Четверо рассредоточились вокруг стола. Шифоньер, безусловно главный, взялся за спинку стула Шишкодремова, стряхнул его, как котенка, уселся сам. Медленно, накачивая напряжение, обозрел присутствующих, положил гранату перед собой и, катая ее ладонью, заявил:
— Значит, так… Я буду спрашивать, а вы, соответственно, отвечать. А кто не будет отвечать, того будут бить, может, и ногами. Усекли?
«Он умнее, чем выглядит, — подумал Мазур. — Глаза хитрющие, забавляется, неандертальца лепит…»
— Ты тут старший, падла очкастая?
— Ага, — промямлил Кацуба.
Пистолеты были только у двух, остальные, если и вооружены, пока ничего не вынули. А стоят все же неграмотно, не учены кой-каким премудростям…
— Как звать?
— М-миша… Иванович…
— А я — Гриша. Агафонович. Ты не скалься, сука, моего батяню и в самом деле Агафоном крестили…
— Помилуйте, я и не скалюсь… — промямлил Кацуба.
— А то смотри у меня!
Поймав многозначительный взгляд Кацубы, Мазур понял, что настал его выход. В рамках образа. Сказал рассудительно, как и пристало обстоятельному мужику:
— Ребята, объясните хоть, в чем дело. Вроде бы никому на мозоль не наступали…
— Тоже доцент? — скривился Гриша.
— Аквалангист, — спокойно сказал Мазур. — Нам доцентов как-то не присваивают…
К некоторому его удивлению, Гриша на какое-то время перестал изображать полярного людоеда. Всерьез, не без доброжелательности улыбнулся:
— Ага, понятно… Давно ныряешь?
— Не особенно, — сказал Мазур. — Годочков поболе пятнадцати, но поменьше двадцати…
— Ну ладно, — сказал Гриша опять-таки без выпендрежа, — ты пока сиди и пей пиво, а доцент пусть поет во весь голос… Ну, Миша Иванович, яйца дверью прищемить или сам заговоришь?
Он мигнул, и тот, что стоял за спиной у Кацубы, врезал майору сплетенными ладонями — по шее, пониже спины, не вырубил, но заставил ткнуться физиономией в стол. Кацуба, опасливо оглядываясь, пробормотал:
— Ну зачем так-то…
— Говори, сука! — рявкнул Гриша во всю мощь легких. — Кто тебя сюда послал с твоей коробкой?
— Позвольте, я сейчас… — забормотал Кацуба. — Вы не подумайте, я только документы достану… — он вытащил из внутреннего кармана удостоверение, подсунул его Грише. — Вот это удостоверение, это командировка от института… Все написано…
Гриша мельком заглянул, бросил бумаги на стол:
— Я тебе сейчас эти бумажки в задницу забью и велю пердеть, пока не вылетят… Кто тебя сюда послал? И зачем?
— Там же написано…
Кацуба получил еще один удар, посильнее, вновь впечатался физиономией в стол, на сей раз основательно расквасив нос. Торопливо промокая лицо носовым платком, он зачастил:
— Честное слово, все так и есть, как в бумагах написано…
— Ни хрена они хорошего обращения не понимают, Гриша, — грустно констатировал один из подручных верзилы.
— Это точно, — кивнул Гриша. — Ни капельки не понимают. Придется воспитывать… Долго, старательно и больно. Начать, конечно, сподручнее всего с очкастого… Или нет? Девочку-то куда подевали? Девочки, они пугливее…
Как по заказу, именно в этот момент распахнулась дверь баньки, показалась Света, распаренная, облаченная в роскошный пушистый халат гостеприимного просто Владимирыча (все это время сидевшего истуканом и притворявшегося, будто ему жутко страшно). Недоумевающе пожала плечами:
— В чем дело, мальчики?
— Ага, — радостно сказал Гриша. — Вали-ка сюда, симпатичная, только не визжи, а то обижу…
Она робко приблизилась. Гриша неуклюже вылез из-за стола, взял ее за подбородок:
— Вот это — кто?
— Ученые. Из института…
— Стоп. А ты — кто?
— Я из газеты…
— Стоп, — сказал Гриша грозно-ласково, посильнее стиснув ее подбородок. — Вранье кончаем. Ты не слышала, а мы тут играем в «Поле чудес». Ответы должны быть абсолютно правильными… Вот ты мне сейчас и расскажешь, кто их сюда послал, кто тебя сюда послал, и вообще, зачем вас сюда послали…
— Да я журналистка, могу документы показать…
— Я тебя сейчас поставлю раком прямо посреди двора, кукла гребаная, так вдую, что сережки слетят!
Она выглядела невероятно испуганной, но стойко молчала.
— Значит, так, — заключил Гриша. — Толик, ком цу мир! Веди куклу назад в баньку, и там вдумчиво поспрошай. Только смотри, чтобы ротик у нее был не занят, а то знаю я тебя…
И сильным тычком отправил Свету в объятия одного из своих. Тот подхватил девушку на лету, поволок в баню, как ни визжала и ни вырывалась.
— Что за симфония! — вскрикнул вдруг Кацуба.
Это был сигнал конкретно Свете, и Мазур приготовился к тому, что вскоре будет подан второй. Дверь захлопнулась, слышно было, как в баньке отчаянно визжит Света, потом наступила полная тишина.
Гриша оглянулся чуточку удивленно — молчание его озадачивало. Но он не собирался упускать инициативу и терять темпа. Вновь уставился грозным взглядом:
— Если эта Зоя Космодемьянская окажется крепкой, придется, тварь очкастая, с тобой заниматься. Тебя-то мы трахать не будем, не педики, но от того тебе будет еще печальнее…
Хлопнула дверь. На порог вышла Света, подбросила на ладони тяжелый ТТ и недоуменно вопросила:
— Мальчики, а вы еще копаетесь?
— Бей! — взревел Кацуба.
Молниеносно уклонился, в хорошем стиле захватил руку того бугая, что торчал над ним, вмиг выкрутил пистолет, припечатал лицом о стол, развернулся, взял Гришу на прицел.
Второго «пистолеро» сшиб Шишкодремов, но Мазур не видел в точности, как это происходило — он был занят, взмыл со стула, взял на прием последнего, остававшегося на свободе, вырубил в две секунды, быстренько обыскал и стал обладателем старенького, но ухоженного нагана.
Хозяин так и не шелохнулся — с неподдельным уже страхом остолбенело наблюдал, как нахальных визитеров обыскивают в темпе, оттаскивают в угол двора. Кацуба подошел, охлопал и его, покривился:
— Ничегошеньки, впрочем, по роже видно — кабинетная шестерка.
Гриша сидел, положив на стол громадные руки — как приказал Кацуба. Без сомнения, он умел проигрывать, ни разу не дернулся, ни единого мата не выплюнул.
Кацуба уселся напротив него, поиграл пистолетом:
— Там кто-то что-то такое вякал насчет очкастой гниды…
— Извиняюсь, — угрюмо сказал Гриша. — За лишние эмоции. Ордер покажите.
— Господи ты боже мой, — скривился Кацуба. — В мои-то годы и вдруг выслушивать такое хамство… Я что, похож на человека, таскающего в кармане казенные бумажки по кличке «ордера»? — Обернулся к Шишкодремову: — Сходи посмотри тачку.
— Ну, так я же тебе и предлагал поговорить по-хорошему… — набычась, сказал Гриша.
— Ты мне хамил, славянский шкаф, — грустно сказал Кацуба. — Девушку обижал, за интеллигента меня принял… Что теперь с тобой делать? В колодце разве что топить…
— Давай поговорим по-хорошему, — предложил верзила.
Вернулся Шишкодремов, молча покачал головой и продемонстрировал пустые ладони.
— Поговорить, значит… — задумчиво протянул Кацуба. — Так зачем ты на нас устроил монголо-татарский набег?
— Ну, хотелось узнать, что вам тут надо…
— А с чего ты вообще решил, что мы не мирные ученые, а кто-то еще?
— Да так, взбрело в голову… Ведь правильно взбрело? Оказались те еще волчары…
— Не льсти, — хмуро сказал Кацуба. — Лести не выношу. «Взбрело в голову» — это глупая отговорочка. Для пацанов. Что-то ты должен был пронюхать…
Верзила с видом крайнего простодушия пожал плечами:
— Да слухи пошли…
— Ну ладно, — сказал Кацуба, хозяйственно прибрал в карман гранату. — Это я заберу, ни к чему тебе такие цацки… Смотри, ребятишки твои зашевелились. Распорядись-ка, пусть в темпе встают, поддерживая друг друга, стеная и охая. И выметайтесь.
Вот тут Гриша по-настоящему опешил:
— Чего? Куда?
— На муда, — сказал Кацуба. — Мне с тобой, Гриша, возиться нет никакого интереса. Поэтому валяйте на все четыре стороны. Но чтобы здесь больше не отирались, садитесь в тачку и бейте по газам со всем усердием. И запомни: ты сегодня немножко посмотрел, на что мы способны, но я тебя заверяю: если начнешь делать пакости, если мне в городе станет неуютно, вот тогда-то и пойдут настоящие неприятности… Усек? Усек, спрашиваю?
— Усек, — признался Гриша. — Нет, ну давай поговорим…
— Не о чем пока, — отрезал Кацуба. — Не нужен ты мне, такой толстый и красивый… Ну? Особого приглашения ждешь? Вставай и дуй…
— Не люблю непоняток, — проворчал Гриша, поднимаясь.
— Кто ж их любит-то? — пожал плечами Кацуба. — Уж не посетуй, нынче я банкую, так что сматывайся, пока честью просят… Я не требую, чтобы ты непременно оценил мое высокое благородство души, но потом, на досуге, обмозгуй нашу встречу как следует, ты ж не тот дуб, какого лепишь…
