— Как вам спектакль моего молодого друга? — профессор лукаво улыбнулся.
— Не дотягивает, — поморщился Курляндский.
— До чего не дотягивает? — встрепенулся Грасский
— До статьи уголовного кодекса о распространении порнографии,
— Вы что, знаток уголовного кодекса? — недобро усмехнулся Грасский.
— Я прокурор, — виновато произнес Курляндский.
— Понятно, — Грасский, наливаясь ледяным презрением, сложил руки на груди. — Взгляд на искусство через оторванную подметку. Сквозь голенище сапога.
— Красиво, — оценил фразу Курляндский.
— Притом сапога нечищенного, — Грасский на глазах менялся, наливался лихорадочной энергией, голос его крепчал. — Скажите, прокурор способен понять что такое идея сублимации подсознательного экстаза в ритме тонких вибраций?
— Сложновато, — согласился Курляндский.
— А что такое трансформация космического "Я" в процессе совершенствования социума. Что такое виртуальные вселенские связи и закономерности. Это вам не какой-то кодекс, которым вы самонадеянно осмеливаетесь опутывать истинное искусство.
— Вообще-то сумасшедшинкой отдает. Последние слова Курляндского возымели волшебное действие. Режиссер подобрался, как поджарый голодный помойный кот, изготовившийся к прыжку на канарейку, глаза его яростно сверкнули.
— Чепуха! Все это нормально, естественно. Как можно не понимать этого?! Сумасшествие… Сумасшедшие — плесень общества! Отбросы Вселенной! А отбросы надо сжигать! Сжигать!
— Вопрос спорный, — опасливо произнес я, глядя на неожиданно и не по делу вышедшего из себя Грасского.
— Для вас — может быть. Для меня все тут ясно. Честь имею, господа, — он щелкнул задниками тапочек и собрался удалиться.
Клара кинула на меня холодный взор — мол, неча наезжать на всемирную знаменитость, тебе, валенку, не понять тонкой души художника — и кинулась в прорыв. — А мне кажется интересной мысль об интуитивном анализе фрейдовских постулатов на уровне искусства. Театр для этого подходит как нельзя лучше. Когда я была в абсурдистском театре в Париже…Грасский тут же растаял, и Клара отчалила от нашей компании, заливая режиссеру что-то о своих парижских ощущениях. Она обожает общаться с богемой и говорить на малопонятные темы. Она умеет вызывать у них интерес, так как «преувеличивает» без всякого зазрения совести. Хотя не была она ни в каком абсурдистском парижском театре. Да и вообще в Париже не была. Но Грасскому до этого не докопаться — «преувеличивает» Клара профессионально, ее в тыл врага забрасывать — никакая контрразведка бы не расколола.
— Не обращайте внимания на эксцентричность моего знакомого, — извинился профессор. — Художники, мечущиеся души.
— Вам нравится его чудовищный спектакль? — брезгливо поморщился Курляндский.
— Ну что вы. Просто я иногда прихожу сюда повидать моего бывшего пациента — Славу Грасского. Я потратил на его лечение почти год.
— И вы считаете, что вылечили его? Он в норме? —
Удивился я.
— Что такое норма? — пожал плечами профессор. — Спору психиатров о грани между нормой и патологией не одно столетие. Слава же… Скажем так — сегодня он адаптирован к жизни вне стационара.
Профессор говорил мягким, хорошо поставленным, воистину профессорским голосом. При этом он смотрел в глаза именно мне…
У классных сыщиков есть свойство — от их ласкового взора хочется написать явку с повинной и признаться во всех преступлениях, начиная от разбитого в первом классе оконного стекла. Глаза профессора призывали исповедоваться в том, что твоя двоюродная тетка считала себя Марией Медичи, дед имел славу деревенского маньяка, а тебе самому ночами мерещатся пушистые шебуршинчики из подотряда рукокопытных… Фу, холера, не в чем мне исповедоваться!
— Почему же он так враждебно настроен к психически больным? — спросил шеф.
— Психбольные чаще отрицают у себя заболевание, и этот разлад с собой порой приводит к агрессии против своих товарищей по болезни.
— Он же опасен.
— На словах. При таком поведении пропасть между поступком и мыслью достаточно широка… Извините, вынужден вас оставить. Дела.
Он сердечно распрощался с нами. Пожимая мне руку, загадочно произнес:
— Приятно было с вами познакомиться. Думаю, мы еще встретимся.
— Только не в вашей вотчине.
— Как знать…
На второй акт профессор не остался. Вместе с голубоглазым зомби он удалился, оставив меня в некотором замешательстве и недоумении.
— Мировая величина, — с уважением произнес шеф. —
Почетный член множества академий, профессор ряда западных университетов. Главврач новой Подмосковной клиники на базе недостроенного медцентра четвертого управления Минздрава.
— С телохранителем ходит.
— А как же, Гоша. Он же не то что мы. Имеет дело не с мирными рэкетирами, убийцами и насильниками. У него — контингент — ого-го… Ценное знакомство ты сегодня приобрел. Еще спасибо скажешь.
— Ха, — оценил я шутку шефа.
— Кстати, слышал о новом Указе Президента от двадцать девятого мая? — спросил шеф.
— Не припомню.
— «О психиатрической помощи населению». Там сказано, что милиции надлежит усилить работу среди общественно опасных психически больных. Наш Главк первый откликнулся на Указ. Начальник ГУВД издал приказ, по которому на МУР возлагается оперативное прикрытие этой преступной среды. И выделяется штатная единица.
— Сумасшедший дом, — воскликнул я.
— Эту единицу передали нам в отдел.
— Чего только не бывает.
— В приказе сказано — назначить наиболее опытного сотрудника, имеющего стаж оперработы не менее пяти лет.
— И с хорошими нервами, — добавил я. — Кто послабже, узнав о таком назначении, моментом застрелится.
— Кстати, у тебя пистолет с собой? — вдруг подозрительно заботливо осведомился шеф.
— Нет.
— Отлично… Тебя на эту должность и назначили…
В студии телевидения надутого бизнесмена обкомовско-комсомольского розлива допрашивает глубокомысленно-озабоченный обозреватель.
— Оно понятно — инвестиции, дебет-кредит. Слышали не раз. А вот что вы скажете на это. Цитата из газеты «Аргументированные слухи». «Деньги корпорации „Колумб“ нажиты путем крупных финансовых махинаций с кредитами международного валютного фонда».
— Что за чепуха? Мы не имели к этим кредитам никакого отношения!
— Ну-ну, не волнуйтесь. Вот документик-с. Ксерокс с газеты. Пожалуйста… А еще поговаривают, что ваша корпорация похитила семь миллионов долларов из фонда «Дети Чернобыля». Нехорошо.
— Полнейшая чушь! В жизни не видел никаких детей Чернобыля!
— Да вы не нервничайте, не нервничайте. Не надо. Вот документик, цитата из газеты «Московские скандалы».
— Чем мы тут занимаемся?! Что за бесстыдные инсинуации? !
— Ах-ах, обиделся… Скажите лучше мне честно, как на духу — вы вор?
— Мерзавец!
Взрыв негодования, хлоп микрофоном о стол. Уходит. Занавес опускается. Рекламная пауза.
«В этой ветчине так много свинины, что она того и гляди захрюкает. Ветчина „Хам“ так вкусна, что ты и сам, отведав ее, захрюкаешь от удовольствия. Хрю-хрю».
«Когда от работы голова идет крутом и хочется чего-нибудь особенного, сделай паузу, отнеси деньги в банк „Русьинтернейшнл“ — самый устойчивый банк».
«Вас приглашает клуб любителей клоповьих боев. К вашим услугам пивной бар, ресторан с лучшей в Москве кухней, охраняемая автостоянка. Для девушек вход бесплатный»…
Я вдавил кнопку на дистанционном пункте, и экран моего «Шиваки» с готовностью потух. Смотреть повтор вчерашней передачи «Час правды» с ведущим Андреем Карабасовым я не стал. Плавали — знаем. Ничего нового он не скажет.
Я побрился "самым лучшим в мире лезвием «Шик», умылся и услышал щебетанье Клары:
— Завтрак готов.
Небо сегодня не упало на землю, но я не удивился бы подобному казусу. Чему можно удивиться после такого фантастического события — Клара встала раньше меня и приготовила завтрак! И пусть на столе всего лишь жалко желтеет пережаренная яичница и дымится растворимый кофе, но такие мелочи не в силах умалить торжественность момента.
Клара чмокнула меня в щеку, оставив отпечаток сиреневой, с блестками помады — конечно же, она не могла стряпать завтрак, предварительно не приведя себя в порядок и не наведя марафет.
— Поешь, дорогой. Я так старалась.
В последние дни с Кларой творилось что-то странное.
Ее никогда нельзя было упрекнуть в излишнем внимании к окружающим, особенно ко мне. Она — существо очаровательное, с наивной непосредственностью эгоистичное, но при этом мягкое и доброе, готовое всегда пустить жалостливую слезу. А в последнее время она неожиданно стала заботлива до елейности.
Сперва начала настойчиво интересоваться доселе не слишком занимавшими ее вопросами — как там мое самочувствие, мое настроение, мои желания. И вот дошло до завтраков. Чудес не бывает. За считанные дни только в кино становятся другими людьми. Просто у нее что-то на уме. Возможно, она затеяла какой-нибудь тайный флирт. Время от времени она уходила от меня к очередному «очаровательному мальчику, такому нежному и богатому», однако вскоре, разочаровавшись в новом властелине своего сердца, возвращалась к надежному, как сейф «Трезор», тертому волку Гоше Ступину, то есть ко мне. В общем, сейчас Клара выглядела, как кошка, которая слопала сметану и, подлизываясь, виновато трется о ноги хозяина. Знает, киска, чей «Вискас» съела. А я не знаю.
