Ознакомительная версия.
– Готово! – плюхнулся он на сиденье. – Михаил Андреевич, а это правда, что если воинская часть теряет знамя, то наступает несмываемый позор и часть подлежит расформированию? Как вы думаете, эту часть расформируют?
Я не мог связно говорить, приступ хохота одолел. Не к добру это. Дохохочемся когда-нибудь…
Наше новое транспортное несчастье обладало мощным мотором и мощным же аккумулятором. Фары работали, как театральный прожектор, округа освещалась, словно днем. Мы мчались по Лягушачьей долине мимо спящих (мертвых сном) деревень, мимо каменных громад. Качество объездной дороги нашему автомобилю было глубоко сиренево – он находил дорогу даже там, где ее не было. «Ну, не поспим ночку, – самоуверенно рассуждала Виола. – Адреналин бурлит, силы не кончились. Чем мучиться днем, сделаем эту трассу за ночь – и баста! Здесь всего-то верст сорок!». Она забыла, что сорок верст – это по прямой. А по извилистым кривулинам – и сто, и больше. И что, вообще, в Каратае высчитывать километры маршрута – занятие наивное и бесперспективное. Можно ехать несколько часов, а в итоге обнаружить, что проехал пару верст. Здесь расстояния складываются как-то нелепо; тысяча метров не всегда означает километр, а до предмета в зоне видимости можно добираться неделю.
Виола фыркала, что это полная невежественная чушь и упорно гнала машину в ночь.
– Тормози, прячемся, гасим фары, пока не случилось чего непоправимого, – твердил я заезженным попугаем. – Почему ты такая упрямая?
– Убей ее, – утробно урчал с «камчатки» коротышка.
В итоге мы чуть не навернулись с обрыва, возникшего на дороге непонятно почему. Вроде не было и вдруг… возник. За мгновение до смерти Виола крутанула баранку; затрещали рессоры, машина накренилась вправо, и под таким вот интересным углом в сорок пять градусов мы спрыгнули с косогора и чуть не вывернули с корнем подтянутый коренастый дубок. Завыли тормоза.
– Ты должен был убить ее, – вздохнул коротышка.
– Будем дальше пороть горячку? – ядовито осведомился я. – Давай-ка, подруга, малым ходом за лесок, там, похоже, «неперспективная» деревенька. И будет лучше, если мы погасим фары.
Она уже не спорила. Возбуждение прошло, навалилась усталость. Мы въехали в пустую деревню – в ней от силы было дворов пятнадцать, – протащились на малых оборотах мимо заросших бурьяном просевших крыш, сгоревших подворий, встали за пустой фермой на северной околице и заглушили мотор. «Спокойной ночи, – подумал я. – Будем надеяться, что здесь ничего не заминировано». Глаза слипались, но из объятий сна нас вырвали разъяренные вопли двигателей. По дороге, где мы пять минут назад соперничали с обрывом, промчались друг за дружкой несколько машин. Промчались – и рев затих.
– Банда Точеного будет люто мстить, – зевнул я. – Еще бы, мы угнали флагман их эскадры.
– Со знаменем, – добавил Степан. – Они бы нас точно догнали – и отвалили бы по полной строгости понятий.
– Ладно, спим, – сконфуженно пробормотала Виола, обнимая свой рюкзачок. – Утром выедем на основную дорогу – надеюсь, Михаил подскажет, где это.
Но перед сном Степану приспичило заняться гимнастикой. Он заявил, что голоден, как бык, сожрет любого, и принялся вслепую, довольствуясь лунным светом, обшаривать салон. Мы терпеливо ждали, пока он наиграется. В салоне не было ничего – всё свое бандиты носили с собой. Как и всем приличным людям, им было нечего жрать – иначе не заявились бы поздно ночью в нищую общину. В итоге Степан завис у меня над головой и принялся рыться в бардачке, выбрасывая на пол содержимое – тяжелые подшипники, пригодные на роль кастетов, пустой портсигар, кусачки с длинными ручками, ржавый револьвер системы «Нагана». Нашел пачку заплесневелых сухарей, страшно обрадовался, что-то пробормотал про «сожрать за 60 секунд». Но Виола упредила – ловко вывернула коротышке руку (а у нее была тяжелая рука), аргументировав это тем, что в порядочном обществе принято делиться. Мы давились плесневелым хлебом, запивали остатками воды из фляжек и утешали себя только тем, что по-прежнему живы.
На рассвете мне приснился вопль петуха – я изумленно открыл глаза, и петушиный крик растаял в клочках сновидения. Было бы странно, если бы петух кричал наяву. В деревнях давно сожрали все, что бегало и хлопало крыльями. Утро красило нежным светом стены заброшенной фермы, незаметные в буйстве разнотравья крестьянские избы. Алели макушки деревьев, просыпались птицы в лесу. Если уместно в наше время говорить о сельской идиллии, то это была самая что ни на есть идиллия.
Я покосился на Виолу. Она уже не спала. Лучше бы спала… Уже успела ширануться! Растеклась по креслу, дышала глубоко и беззвучно, робкая улыбка растягивала губы. Она забыла раскатать обратно рукав, и я увидел, наконец, кусочек ее обнаженного тела – смуглое предплечье с выпуклыми, густо-фиолетовыми прожилками вен, следами от уколов. Безобразные рубцы вперемешку со вздутиями: так называемый скарификационный способ – на коже делается надрез, туда втирается наркотик. Остаются характерные рубцы. Эффект слабее, но куда деваться? Не всегда есть возможность растворить героин в воде и вскипятить. Я почувствовал, как зашевелилось что-то под лопаткой – странное чувство, одним из составляющих которого была, безусловно, злость. Но я успокоился, украдкой ее разглядывал. Отмечал что-то новое, ранее незамеченное в осунувшейся мордашке, в трогательно торчащих челюстных косточках, в остром подбородочном холмике, в глазах, которых даже героин не лишал смысла…
Она зашевелилась, с шумом выпустила воздух. Я кашлянул, обернулся. Парамон изволил дрыхнуть – в вальяжной позе, скрестив руки, откинув голову с открытым ртом. Коротышки в машине не было.
– Где Степан? – Я почувствовал, как дрогнуло сердце.
Она непонимающе посмотрела в мою сторону (отнюдь не на меня). Лоб нахмурился, глаза остались прежними.
– Сте-пан… – пробормотала она по слогам. – Кто такой Сте-пан?
Скрипя зубами, я соскочил с подножки. Если коротышка ни свет ни заря отправился на поиски новых неприятностей…
Я сбил этого крохотного человечка, когда нырял за ферму, чуть не раздавив его. Степан у нас, как Фигаро, – он везде!
– Перешагни обратно, – проворчал он, потирая отбитую ляжку, – а то не вырасту.
Я отвесил ему шикарный дружеский подзатыльник. Он сделал кувырок и обозленно на меня уставился.
– За что, Михаил Андреевич?
– За дело, – объяснил я. – И не доводи меня больше до нервного срыва.
– Надо же, какие мы чувствительные, – Степан обиженно почесал зудящую макушку. Долго обижаться этот малявка не умел. Он подкатил ко мне на коротеньких, выгнутых колесом ножках и заговорщицки зашептал:
– Ладно, виноват, погулять решил – думал, пожрать чего найду. Не нашел – не живут тут люди…
– Но что-то ты нашел, – насторожился я.
– Давайте потише, – коротышка покосился на слезающую с подножки Виолу, на Парамона, начинающего новый день с прочищения ушей. – На восточной стороне деревни, за старыми скирдами сена, вон там, – он показал пальцем, – стоит джип… «Лендкрузер». Он, похоже, весь из себя бронированный, похож на ежика от торчащих антенн…
– Но мы, мне кажется, уже обзавелись транспортом… – неуверенно начал я и осекся. Коротышка взглянул на меня с укором.
– Это не местные, – объяснил он мне, как тупому первокласснику. – Помнишь, Любомир рассказывал, что шныряют по Каратаю неопознанные субъекты – ну, вроде как наблюдают за тем, что здесь происходит?
Я почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Ох, как не хотелось бы мне, чтобы тяга к познанию заявила о себе в такой неподходящий момент…
– Так-так, – насторожилась Виола. – И что же дальше?
– Они ночевали за этими стогами; приехали, видать, уже после нас… – воровато озираясь, шептал коротышка. – Иду я, стало быть, в ус не дую, головешки пинаю… смотрю, а они стоят! Ну, спрятался, давай подсматривать. Их двое. Одеты цивильно – не так, как наши люди одеваются; подстриженные такие, выбритые… Один из них зубы чистил – представляете? И рот полоскал какой-то хренью из бутылька. А другой курил сигарету с фильтром и по спутниковому телефону изволил разговаривать! А потом они чего-то хихикали между собой; я расслышал только, что «осталось еще три дня в этой дыре»… Знаешь, Михаил Андреевич, что-то мне подсказывает, что они не знают про нас…
– То есть они уже проснулись… – задумчиво пробормотал я. – А изучить обстановку вокруг себя с картинки, нарисованной спутником, пока не удосужились…
– Не то слово, Михаил Андреевич. Они уже уезжать собрались…
Вот тут-то и вцепился в меня клещами бес познания. Парамон что-то квохтал, хлопал прочищенными ушами; Виолу терзали сомнения – она с чего-то решила, что риск полезен только в ограниченных дозах; коротышка азартно шептал, что хрен с ней, с истиной – у этих чистюль определенно должны быть запасы еды; не курей же они в багажнике разводят!
Ознакомительная версия.
