Потом подряд три медведя. Следом шел вольер с носорогом. Интересно, против кого могут выставлять носорога? Пять диких кабанов, каждый в своем закутке, чтобы не ссорились… Конечно, можно было бы расстрелять сейчас все рожки, спасти и божьих тварей и себя от излишне крутых поворотов судьбы. Но в этом варианте были свои минусы: во-первых, он бы навлек на себя внимание охраны со всего дворца, могли бы начать стрелять и в него, и, во-вторых, зверей жалко, и, в-третьих, а это главное, там наверху тусуется столько силовиков из стран СНГ, что и спрятаться негде, ежели даже удастся унести ноги. Нет, увы. Этот путь – не наш путь. И так он позволяет себе больше, чем дозволено простому милиционеру. Николай ухмыльнулся, достал сигарету и закурил.
– Здесь не курят, – мимоходом предупредил служащий.
"Ну да, тебя не спросили", – подумал Николай и продолжил экскурсию. Зверюшкам это, конечно, неприятно. Но здесь должны быть клети и для людей.
Где-то здесь сидит этот пресловутый Колян?
Он схватил за рукав возвращающегося откуда-то служащего, только что сделавшего ему замечание по поводу курения.
– Стой, парень! Где тут сидит Колян?
– По инструкции мы не имеем права…
– Отставить! Ты что, парень, не видишь, кто перед тобой? Мне надо доложить хозяину. А ну веди, чтобы я не искал.
Парень был плюгавый, видно, из облагодетельствованных местных. Было ему лет двадцать шесть – двадцать семь. Он смерил Николая внимательным взглядом, оценил костюм, автомат, не думающую гаснуть сигарету, вздохнул и повернул свою тележку.
– Идите за мной.
Что ж, пошли.
Идти-то было совсем нечего. Через пару боксов кончились клетки. В последних обитали собаки: кавказские, доберманы, лайки и доги. Все вперемешку.
Странно, как они между собой не передрались?
За боксами пошел сплошной бетон стены, метров тридцать длиной, с неприметной дверью.
– Сюда, – сказал проводник, повернулся и пошел по своим делам.
Николай толкнул дверь. Она была не заперта. Он вошел и попал в коридор между стеной и решетками, за которыми располагались жилые клети метров на пятнадцать каждая. Квадратных метров, имеется в виду. Весь зал очень походил на американскую тюрьму, как ее показывают в дешевых фильмах для развивающихся стран, и, вероятно, был сделан по видеообразцу.
В клетушках имелись кровать, стол, стул, штанга, боксерский мешок, кое-какие тренажеры. И, конечно, люди. Так сказать, образцово-показательная тюрьма.
Навстречу спешил еще один жующий на ходу охранник. Его стол находился в конце коридора, он надзирал за порядком, а сейчас устроил себе перерыв на ужин.
– Кто разрешил? Сюда нельзя! – встревоженно выкрикивал он, на ходу перекидывая со спины автомат. – Ваш пропуск!
– Пропуск? – переспросил Николай, разглядывая дожевывающего охранника.
Запахло копченой колбасой. И огурцами. "Их что, здесь не кормят по-настоящему? – подумал он. – Или этот просто проголодался?" Он заметил, что обитатели клеток смотрят на них.
Мужик остановился в метре, наставил автомат.
– Кто вы такой? – спросил он, разглядев качество костюма и начиная подозревать в посетителе кого-нибудь из гостей.
Николай, не отвечая, схватил правой рукой направленный на него ствол, сильно рванул на себя, одновременно выброшенным левым кулаком удерживая метнувшееся вперед лицо; не ожидавший нападения надзиратель, ошеломленный ударом в лоб, смотрел, ничего не соображая. Автомат удержать не смог, ремень соскользнул с плеча, приклад оказался в удобной позиции и всего в полуметре от физиономии. Николай воспользовался этим: приклад бросил вперед, смял нос и "мягкие ткани лица", а с ними и всего охранника. Кто-то из зрителей по ту сторону прутьев вежливо захлопал в ладоши.
Все клетки были заполнены, и на беглый взгляд здесь сидело человек десять. Все в спортивных костюмах, большинство голые по пояс. Здоровые ребята, спортсмены, сразу видно.
– Сейчас я вас, мужики, выпущу, – пообещал Николай.
– Подожди! – вдруг сказал кто-то. – Откуда ты такой взялся? Может, мы не хотим уходить?
– Как так? – не понял Николай. – Я же вас могу выпустить. Охраны сейчас нет, спит охрана. Проведу, никто не хватится.
Он нагнулся над лежащим без сознания надзирателем, поискал в карманах и нашел связку ключей.
У ближайшей клетки стал подбирать ключ, открыл.
Все молча его разглядывали. Он открыл еще одну клетку, еще… Вдруг сообразил, что никто и не думает выходить.
– Вы чего, мужики? Я гарантирую…
– Слышь, паря, это тебя я завтра буду мочить? – вдруг спросил обитатель очередной клетки, которую Николай собирался открыть.
– Ты что, сосунок, не сообразил еще, что все мы здесь добровольцы? Вишь ты, спаситель явился! Дорогу к свободе указал. А что нам там делать с этой свободой?
Николай его узнал. Мужик был почти с него ростом, только тяжелее килограммов на десять-пятнадцать. За счет лишнего веса, конечно. Однако и жир не мог скрыть могучие мышцы Коляна. Разумеется, это был Колян. И если бы не явная залысина, мудро приподнимавшая лоб, не шрам на щеке от некогда глубокой рваной раны, зажившей самостоятельно и потому не украшавшей владельца, можно было сказать, что оба смотрелись в зеркало.
– Ну что уставился, Робин Гуд?
– Ты Колян?
– Ну, Колян, а дальше что? Теперь вот, когда я тебя увидел, могу сказать, что завтра не просто кокну, а с большим удовольствием это сделаю. Приходят тут идиоты-чистоплюи, освобождают массы. Ты спроси раньше, почему никто уходить не хочет?
– Ну и почему? – машинально спросил Николай.
Разговор ему не нравился. Ему все не нравилось. Из тех отсеков, которые он открыл, никто не выходил. Кое-кто уже отвернулся, потеряв к нему интерес, занялся своими делами. Один выжимал штангу, другой что-то писал за столом. Но большинство продолжало прислушиваться.
– А потому, что если они выживут, то получат свои законные сто тысяч зеленых.
– А если не выживут?
– Тогда эти сто кусков получат их семьи. Понял, сосунок?
– А ты что получишь?
– Что я получу, тебя не касается. Тебе достаточно знать, что завтрашний день ты не переживешь. Мне говорили, что ты легавый? Представляешь, с каким удовольствием я сверну шею легавому?
Он повернулся, словно бы обращался к сочувствующим слушателям, и густо захохотал. Теперь еще больше стало между ними различий. Чему, впрочем, удивляться? Николай как-то, еще в институте, читал, что даже однояйцевые близнецы, воспитанные в разных условиях, хоть и мистически копируют друг у друга основные вехи: болезни, женитьбы, увлечения, – могут стать совершенно разными личностями. Кажется, так. Впрочем, здесь тема с близнецами не звучала: ничего не могло быть общего между ними, кроме случайного сходства.
– Упыря убили, – сообщил он.
Колян пристально посмотрел ему в глаза. Хотел что-то сказать, но промолчал.
– Его взорвали вместе с катером, – пояснил Николай.
Колян ухмыльнулся.
– А мне это зачем знать? Мне-то что?
– Тебя тоже в любом случае убьют. Если ты сейчас уйдешь, можешь спасти свою шкуру. Да и мне хлопот меньше.
– Ишь! Благодетель! Ты забыл о своих корешахлегавых. Меня везде ваши схватят. А за кордоном – Интерпол. Теперь только в Чечне можно отсидеться. А зачем мне Чечня? Завтра прикончу тебя, вот и свобода, и деньги.
– Зря надеешься, – заметил Николай. – А впрочем, дело твое.
Он неторопливо стал подбирать ключ к клетке Коляна, открыл.
– Вольному воля, – сказал он. – Я свое дело сделал. Хочешь – уходи, нет – сиди в клетке, раб.
– Завтра посмотрим, кто из нас раб и кто из нас труп, – пообещал Колян.
Разговор потерял для Николая всякий интерес. Он еще раз огляделся.
– Кто-нибудь передумал оставаться? – громко спросил он.
Никто не отозвался. Николай бросил ключ в ближайшую клетку.
– Черт с вами, гладиаторы хреновы. Оставайтесь.
Тешьте публику. Я пойду.
Он постоял над лежащим без сознания охранником.
– Выходит, зря я его выключил? – посетовал он. – Что у вас здесь за кунсткамера!
Николай покинул эту добровольную тюрьму и без приключений добрался до выхода. Лифтер и его напарник все еще были без сознания. Николай оставил им автоматы, рожки, но пистолет и нож экспроприировал. Особенно нож понравился: тяжелое, толстое лезвие, отличная балансировка – хоть кидай, хоть режь вручную.
Он поднялся на лифте до первого этажа, вышел.
В холле вестибюля бродили те, кого уже успел утомить праздничный прием. Двери зала были приоткрыты, и оттуда доносилась музыка. Створки выглядели такими тяжелыми, что становилось понятно, почему к ним изнутри приставлены два амбала.
