Снова звонил генерал Скубилин. Теперь уже напрямую — к Омельчуку:
— Как?
— Ждем, товарищ генерал. Оперативный состав весь тут, у меня. — И врал беззастенчиво: — Третьи сутки без сна, Василий Логвинович!
— Передай от моего имени: никого не обидим. Как прокурор даст санкцию, сразу выходные. Пять дней каждому! — Это тоже была ложь. — И поощрения. Кто что заслужил. С тобой я лично распиваю бутылку коньяка.
— Ловлю на слове, Василий Логвинович. Выше награды мне не надо…
Едва генерал положил трубку, раздался звонок, которого все ждали.
— Понятых! — заорал Омельчук. — Следователя! Отключить телефоны, кроме моего и дежурного! Разворачиваемся!..
Из сейфа появились опечатанные сургучом конверты с заданиями. Адреса, постановления, маршруты. Номера машин, последовательность обысков, фамилии конкретных исполнителей.
Пущенная Омельчуком машина раскручивалась медленно и окончательно набрала силу далеко за полночь.
Оперативникам, следовавшим за директором по Минскому шоссе, где-то на полдороге встретилась другая машина — с работниками ОБХСС, — они везли санкцию на обыск.
— Груз сдали.
— Груз приняли.
Не подозревавший ничего Гийо подкатил новенькую «Волжанку» к вокзалу, вышел сладко утомленный, расслабленный.
С этой минуты он практически был уже в руках ОБХСС. На третьем этаже, в комнате матери и ребенка, находился эксперт-криминалист с фоторужьем. Ружье нацелено было в окно кабинета директора.
Гийо не спешил.
Прошел в буфет, купил из-под прилавка втридорога бутылку «армянского». Расплатился. Пожелал буфетчику здоровья. Он никогда не брал у себя в ресторане бесплатно — таковы были его правила.
На вокзале было тихо, только на пятом пути, у платформы, трудилась ночная бригада путейцев.
Гийо поднялся наверх к себе.
Всем рациям, кроме одной — у прильнувшего к фоторужью криминалиста, — дана была команда молчать. Не отрываясь, смотрел он в окно кабинета директора. Ползли секунды. В окне вспыхнул свет…
Не полезь Гийо в халат, и вся громоздкая неуклюжая машина под названием «Форель» оказалась бы запущенной вхолостую.
— Взя-а-ал! — закричал вдруг эксперт в каждой рации. — Кладет во внутренний карман! Уходит!
— Начинаем! — Омельчук сам участвовал в операции и находился на лестнице перед кабинетом.
Лестница была тесная. Открыв дверь, Гийо замешкался, увидев представительную группу.
О чем он подумал? «Милиция вечно занимается не тем!..»
Гийо хотел ее обойти, но стоявший впереди — плотный, как бочонок, — представился:
— Подполковник Омельчук, заместитель начальника отдела. Прошу зайти в кабинет.
Гийо вел себя достойно и очень сдержанно.
— Пожалуйста. — Он повернул назад.
Милицейские наполнили кабинет.
— Прошу сесть, — предложил ему Омельчук. — Ничего со стола не берите.
Подготовленные заранее понятые вошли следом — старший кладовщик и санитарный врач, оба коммунисты, ударники комтруда.
— Чем могу быть полезен? — вежливо осведомился Гийо.
Мысль о том, что он — друг и сотрапезник первых людей в московской торговле, дергающих за ниточки первых людей аппарата, — вот так запросто даже при существующей неразберихе может быть арестован местными вокзальными ментами, никогда не приходила ему в голову.
— Одну минуту…
Омельчук ждал криминалиста, у которого, кроме ружья, был с собой и электронный микроизлучатель. Наконец тот вошел.
— Сколько у вас при себе денег? — спросил Омельчук у Гийо.
Директор ресторана словно видел сон о себе.
— На этот вопрос трудно ответить, — резонно заметил Гийо, — я не считал.
— Тысяча? Две?
— Не знаю. Зачем это вам, если не секрет?
Мелькнула сумасшедшая мысль:
«Для каких-то дел им нужны деньги. Большие суммы… Кому-то передать, чтобы кого-то поймать…»
— Не секрет. Сейчас все поймете. Я хочу задать вам вопрос: все ли деньги, которые у вас при себе, принадлежат вам?
— А кому же?!
— Вы все сказали. Теперь положите их на стол. Сюда.
Гийо достал бумажник.
Эксперт показал Омельчуку глазами: «Это не те!»
— Пожалуйста, выложите все!
Директор достал конверт.
— Это тоже ваши? — Омельчук не оставлял ему времени на раздумья. — Почему в конверте?
— Я хотел отправить матери.
— Сколько здесь?
— Не знаю. Я бы все равно пересчитал на почте.
— Здесь триста пятьдесят рублей.
Гийо пожал плечами.
— Очень может быть.
Омельчук дал знак эксперту. Тот был на ходу со своим излучателем.
— Понятые, прошу подойти ближе. И вы, пожалуйста. Читайте, что написано! — на купюрах вспыхнули скрытые от глаз буквы.
— «Взятка», — прочитал санитарный врач.
— Вы тоже видите? — спросил Омельчук у директора ресторана. — Чем вы это объясните?
— Не знаю.
— Вот протокол, деньги помечены в присутствии понятых…
Гийо заметил резонно:
— Все знают, что у меня никогда не запирается. Мало ли кто мог войти и что угодно подложить… Это не мои деньги!
— Я вынужден вас задержать.
— Я давно уже получал предупреждения со стороны персонала. — Гийо остался невозмутим. — От официанток и буфетчиц. «Все равно посадим тебя на скамью подсудимых…»
— Почему?
— Из-за моей принципиальности! Мешал им обворовывать граждан…
— Вы считаете: в конверте лежат сейчас другие деньги? Не те, что вы клали?
— Безусловно. Их подменили.
— Будем проверять.
— Я прошу об этом.
Ресторан и подсобные помещения решено было опечатать. Игры работников ОБХСС продолжались всю ночь. Под утро Картузову позвонил Скубилин:
— Как насчет «форели»?
— Поджариваем, товарищ генерал! Из Купавны звонили. Там целый магазин. Просили прислать ювелира-специалиста.
— А в Мичуринце?
— Миллионеры, Василий Логвинович! Миллиардеры!
— Ходатаев еще не было?
— Нет пока.
— Готовься, Картузов! Завтра к тебе такие тузы пожалуют — только держись!
— Что-нибудь придумаем, товарищ генерал!
— Думай, голова, картуз куплю! Завтра они примутся за вас со всех сторон…
Вошедший был, видимо, когда-то могуч высоким прямоугольным торсом, крепкими тяжелыми руками. Сейчас перед Игумновым стояла восьмидесятилетняя развалина.
— Девка у нас пропала… — Один глаз его, крупный, вполне осмысленный, был каким-то потухшим, смотрел ниже игумновского лица — в воротник, второй направлен был прямо на Игумнова. — Уехала в Москву и пропала. Я отец ей. Мылины наша фамилия.
Игумнов придвинул стул.
— Садитесь. Давно пропала?
— Уже неделя… — Он опустился на стул прямо, не согнувшись в спине. Сидел, выставив толстые колени. — Мы воронежские сами. Трое человек детей… Зойка — младшая. Приезжала на несколько дней. За вещами. — Он говорил отрывистыми фразами, на одном глотке воздуха, так ему было легче. — Улетела самолетом, мы сами ее проводили…
«Что за честь такая Воронежу?.. — подумал Игумнов. — Почему все эти исчезнувшие женщины из Воронежа? Совпадение?»
— А через пять дней получаем телеграмму от ее подружки. — Он протянул форменный бланк. Игумнов прочитал вслух:
— «Что с Зоей телеграфируйте Женя»…
— Прилетела в Москву и как сгинула… — Здоровым глазом он поймал Игумнова, больным оглядывал кабинет, мелкие детали казенного быта. Игумнов и сам краем глаза захватил их — форменная фуражка на сейфе, картонная коробка-тайник, порванная по углам схема железных дорог СССР.
— А может, поехала к кому-нибудь? — Игумнов взглянул на старика. — Как она?
— Не-ет! Девчонка она порядочная… Друг у нее здесь… — сказал Мылин.
— Москвич?
— Липецкий. Тоже в общежитии. Яриков Геннадий… «Надо послать к нему Ксению. Сразу же и позвонить…» Игумнов пометил на календаре.
— Были у него?
— Заезжал. А что он? Все равно бы не встретил. Днем ему работать.
— Зоя не с ночным летела?
— Не-е! Отговорил я!.. — Старик воспрянул духом. — Обычно она с последним самолетом, потом электричкой до вокзала. А уж утром к себе… А тут я упросил. «Лети, Зоюшка, днем…»
— Может, еще обойдется… — Игумнов словно тоже получал шанс вместе со стариком. — Вы из аэропорта? Как там, в порту?
Мылин покачал головой.
— Это мыслимая ли вещь?.. Народу как в котле.
— Спрашивали кого-нибудь?
— Подходил к таксистам. Э, говорят, дедушка! Тут тысячи девчонок проходят! Каждый час. Разве вспомнишь?.. Я говорю: «Ладненькая из себя. Вельветовые брючки. Танкетки…»
Старик говорил сам с собой.
— …Спрашивают меня: «А деньги она везла с собой? Или видео?» — «Ничего не было! — говорю. — Скатерть взяла из дома, мать картошки отсыпала. Все в магазин не бегать…» — «Тогда появится, дедушка! Что с ней станет…» — «Дай-то, Бог!..» — Старик внезапно повеселел. — Утром позвоню соседям. Предчувствие такое: может, сегодня-завтра объявится!
