Я уселся напротив.
– До меня дошел слух, что вы можете помочь мне, заключенный Хардимен.
– Неужели? – Он неуклюже развалился на своем стуле, всячески давая понять, что в подобной ситуации чувствует себя совершенно свободно. Покрывающие его лицо и шею ссадины были еще свежими и даже кровоточили, некоторые же были покрыты блестящей корочкой. Живыми на его лице оставались только зрачки, излучающие яркий свет из глубоких впадин, в которые были утоплены его глаза.
– Да, я слышал, вы хотели поговорить со мной.
– Совершенно верно, – сказал он, пока Долквист усаживался рядом со мной, а Лиф занял позицию у стены, приняв бесстрастный вид и сжав в руке дубинку, которой полицейские вооружены в ночное время. – Я уже давно хотел поговорить с вами, Патрик.
– Со мной? Но почему?
– Вы занимаете меня. – Он пожал плечами.
– Но ведь вы большую часть моей жизни пробыли в тюрьме, заключенный Хардимен...
– Пожалуйста, зовите меня просто Алек.
– Хорошо, Алек. Мне непонятен ваш интерес.
Он запрокинул голову с тем, чтобы очки, которые то и дело соскальзывали на кончик носа, вернулись на свое место.
– Воды?
– Простите? – спросил я.
Он кивнул в сторону пластмассового кувшина и четырех таких же стаканов, стоящих слева от него.
– Не хотите ли воды? – спросил он.
– Нет, спасибо.
– А чего-нибудь сладкого? – Он ласково улыбнулся.
– Что?
– Вам нравится ваша работа?
Я посмотрел на Долквиста. За пределами этих стен карьера превратилась в навязчивую идею.
– Надо же платить по счетам, – сказал я.
– Но это далеко не все, – сказал Хардимен. – Разве не так?
Я пожал плечами.
– Как думаете, вы будете заниматься ею и в пятьдесят пять? – спросил он.
– Не уверен даже, что в тридцать пять, заключенный Хардимен.
– Алек.
– Алек, – сказал я.
Он кивнул с видом священника, исповедующего своего прихожанина.
– Чем еще вы могли бы заниматься?
Я вздохнул.
– Алек, мы пришли не для того, чтобы обсуждать мое будущее.
– Но это не означает, что мы не можем этого сделать, Патрик. А? – Он поднял брови, и его изможденное лицо смягчилось выражением невинности. – Вы мне интересны. Доставьте мне удовольствие, ну, пожалуйста.
Я посмотрел на Лифа, он только пожал своими широкими плечами.
– Возможно, преподавать, – сказал я.
– Правда? – Он даже подался вперед.
– Почему бы нет?
– А что если поработать на большое агентство? – спросил он. – Слышал, они хорошо платят.
– Некоторые – да.
– Скажем, распространять благотворительные пакеты, полисы по страхованию жизни или что-нибудь в этом роде.
– Да.
– Вы уже размышляли над этим, Патрик?
Мне ненавистно было слышать, как он произносил мое имя, но я не мог определить почему именно.
– Я думал над этим.
– Но все-таки предпочитаете независимость.
– Вроде того. – Я налил себе стакан воды, и горящие глаза Хардимена впились в мои губы, поглощающие воду. – Алек, – сказал я, – что вы можете сказать нам по поводу...
– Вы знакомы с притчей о трех талантах?
Я кивнул.
– Те, кто скрывает или боится реализовать свои способности, они – "ни горячие, ни холодные" и будут отвержены Господом.
– Я слышал притчу, Алек.
– Ну и? – Он откинулся назад и поднял ладони вверх, насколько позволяли наручники. – Человек, игнорирующий свое призвание, "ни горячий, ни холодный".
– А что если человек не уверен в нем, в этом самом призвании?
Хардимен пожал плечами.
– Алек, если бы мы могли обсудить...
– Я думаю, Патрик, вас наделили даром ярости, гнева. Я уверен. Я увидел его в вас.
– Когда?
– Вы были когда-нибудь влюблены? – Он наклонился вперед.
– Какое это имеет отношение?..
– Так были?
– Да, – сказал я.
– А сейчас? – Он впился взглядом в мое лицо.
– Почему вас это волнует, Алек?
Он отпрянул назад и стал смотреть в потолок.
– Я никогда не был влюблен. Я не знаю, что такое любовь, я никогда не держал женскую руку в своей, никогда не ходил с девушкой на пляж, никогда не беседовал о повседневных делах: кто будет варить, кому убирать в этот вечер, надо ли позвать мастера для ремонта стиральной машины. У меня нет опыта по части всего этого, и иногда, когда я один, особенно поздно ночью, это вызывает у меня слезы. – На мгновенье он прикусил нижнюю губу. – Но все мы мечтаем, полагаю, о другой жизни. Нам всем хочется прожить тысячу различных жизней во время нашего земного существования. Но это невозможно, правда?
– Нет, – сказал я. – Нам не дано.
– Я спросил о ваших карьерных возможностях, Патрик, потому что верю, что вы знаковая фигура. Понимаете?
– Нет.
Он грустно улыбнулся.
– Большинство мужчин и женщин влачат свою земную жизнь однотипно, без всякого разнообразия. Жизни, преисполненные тихого отчаяния, и всем все равно. Эти люди рождаются, какое-то время существуют, испытывая при этом определенные страсти, увлечения и даже любовь, сопровождая все это мечтами и болью, затем они умирают. И мало кто это замечает. Представьте, Патрик, миллиарды таких людей, больше – десятки миллиардов на протяжении истории прожили, не оставив никакого следа на земле. Они вполне могли не рождаться вообще.
– Те, о ком вы так говорите, могут с вами не согласиться.
– Уверен в этом. – Он широко улыбнулся и наклонился ко мне, будто собирался поведать мне какой-то секрет. – Но кто будет их слушать?
– Алек, все, что мне нужно узнать от вас, это почему...
– Но вы – потенциально знаковая фигура, Патрик. Вас могут помнить очень долго даже после вашей смерти. Подумайте, какое это было бы достижение, особенно в нашей угасающей культуре. Подумайте.
– А что, если у меня нет желания быть "знаковой фигурой"?
Его глаза исчезли за флюоресцентной дымкой.
– Возможно, выбор будет не за вами. Может случиться, что он падет на вас независимо от того, нравится вам это или нет. – Он пожал плечами.
– С чьей помощью?
– Отца, – сказал он, – Сына и Святого Духа.
– Разумеется, – сказал я.
– А вы, Алек, знаковая фигура? – спросил Долквист.
Мы оба, повернув головы, посмотрели на него.
– Да, вы? – повторил Долквист.
Голова Алека Хардимена медленно повернулась лицом ко мне, при этом его очки сползли на середину носа. Глаза за стеклами напоминали молочно-зеленоватую поверхность Карибского моря.
– Простите вмешательство доктора Долквиста, Патрик. Последнее время он немного не в себе по поводу жены.
– Моей жены? – уточнил Долквист.
– Супруга доктора Долквиста, Джудит, – сказал Хардимен, – ушла от него к другому мужчине. Слышали об этом, Патрик?
Долквист снял нитку у себя с колена, потом уставился на ботинки.
– Затем она вернулась, и он принял ее обратно. Уверен, были слезы, мольба о прощении и немного слегка злорадных замечании со стороны доктора. Можно только предположить. Но это было три года тому назад, правда, доктор?
Доктор глядел на Хардимена чистыми глазами, но дыхание его стало несколько поверхностно, а правая рука по-прежнему машинально теребила штанину.
– Мои сведения из солидного источника, – сказал Хардимен. – Так вот, каждую вторую и четвертую среду ежемесячно королева доктора Долквиста по имени Джудит разрешает двум бывшим заключенным этого самого заведения проникать во все потайные части ее тела, и происходит это в гостинице "Ред Руф" по адресу Рут Уан, Согусе. Интересно, что доктор Долквист думает по этому поводу?
– Хватит, заключенный, – сказал Лиф.
Долквист уставился в какую-то точку над головой Хардимена, и когда он заговорил, голос его звучал мягко, но на затылке появилась полоса ярко-красного цвета.
– Алек, ваши бредовые иллюзии оставим для другого раза. Сейчас...
– Это не иллюзии.
– ...Мистер Кензи здесь по вашему настоянию, и...
– Вторая и четвертая среда, – не унимался Хардимен, – с двух до четырех в гостинице "Ред Руф". Номер двести семнадцать.
