда потребуется. Может, на границе к тому времени уже все завершат. Надо отправлять ребят. К тому же вертолеты я уже заказал, вылететь смогут сразу. Если что, докладывай. Сам в бой с большой бандой не вступай, если будет возможность, только отследи, где у них база, а там видно будет, что следует предпринять. Если с границы никто не освободится, будем искать другие варианты. Может, полицейский спецназ подошлем в помощь…
– Вот этого лучше бы не делать, – возразил Арзамасцев. – Спецназ внутренних войск – еще куда ни шло, а полицию – лучше не надо. Если бандитов много, нам в серьезном бою придется только полицию защищать. А кто в таком случае будет защищать нас? Нет, товарищ подполковник, не надо полицию. Без них справимся, своими силами. Но мы постараемся отработать аккуратно.
– Хорошо. Но ты будь в курсе, что помощь тебе подослать не смогу. Пока еще не смогу. Что будет через несколько часов, не знаю, а пока – никого не будет. Но ты все равно до середины ночи ни во что ввязываться не спеши. Отслеживай пока. Там будем ориентироваться, исходя из обстановки.
– Я понял, товарищ подполковник. Будем предельно аккуратны.
– И последнее, Валентин Палыч… Сообщение получил?
– Так точно, товарищ подполковник.
– Постарайся аккуратнее отработать. Если это действительно та самая банда, то для нас захват того парня из АНБ[1] будет большой удачей. Это политический вопрос. Такие решаются на уровне министров иностранных дел, но никак не командиров взводов вместе с командирами батальонов. Он очень нужен живым. Когда стали собирать данные и объявилось наличие этой фигуры, вопрос сразу забрался так высоко, что нам его не видно. Понимаешь меня?
– Так точно.
– Задание не из местных структур идет. Выше уровнем. Персональное задание тебе. Если бы предстояло выбирать, кого против этого американца послать, выбор все равно на тебя бы пал. Понимаешь, о чем я говорю?
– Так точно, товарищ подполковник. Понял…
Еще будучи капитан-лейтенантом военно-морского флота США, полковник АНБ Джефферсон Даррелл окончил высшую школу психологии при Принстонском университете по закрытому курсу в специализации «принудительная суггестология»[2] и получил ученую степень бакалавра психологии. Курс этот был особым и предназначался исключительно для сотрудников спецподразделений и полиции. И потому, чтобы оправдать необходимость подобного обучения, в дальнейшей своей службе Даррелл всегда старался использовать полученные знания, постепенно приобретая и опыт. Это порой позволяло добиваться результата там, где его невозможно было добиться другими методами. И соответственно командование поручало ему участие в операциях и проектах, где можно было использовать именно эти знания. Работа, проделанная уже в течение года полковником Дарреллом на Северном Кавказе, была из этого же разряда. И использовать свои возможности гипнотизера полковник стремился по полной программе. Правда, еще перед командировкой ему пришлось спешно выучить практически все основные и в какой-то степени родственные языки народов Северного Кавказа. А языки эти даже сосчитать трудно, хотя их родственность и лингвистическая и фонетическая схожесть задачу облегчали. Только уже на месте полковник сообразил, что разработчики операции, называемой официально гуманитарной миссией, хотя и наполовину нелегальной, просчитались во внешне малозначительной детали, заставив Джефферсона Даррелла сильно и излишне попотеть мозгами. По большому счету, следовало выучить только русский язык, и на нем можно было разговаривать с любым кавказцем. Потому что, если носители разных языков друг друга не понимают, они общаются на русском, который знают все.
Минувшим летом, перед тем как начался у повстанцев, как мягко называл их он сам и его командование, очередной боевой сезон, Даррелл уехал сначала в Грузию, оттуда слетал на Гавайи, где постоянно проживали его жена и трое детей. И вернулся только осенью. Ему нечего было делать там, где повстанцы вели боевые действия. Это была не его стезя, и она не имела отношения к его заданию, хотя стрелять полковник умел не просто хорошо, но великолепно, однако предпочитал не пользоваться этим своим талантом. Его задание носило чисто гуманитарный характер, как говорил сам полковник. В случае участия в каком-то боевом действии его сразу определили бы по внешнему виду и начали бы строить ловушки, посчитав за иностранного наемника. С этим на Кавказе строго. Или, что лично для полковника гораздо хуже, за ним начали бы охотиться русские снайперы. Если снайперы выходят на охоту за конкретным субъектом, то ему следует сразу заказывать себе на собственный вкус гроб. Эту непреложную истину, справедливую для всех «горячих точек» земли, Даррелл знал хорошо. А за наемниками снайперы охотятся часто. Наемники – обычно какие-то специалисты, а от специалистов особый вред, и потому противник стремится их поскорее уничтожить. Полковник был специалистом и наносил федеральным силам, наверное, немалый вред, причем долговременный и множественный. И все же время работы Даррелла – зима, когда повстанцы отдыхают и залечивают раны. За прошлую зиму полковник сумел хорошо поработать. Так же продуктивно намеревался поработать и в зиму нынешнюю.
Вместе с полковником Дарреллом в эту зиму на Северный Кавказ прибыл еще один специалист, которого сами повстанцы, как видел полковник, ставили несомненно выше, чем его самого, – капитан спецназа ЦРУ Кит Барман, квалифицированный диверсант и инструктор, он делился своим опытом работы в разных странах мира. Этот опыт повстанцы тоже принимали критически, считая, что сами знают и умеют больше, тем не менее капитан Барман был для них почти своим в отличие от полковника Даррелла, который старательно держал дистанцию от всех, осознавая и сохраняя свое интеллектуальное превосходство. Громадная разница в званиях позволяла, конечно, Дарреллу держать и капитана на дистанции, но он к этой привилегии не прибегал. Тем не менее «популярность» капитана среди дикарей, как он мысленно называл местное население, грубо говоря, раздражала полковника.
Барман это чувствовал, поэтому старался держаться от Даррелла в стороне, не навязывался ни в друзья, ни даже в собеседники. Разговаривали два американца друг с другом больше по необходимости или просто так, ни о чем. Это устраивало и того и другого…
Эмир Чамутдин Шамилиевич Фикретов, по кличке «Фикса», сам не всегда участвовал в акциях, проводимых его джамаатом. Только в самых важных, когда велика была необходимость принятия значимого решения, которое кто-то другой принять без эмира не решился бы. Обычно он говорил своим моджахедам, что ноги и руки должны делать то, о чем думает голова. Головой он называл себя, и это, по сути дела, так и было, потому что все «дела» джамаата являлись как раз продуктом деятельности этой головы. А его руки и ноги – это как раз моджахеды и есть. Так гордо он называл своих бандитов, за плечами большинства из которых было не по одной «ходке» на «зону», и только один молодой Саидахмет Салманов пока еще не удосужился познакомиться с судом и безжалостными конвоирами. Фикретов его спас как раз в нужный момент, когда за ним уже выехала полицейская машина с «группой захвата». По большому счету, это была случайность, которую Чамутдин Шамилиевич выдал за закономерность, чтобы поднять свой авторитет в глазах Саидахмета. Но он не только свой авторитет всегда старался поднять, но и авторитет членов своего джамаата. Звание моджахедов бандитам нравилось. Это придавало им какой-то новый вес и давало новые ощущения. По крайней мере, они сами себя чувствовали выше, когда их так называли. Ведь моджахед[3] – это участник джихада. Более того, погибший моджахед считается шахидом, то есть мучеником за дело веры. Раньше они были просто бандиты и уголовники, а стали чуть ли не политическими деятелями, которым впору в Государственную думу выбираться. Но там, как они слышали, своих бандитов хватает, и потому не сильно стремились.
