Ознакомительная версия.
– «Чехи» в полусотне шагов.
– Всем приготовить гранаты! Виктор, пулеметчика в тыл! Пусть уносят, как понял? – Уточнять, как там мой Довыденко, я не стал. Сейчас мое беспокойство ровным счетом ничего не значило. Но я надеялся…
– Гранаты! Раненого в тыл! – отозвался подполковник.
Еще раз – уф. Значит, жив.
– Огонь гранатами по моей команде, и сразу отход. Поняли меня? – домашние заготовки вроде вариантов различных действий спутались в голове в сплошную, вязкую кашу, разбирать и раскладывать которую по кучам уже просто-напросто не было времени.
– Да. – Значит, фешник стянул радиостанцию у Довыденко. Сделать такой вывод оказалось несложно.
– Калинин, понял меня? – Пару секунд молчания и тоже короткое:
– Да.
Все бы хорошо, но, увы, пока я болтал, «чехи» на нашем фланге подошли совсем близко. Пришлось разрядить весь магазин, прежде чем выкроилась секунда привлечь внимание Вячина.
– Коля, – и чуть тише, – гранаты!
Он скорее распознал мои поспешные действия, чем услышал хрип заглушаемого выстрелами голоса. Нам уже совершенно не давали подняться. Похоже, «чехи» предприняли самую последнюю, самую решительную атаку.
– Гранатами огонь!
Надеюсь, у ребят хватило времени и возможности приготовить их к бою. Моя рука дважды поднялась, и в воздух одна за другой взвились две ребристые «эфки». А ребята действительно успели – разрывы прогремели на удивление слаженно. На какое-то время стрельба практически стихла.
Праздник смерти продолжался. Она носилась вокруг, насмехаясь над страхом живых, издеваясь над прахом мертвых, добавляя к их телам все новые и новые порции металла. Лечо продвинулся вперед лишь на несколько шагов. Привыкший бить из-за угла, наносить быстрый удар и скрываться, не получая должного отпора, он как-то забыл, что смерть – она не только в стане врагов, она вокруг, и ей все равно, кого принимать в свои объятия. Может быть, там, потом, за ее порогом, кто-нибудь и разведет врагов в разные стороны. А здесь, ведомые смертью, они шли рука об руку, порой соприкасаясь кровавыми отметинами, ошметками кожи, белесо-серо-окровавленной осклизлостью мозгов, острыми осколками раскрошенных зубов, культями рук и ног. Враги шли рука об руку, таща за собой «запах смерти»; и тот, едва уловимый, тошнотворный – только умершего, и тот, еще более тошнотворный, но зато и более привычный – запах разлагающегося трупа. А сейчас смерть была всюду, и Лечо знал, что стоит ему лишь чуть-чуть приподняться, привстать, и уже он приведет за собой все эти запахи. И он лежал, не в силах пошевелиться, не в силах больше кричать и командовать собственными людьми.
Лечо не запомнил, точнее, не успел воспринять ухнувший перед глазами разрыв – только что и осталось, как нечто темное вспухло перед глазами, толкнуло волной, ударило по лицу и обожгло болью. Глаза запорошило землей, из рассеченного осколком лба потекла кровь. Лечо какое-то мгновение еще ощущал происходящее, затем его разум погрузился в черно-серую хмарь. Он потерял сознание. Бой еще шел, еще вовсю звучали разрывы и выстрелы, только все это, казалось, не имело к лежавшему в беспамятстве боевику никакого отношения.
– Отход! Кудинов, к Довыденко! – скомандовал я всем и, привстав, открыл огонь из только что прищелкнутого магазина.
– Отход! – для чего-то продублировал Вячин и, пропустив вперед Чаврина, тащившего левой рукой «ПКМ», бросился за ним следом.
Я продолжал стрелять. Опомнившиеся «чехи» разразились такой канонадой, что если бы не толстенный комель, за которым мне удалось укрыться, мне бы точно не поздоровилось… И вновь время завертелось невероятными сгустками смешанных чувств и ощущений. Рывок за кольцо, щелчок чеки улетающей «эрдээшки», взрыв, вторая граната, летящая к цели, тут же ей вслед длинная, до последнего патрона, очередь. Не перезаряжая оружие, бросок вслед за отступающими бойцами, падение в куст, скатывание в небольшую канаву. Опустошенный магазин улетел в грязь, щелчок нового – и прыжок к ближайшему дереву. Рву затвор, слыша, как затарахтели, заработали чужие автоматы, видя, как пули впиваются в окружающие деревья, взрывают почву вокруг. Но это все вне меня, вне моего пространства, а мое – вон оно, там, впереди, за очередным толстым спасительным буком. Падаю, стреляю по неосторожно высунувшемуся из-за бугорка бородачу и откатываюсь вправо, за выпячивающиеся корни столь вожделенного мной дерева.
– Командир, прикрою! – раздается вопль Вячина и грохот «ПКМ». Значит, бойцы поменялись оружием. – Мысль мелькает как световой всполох, и я, стараясь оставаться за контурами дерева, бросаюсь к следующему укрытию.
За спиной взрыв от врезавшегося в бук гранатометного выстрела. Что-то белесое проносится мимо, спину почему-то обдает холодом, и я снова падаю. Вновь вскакиваю, у самого лица проносятся пули, чьи – свои, чужие, – даже не знаю. «ПКМ» бьет под самым носом. Падаю. Переворачиваюсь на спину и снова стреляю. «ПКМ» разрывается огненными всхлипами. Резко поворачиваюсь лицом к Вячину и хриплю:
– Уходи!
Разворот, короткая, в два патрона, очередь по наступающим. Сознание еще не восприняло, а подсознание уже само начало экономить боеприпасы. Бой грозил затянуться. Все чувства обострены, действия – впереди мысли. Рывком сместил прицел и положил очередь под ноги выскочившего из-за деревьев гранатометчика. Чуть-чуть поднять бы ствол, а так тот даже не упал и «РПГ» не выронил, только запустил выстрел в кроны деревьев и, слегка прихрамывая, слинял за пределы видимости.
– Отход, командир, отход! – в наушниках разрывается голос фешника. И впрямь пора делать ноги.
– Иду!
Кажется, что мои барабанные перепонки сейчас лопнут – гранатометные выстрелы летят один за другим и рвутся в ветвях деревьев. Вокруг шлепаются то ли осколки, то ли кусочки срезаемой ими коры. Похоже, я припозднился, меня все ждут. Еще рывок.
– Отходим!
Надо попробовать оторваться, шанс есть – раненых унесли вперед. Вячин… где Вячин? А, вот он, за кустами, чуть впереди, спешит следом за закинувшим автомат на плечо и бережно прижимающим к груди раненую руку Чавриным.
– Второй, ты где? – оглядываясь по сторонам, не вижу Калинина и Тушина.
– Мы вас ждем! – Значит, они где-то впереди.
– Отход! – Пока есть возможность, надо двигаться и двигаться. Нам бы сейчас артуху, но нельзя… Какая глупость! Паранойя. Я до сих пор не сообщил, что веду бой. У меня раненые. Черт, у меня Довыденко…
– Третий, как Эдик? – Я уверен, Кудинов уже должен быть где-то рядом с раненым.
– Тяжелый!
Объяснять больше ничего не надо. Все ясно. Нужна вертушка. К черту секретность, к черту фешника! Всех к черту! Три минуты времени, зацепиться за клочок земли… Сейчас бы старый ВОП – взводный опорный пункт, но откуда он в этой глуши на этом хребте? Но с двумя ранеными на носилках (Чаврин и, надеюсь, Батура не в счет) не оторваться. Вот и мои парни. Все, отход закончен, с тяжелораненым далеко не убежишь.
– Первый! – Похоже, барахлит связь. В моих наушниках хрип, писк, свист. Большой надежды быть услышанным нет, но все же: – Прищепа, как слышишь меня? Прием.
– Первый для командира на приеме. – Не знаю, обрадовал меня его голос или нет. Если ответил, значит, не так далеко…
– Первый, дожидаешься Довыденко и сразу уходишь, как понял меня?
– Понял, сажусь, жду. Забираю. Ухожу.
– Жди. – И тут же говорю следующему: – Второй, берешь Тушина, Вячина, организуете оборону. Гришину – связь. Поторопитесь!
Впрочем, эти команды можно было отдать и так – голосом, до разведчиков, ожидающих меня и бегущего чуть в стороне Тарасова метров двадцать.
Взгляд на местность – вполне, вполне.
– Занять оборону! – на ходу решаю поменять тактику. – Половина магазина, треть ленты – и отход.
Есть или нет вопросы, не спрашиваю, главное, что услышали. Весь план – несколько секунд кинжальный огонь на одном участке, и вся недолга. Кого грохнем – того грохнем и снова отойдем. Пока залягут, пока поймут…
– Гришин, передавай: веду бой, трое раненых, один тяжелый, – фешник молчит, – требуется эвакуация, мои координаты, – взгляд на джипиэс, удивительно быстро выдавший необходимые мне цифры, – Х… У… прошу артподдержки. Координаты Х… У… – Тарасов закусил губу, но продолжает молчать. Без артухи нам не уйти, он это понял, я тоже…
– Командир, нет связи!
– Ищи!
«Убью гада», – ругаюсь я мысленно.
– Отходи, ищи, догоняй Каретникова, разверни обе радиостанции, лезь на дерево, но связь чтобы была! – И уже вслух: – Убью!
Гришин обиженно или виновато (разве разберешь?) шмыгает носом и со всей возможной скоростью спешит вперед, стремясь как можно скорее догнать ушедших с раненым Кудинова и Юдина.
Ознакомительная версия.
