– У Василя стали расспрашивать про высоту пассажирского перрона. Пришлось объяснить, что для разгрузки никаких дополнительных сооружений не потребуется. Платформы по высоте полностью подходят к перрону и только отбрасывают на сам перрон боковой борт вместо мостиков. И все… Это собеседников устроило. Тогда они сказали, что позвонят еще, когда все в Гавриловке успокоится. Но просили обязательно подготовиться к тому, что придется накормить около тридцати человек, и признались, что Гавриловка может стать стратегическим пунктом для разгрузки войск и снаряжения, отправляемых в Донецк. Не Барвенково, где есть грузовой двор, поскольку от Барвенкова ехать далеко, а именно Гавриловка, и поэтому эта станция СБУ так волнует. Что предстоит разгрузить, сообщить отказались, сказали, что это начальника мелкой станции не касается. Только мельком заметили, что это тягачи «МАЗ» и горючее в цистерне предназначено для их нужд. Но потребовали быть готовым к приему состава и разгрузке сразу после следующего звонка. А под конец предупредили, что этот груз, стоимостью в пятьдесят миллионов долларов, будет полностью на совести Василя. Если что, с него стоимость взыщут…
– Я бы и не поверил, если бы сообщили, что именно они доставляют, – заметил я. – Заподозрил бы ловушку. СБУ любит ловушки и провокации устраивать. Там парни не только тупые, но и хитрые сидят. Хотя тупых, возможно, больше. Но сейчас можно предположить, что это такое. Пятьдесят миллионов долларов делим на четыре, получается двенадцать с половиной. Двенадцать с половиной миллионов стоит, насколько я знаю, установка «Смерч».
– Но там же не четыре, а восемь машин, – возразил Головин.
– Одна установка «Смерч», вторая – машина с ракетами для повторных залпов, так называемая транспортно-заряжающая машина. Там ракеты такие, что вручную заряжать невозможно – трехсотый калибр. Эти машины всегда парами выдвигаются. У Украины, если мне память не изменяет, когда-то имелось девяносто пять таких установок. Четыре они отправили в Грузию для войны против Южной Осетии. Назад они не вернулись – пошли на металлолом. Еще одиннадцать тоже куда-то продали. На две тысячи тринадцатый год в Украине оставалось восемьдесят единиц «Смерчей». Теперь четыре из них они хотят передать нам. Так я понимаю ситуацию. Хорошо, если я не ошибаюсь. Жалко даже, что ничего эти люди не сказали начальнику станции ни в подтверждение, ни в отрицание. Но, ориентируясь только на цену, сложно сделать конкретный вывод. Хотя я не думаю, что восемь платформ будут гружены долларовыми банкнотами. Пятьдесят миллионов – это не так и много в тоннаже, одной платформы вполне хватило бы.
– Однако, товарищ Последний довод, узнать все точно можно было и другим путем, – хитро заметил Левченко. – Василь вообще парень от природы любопытный. Моя жена говорит, он в детстве всегда механические игрушки разбирал, интересовался, как они устроены. И в этот раз он постарался свое любопытство тоже удовлетворить.
– Каким образом? – спросил Головин, уже начиная приходить в себя после пленения, но все еще злой на весь белый свет и оттого готовый спорить с любым и по любому поводу.
– Это для знающего железную дорогу человека достаточно просто. Погрузка всегда занимает времени больше, чем разгрузка, поскольку любой груз на платформах долго крепится проволочными стяжками, подкладками бруса или шпал под каждое колесо спереди и сзади и прочим. Но если грозятся экстренно отправить, значит, уже загрузили на платформы. То есть груз уже в готовности на станции Харьков. Василь, как все в Гавриловке знают, – человек общительный, с любым общий язык находит быстро. Вот он и позвонил в Харьков своему товарищу по институту железнодорожного транспорта. Тот и сообщал ему, что наш командир прав, как всегда, и в нашу сторону готовы отправить четыре установки «Смерч», четыре машины с ракетами для «Смерча» и еще цистерну с соляркой.
Левченко вытащил из карманчика «разгрузки» плотно сложенный листок бумаги, развернул и громко прочитал:
– «Смерч» – четыре штуки. Транспортно-заряжающие автомобили на базе «КамАЗ» – четыре штуки. В автомобилях реактивные снаряды. В двух – реактивные снаряды «9М55К»…
– Осколочные, – объяснил я, – почти тридцать три тысячи осколков разбрасываются на площади тысяча сто квадратных метров. Высокая степень поражения личного состава на открытой местности. Минимальная дальность стрельбы – двадцать километров, максимальная – семьдесят километров. Еще две машины, Левченко…
– На двух машинах реактивные снаряды «9М55К5». И прямо на платформе четыре ящика с ракетами «9М55С», – завершил Левченко и передал бумажку начальнику штаба. – Это из погрузочных документов. Я специально выписал.
– Первые – бронебойные, – объяснил я. – Минимальная дальность двадцать пять километров, максимальная – тоже семьдесят километров. Мощная бронепробиваемость – до ста шестидесяти миллиметров гемогенной брони. На подлете боевая часть каждой ракеты раскрывается и выпускает семьдесят два боевых бронебойных элемента, имеющих способность за счет своей собственной самонаводящейся головки самостоятельно отыскивать цели. Причем наносят удар не как другие противотанковые снаряды и ракеты – по дуге, а под прямым углом. Это обеспечивает высокую бронебойность. При ударе сверху вниз под прямым углом к искусственной скорости добавляется ускорение свободного падения, то есть начинает работать и гравитация. Ни один танк в мире не устоит. Просили артиллерию – получите скандал! Вторые еще лучше, я бы сказал, страшнее – термобарические. При взрыве на площади в двадцать пять квадратных метров на полторы секунды возникает температура до тысячи градусов. Сжигает простой и легкобронированный транспорт, про живую силу я уже не говорю. Словно специально создан для боев в условиях степной местности. Хотя я не пойму, откуда они взялись на Украине. Раньше здесь таких не было.
– Наверное, сделали. Потому их и мало, всего четыре ящика, – предположил капитан.
– Вы, Владимир Викторович, владеете информацией о «Смерчах», как настоящий артиллерист-ракетчик, – то ли с укором, то ли с восторгом отметил майор Головин.
– Пришлось изучить… – скорее посетовал я, чем похвалился. – В «день трех восьмерок»[16]…
– Там были?
– Был… И был там тяжело ранен.
В это время в кармане Сани Осинко, которого перевязывал один из бойцов взвода Магнуса, ранее выставленных на охрану женщин, что сидели рядом с телом моего отца, зазвонила трубка. Пробитый полковничий китель с прокурора сняли для перевязки и без стеснения бросили к стене. Не испугались, что отутюженный китель помнется. Но дырявому кителю это уже безразлично. Я подошел и вытащил из кармана трубку. Мне определитель не подсказал ничего, номер был незнакомый.
Я показал трубку стонущему Сане Осинко, чтобы ему был виден определитель.
– Кто?
– Из Харькова. Прокурор области.
– Ответь и скажи ему, что все в порядке. Задание выполнено, территория зачищена. С пленниками через полчаса выезжаете в Барвенково.
– Мне говорить больно… – простонал прокурор, пытаясь таким образом отказаться.
– Свои же тебя подстрелили, с них и спрос. Скажи, что ты на перевязке. И передай трубку для доклада командиру милицейского спецназа капитану Левченко. Он доложит.
Осинко осторожно, словно боясь обжечься, взял трубку одной рукой и нажал кнопку ответа. Я готов был нанести по его руке или голове удар ногой, если будет говорить что-то не то. Прокурор мою отведенную ногу заметил и, думаю, оценил движение адекватно. Он прекрасно знал меня с детства, не сомневался в моей решительности и понимал, что я при необходимости нанесу удар и меня совсем не смутит то, что он занимает такую высокую для района должность.
– Слухаю вас, Валентин Матвійович. Так. Так… Операцію завершуємо. Ліквідували осередок напруження в Пригожем. Вибачте за голос. Я поранений, мене зараз перев’язують. Боюся, куля в легенях. Говорити і навіть дихати боляче. Я от, пане генерал, передаю трубку капітану міліцейського спецназу Левченко. Він все пояснить. Тримай, Левченко[17]…
Капитан взял трубку и привычно вытянулся, словно разговаривал со своим начальством очно. Он, видимо, знал человека, с которым разговаривал, однако в отличие от прокурора говорил с ним на русском языке. Может, был не в курсе того, что я владею украинским свободно, а может, для других старался.
– Слушаю вас, господин генерал-лейтенант. Так точно. Перебили тех, кто оказывал сопротивление. Так точно. Семь человек задержаны. Нет… Майора Анопко здесь нет. «Альфа» вместе с моими парнями проводит в селе «зачистку», ищут по домам оружие. Даже охотничьи ружья реквизируем. У нас собака науськана на запах пороха. Найдет и оружие, и патроны в любом доме. Нет, в Гавриловке вообще все тихо. Там даже стрельбы не было. Никто сопротивления не оказал. Здесь, в Пригожем, вокруг Последнего довода собралась группа. Пришлось применить оружие. Нет, сам он, господин генерал, невредим. Я не знаю… Как будет приказано… Вообще-то, наше дело – до вертолета доставить. А там уже их будет охранять «Альфа». Сомневаюсь… Я бы посоветовал господину прокурору срочно лечь на операцию. У него два ранения, одно сквозное, пуля навылет прошла, второе серьезное, пуля в теле осталась. Ее вырезать нужно. Мы можем только перевязку сделать. Да, так точно… На станции все спокойно, никто на задержание бандитов не отреагировал. Нет, сопротивления не было. Там у них народ вообще спокойный. Я понял… Так точно… Буду на станции в полной готовности. А кого встречать? Хорошо, господин генерал, мы груз встретим и проводим. Так точно. Доложу вам лично… По этому самому номеру. До свидания, господин генерал. Сразу после окончания «зачистки» мы выезжаем. Слава Украине!
