съехал на твердую почву. Так, теперь надо определиться куда...
Окружающий мир схлопнулся. Над небом раздался оглушительный гром, словно перед выбросом. В одночасье стало темно, в голове поплыло. Унылый присел на корточки, запустив пальцы в короткие волосы, сильно зажмурился. Показалось, словно на мгновение все его внутренности оборвались. Оглядевшись, он медленно выпрямился. Мир утратил краски, став выгоревшим, как старая кинопленка. Зрение рассеивалось, сфокусировать на чем-то взгляд было сложно. Звук тоже пропал, как это бывает, когда неподалеку взрывается граната. И это зависшее мгновение после взрыва сохранилось. Далекий шум чьих-то голосов доносился до него, только разобрать слова Унылый не мог. Все они смешались в какофонию тревожных возгласов и вопросов. Пошатываясь, мужик прошел еще немного, не особо видя куда. Решил остановиться – мало ли вмажется в какую-нибудь притаившуюся аномалию? Сейчас, он сейчас отойдет, всего пару секунд... Но становилось хуже. Что это? Выброс? Он попал под выброс?
Проморгавшись, Саня поднял веки и не поверил своим глазам.
Он стоял неподалеку от своего дома.
Далеко в горах в Карачаево-Черкессии находилось небольшое поселение. Оно раскинулось вдоль живописной долины, защищенное с обеих сторон неприступными горами. Улицы здесь были длинными, километров по три-пять, каждая обходила по низине возвышающиеся над головой лесистые склоны. В самом-самом конце главной, которая называлась улицей Мира, и находился его дом, самый последний, припрятанный на отшибе, скрытый полосой густого леса. Он стоял выше остальных и претерпевал множество стихий, которые миновали тех, кто расположился за надежными стенами гор. Зато у Унылого дом был окружен садом. Здесь его дед, его бабка, а затем и мать вырастили много плодовых деревьев. Были персики, были яблони. Росла черешня. Огород раньше занимал полгектара, не меньше. Был и загон для скотины. И с самого детства Унылый ответственно поддерживал здесь порядок. Это было потрясающее место, далекое от людской суеты. И с матерью ему было хорошо. Хоть ребенком Саня был всегда странным, необщительным, замкнутым, он не мог пожаловаться. Его в его простой жизни радовали такие вещи, как окна в стенах из речного камня, разукрашенные витражными красками. Радовало то, что улица за этими стенами была безграничной. Радовала нетипичная конструкция дома внутри дома с чердаком между двумя крышами. Радовали книжные полки в его комнате, куда мама ставила новые томики писателей-фантастов. Унылый очень много читал. Запахи трав. Он любил взять с собой хлеб с сыром, воды, свою бамбуковую палку из Сочей, которую ему подарили соседи, и уйти пасти баранов высоко-высоко в горы, а по возвращению домой ложиться спать прямо на террасе, на свежем воздухе, растянуться на жесткой кушетке и смотреть перед сном, как по вымощенному камнем полу лениво ползет медведка или как мерцает бисер звезд на черном небе. Он скучал по своему дому. Это место на краю земли, от которого не устанет глаз, как от ремонта в бетонной коробке. И то место, которое приютило не только его, человека, которому повезло родиться там наследником, и его дочь, но и лучшего друга, сбежавшего от проблем, с которыми он был не в силах справиться.
Дом начал приходить в упадок с той поры, как началась война. Унылый оставил Ритку на свою мать, а сам бросился сражаться с беспокойным соседом в Грозный. Там тогда жили его дед с бабкой, уставшие вести тяжелый сельский быт и оставившие участок на улице Мира в распоряжение своей дочери и внуку. К сожалению, война забрала их быстро. Впрочем, Саню она вернула, но очень нескоро. По возвращению домой он увидел, что скотины больше нет, ведь мама не могла справиться одна с таким хозяйством. Огород уменьшился втрое. Сад сильно зарос, косить траву было некому. Когда на пороге дома появился Леха, то что-то они и смогли привести в порядок, увы, не надолго. Саня вложил все свои силы, чтобы отремонтировать разоренную квартиру в Чечне. Рита не может не ходить в школу, а церковная, где учился он сам, за перевалом, уже закрылась. Остался только древний православный храм. Дочурку надо было пристроить, как положено нормальным людям.
А потом они с Лехой заскучали. В их жизнях мира уже не было как такового, и улица с характерным названием их словно стала отторгать, как инородные тела. Они хотели приключений, не могли сидеть на месте долго. Их все раздражало, размеренный быт выматывал, вытягивая по ниточке нерва каждый день. Они стали путешествовать, а мать и Рита окончательно перебрались в Грозный. Школа. Горячая вода из-под крана. Магазин неподалеку от дома, а не в пятнадцати километрах горными тропами, чтобы срезать путь. Каждый раз возвращаясь из путешествия Унылый видел, как дом становится меньше. Как он поникает, сжимается, как из него уходит тепло, былой уют и ощущение безопасности. Понимал, что делает со своей жизнью что-то не так, но никак не мог взять себя в руки. А теперь, как сказала Рита, там обрушилась крыша, похоронив под собой любимый чердак и его собственную комнату.
Так Унылый и смотрел на эту картину: вон он, девятилетний, с серьезным лицом сидит на террасе, вяжет веники из зверобоя и шалфея, который насобирал, пока пас скотину. Рядом снует мать с тазиком для стирки. Поджарая резкая молодая женщина – Унылый весь пошел в нее. Тоже скрытная, необщительная, спокойная. Сама себе на уме, вне толпы. Гулистан ее имя. Означает «страна цветов». Нос с горбинкой, темные вьющиеся волосы. Саня был немного обрусевшим из-за русского отца, но с матерью имел поразительное портретное сходство. И все бы ничего, но бытовая картина из детства омрачилась тотальным запустением. Заросшим высокой травой садом. Высохшим огородом, что пожрали сорняки. Яблони не подрезали столько лет, что они перестали нести плоды. Одна и вовсе погибла. Колодец давно зацвел, и даже сквозь пелену видения Унылый чувствовал, как оттуда смердит. Над всем этим мраком возвышалась обломанная балка провалившейся внутрь крыши.
Для Унылого не было страха сильнее, чем остаться без семьи и дома. Один он уже чуть не потерял на войне, но сумел отвоевать. Второй сгинул по его собственной вине. Его девятилетний фантом о чем-то заговорил с матерью. Это выглядело так естественно и нормально, что окружавшая их разруха и смерть пробрала мужика до глубины души, опустошив, отпечатав чувство тотальной безнадежности, фатализма. Стоило Гулистан улыбнуться на фоне
