Конечно, я обещал полковнику Переславцеву, что буду бить в грудь, в межреберье. Удар в межреберье тоже серьезный. Если ребра не сломаешь, то ушиб сердца противнику обеспечишь, а это при резком ударе тоже смертельно. Но бить в бронежилет смысла не было. Я бил привычно в лоб, зная, что будет с противником после этого удара. И по глазам в самый последний момент, когда он перед ударом узнал меня, я понял, что этот человек тоже о моем ударе знает. Но было уже поздно. Основание ладони попало точно в лоб, шейный позвонок треснул не громко, но смачно, а пистолет-пулемет противника упал мне прямо в подставленную руку. Я его перевернул, и тут же не позволил вошедшему упасть мне под ноги. В этом положении человек может стать щитом. Я его щитом и сделал. Пуля калибра «9 мм» могла бы пробить его насквозь, если бы не бронежилет. Может быть, и одну стенку бронежилета тоже пробьет, а потом и тело, но от второй стенки обязательно срикошетит и вернется в тело.
И так, прикрываясь тяжеловатым щитом и засунув ему подмышку «ПП-2000», я дал за дверь очередь. Глушитель у оружия оказался хорошим, и я даже сначала не понял, почему нет привычного грохота. Потом грохот все же послышался, но совсем иного характера. Это пули били в бронежилеты тех, кто стоял за дверьми. Их оказалось пятеро вместе с первым. Пятого я в замочную скважину не видел, потому что он тогда в стороне стоял.
И тут раздался более близкий грохот. И стало вздрагивать тело у меня в руках. Они стреляли в своего. Но я был хорошо прикрыт, и бронежилет оказался крепким, а нападающая сторона, тоже прикрытая крепкими бронежилетами, вместо того, чтобы сблизиться, отступила на ступеньки, и я имел возможность стрелять уже почти прицельно, хотя с одной руки прицельно стрелять сложно даже из такого короткого и не слишком тяжелого оружия.
Первого я свалил, прострелив ему ноги, и тут же попал в ноги второму. Третьему пуля угодила в голову, но я так и не понял, каким образом, потому что я не стрелял так высоко. Последний попытался присесть на ступеньках, но вдруг опрокинулся на спину и скатился с крыльца, хотя я в этот момент в него не стрелял. Но уже по тому, как он скатывался, как он падал, я понял, откуда в него попали. Вадим Корчагин вышел на веранду из кухни. Мы дали еще по одной очереди, добивая парней с простреленными ногами.
– Что Камсари?
– Эта дура не знала, где у нее в доме чай хранится. Спиртное в баре видела, банку с кофе видела, а чай – не знала. Тогда я спросил, знает ли она, где чай хранится в ее собственном доме. Тогда она хотела зарезать меня кухонным ножом, но мне это не понравилось. Я ей шею сломал. А потом еще охранник пришел, принес мне оружие. Пришлось и о его шее позаботиться. Сам я через черный ход сразу к тебе.
– Вальтер… – напомнил я.
Мы вошли в дом, чтобы двинуться к комнате, куда нас привела, как стало ясно, лже-Камсари. Но Вальтер уже шел по коридору нам навстречу. В каждой руке у него было по пистолет-пулемету «ПП-2000». Он справился со своей задачей так же бесшумно, как и мы. И вооружился, похоже, вообще без стрельбы.
– За шторкой стояли, – объяснил он. И поправил ремень сумки с ноутбуком, которую повесил через плечо. – Как у этой штуки затвор передергивается?
Я показал.
Что это за парни пытались нас захватить, не передернув затворы оружия? Непонятно… Или они приехали сюда женщин пугать? Но в доме до их приезда была только одна женщина, которую они заменили другой.
– Пора уходить, – сказал Корчагин.
Мы двинулись к машинам, но я внезапно остановился рядом с «Джимни». Вспомнил о женщине, которую заменили. Нас не захотели пускать в гараж. Подумав пару секунд, я заглянул за угол. Там была дверь, ведущая внутрь гаража. Подняв оружие, я толкнул дверь ногой. Глаза не сразу привыкли к полумраку, но все же я успел рассмотреть, что машин внутри не было. Я шагнул за порог, Вальтер – за мной. У стены лежали тела трех убитых охранников. Настоящих охранников заместителя министра внутренних дел. И рядом с ними, связанная и с залепленным скотчем ртом, лежала женщина. Она была без сознания.
– Это настоящая Камсари, – сказал я и принялся снимать путы с ее рук и ног. Вальтер стал отклеивать скотч.
Женщина пришла в сознание.
– Абали… – сказала она с беспокойством.
– С ним все в порядке. Он скоро должен приехать. Меня зовут Павел Валентинович.
– Абали сказал, что вы приедете. Позвонили, я открыла. И охрану не предупредила. Их сразу убили. С Абали, говорите, все в порядке?
Я вытащил мобильник и повторил последний вызов. Телефон протянул Камсари.
– Расскажите ему…
Она разговаривала не долго. Говорила по‑чеченски. Так ей, видимо, легче было объяснять, не нужно было подыскивать слова. Потом протянула мне телефон.
– Павел Валентинович, я прошу прощения за случившееся. Я здесь ни при чем, – сказал Дакашев.
– Я ни минуты не сомневался, Абали Бесланович. Как нам быть?
– Я уже подъезжаю. Через пять минут буду дома. Дождитесь меня. Там решим…
– Мы дождемся, – согласился я, отключил связь и кивнул Камсари.
Вообще‑то она молодец, хорошо держится после всего пережитого.
– Раньше Абали был вашим должником, а теперь еще и я, – только и сказала она. И торопливо поправила на голове платок, убрав под него выбившиеся седоватые волосы. Конечно, нападавшие с возрастом лже-Камсари переборщили.
А меня уже занимал другой вопрос: кто‑то точно знал, что мы едем в дом к полковнику. Кто‑то знал даже время, когда мы прибудем. И все верно рассчитал. Нападение было произведено буквально накануне нашего появления. Словно отслеживали наше передвижение по дороге.
Кто?
На этот вопрос ответить мог только сам Абали Бесланович.
ПОДПОЛКОВНИК РОЗОВ, СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПРИ ВОЕННОЙ ПРОКУРАТУРЕ. ЧЕЙ АДАТ ЛУЧШЕ?
Марат, так уж получилось, только время зря потерял и бензин напрасно сжег, приехав встречать меня в аэропорт. И жена, конечно, очень расстроится, узнав, что я не успеваю заглянуть домой хотя бы на десять минут. Марату еще предстояло сообщить ей об этом. Но единственная возможность улететь в Грозный появилась у меня сразу после приземления, и мне необходимо было этой возможностью воспользоваться. В кассе билетов, естественно, не было. Перед самым вылетом, даже если свободные места есть, даже если в салоне самолета сидят три человека, все равно билеты продавать не будут. Не знаю уж, почему. Может, просто от лени, может по какой‑то другой причине, но я уже не в первый раз с подобным сталкивался. Пришлось бежать к коменданту аэропорта, объяснять ситуацию. Комендант стал звонить дежурному помощнику начальника аэропорта, потом самому начальнику. Только так и удалось решить проблему. Хорошо еще, что я не взял с собой табельное оружие. С оружием лететь всегда нудно. Пистолет следует сдавать под роспись командиру экипажа, потом, тоже под роспись, получать. Пришлось бы терять время и при посадке, и при приземлении, и во второй раз я просто не успел бы это сделать. Ждать меня никто не стал бы. А без оружия все обошлось благополучно. В самолет меня сажали последним, когда посадка была уже завершена, и даже трап для меня отдельный подогнали.
Правда, я заметил, что самолет все же полон пассажиров. И мне пришлось сидеть на приставном сиденье рядом с закутком стюардесс.
Самолет благополучно взлетел, и вскоре так же благополучно приземлился. Я даже задремать как следует не успел. Впрочем, дремать на приставном сиденье вообще рискованно – свалиться можно.
Из аэропорта я сначала позвонил подполковнику Саламбекову и попросил его прислать за мной в аэропорт машину. А пока ждал, позвонил домой и сообщил жене, что я в Грозном. Марат уже заехал к ней и успел расстроить, сказав, что я сильно похудел. Сам я такому обстоятельству только радовался, хотя особой худосочности в себе не замечал, но у женщин своя семейная политика, и бороться с ней бессмысленно.
– Уж на обратной‑то дороге обязательно заеду, – пообещал я на прощание. – Все. За мной машина пришла.
Я, естественно, соврал: машина прийти так быстро не могла. Но не могу же я без конца слушать эти сожаления по поводу моего здоровья. Я чем меньше обращаю внимания на здоровье, тем здоровее себя чувствую. Это мой персональный психологический аспект. Так всегда было. И потому я не большой любитель думать о том, что у меня болит сегодня, а что будет болеть завтра. У меня вообще на болезни времени нет. Работы слишком много.
Я вышел на стоянку. Мой прокурорский синий мундир, конечно, можно было спутать с мундиром летчика, но только издали. Но среди пассажиров и вообще среди всей публики аэропорта я не видел ни летчиков в синем мундире, ни прокуроров. Следовательно, выделить меня среди толпы несложно, тем более что стоял я в стороне от автобусной остановки, где людей было много, и в стороне от стоянки такси, где пассажиров почему‑то не было вообще.
Вскоре за мной прибыла машина. Обычный уазик, каких множество. Водитель открыл пассажирскую дверцу.
