будешь делать?
— Нужно немедленно собрать партактив и Солдатские комитеты.
— И что ты им скажешь?
Чтобы ситуация не вышла из-под контроля, солдаты между собой много до чего договориться могли, Климов сам решил провести собрание Солдатских комитетов, чтобы они уже решили, как быть и объявили решение простым солдатам, кои вынуждены будут согласиться с решением тех, кого сами выбрали в Комитеты.
При этом вмешиваться Михаил в работу этого толковища не собирался принципиально, дескать решайте, я в ваших руках, очень надеясь, что все же члены СДПР встанут за него.
— Перед собственно Солдатским комитетом я выступать не стану, это будет выглядеть как-то неоднозначно…
Елена согласно кивнула.
— А вот членам СДПР расскажу, что это все обман. Американцы просто не хотят, чтобы мы вернулись в Россию и смели их ставленников, в которых они вложили многие миллионы долларов, кои скоро захватят власть и развалят страну на части в угоду своим хозяевам. И эту мысль комитетским пусть донесут активисты.
— А может ну их? Ты командир дивизии… они сами выбрали тебя…
— Нет, моя власть все еще слаба в плане легитимности. Этот съезд, если все пройдет как надо, только укрепит ее, сделав безоговорочной. И если люди сейчас не встанут за меня, то и в самый ответственный момент предадут. И значит я как командир и лидер просто ни на что не годен, о чем узнать лучше сейчас.
— Ладно… давай попробуем…
Михаилу оставалось только похвалить себя, что пока двигались к Лиону, он наскоро просмотрел компромат от Игнатьева на революционеров и потихоньку через актив СДПР пускал в солдатские массы порочащую информацию на самых одиозных личностей, того же Бронштейна-Троцкого. Тем же членам Солдатских комитетов показывал сами документы. Почва подготовлена и слова эти не воспримут в штыки.
Так, собственно, и вышло.
Для толковища собрались в тоннеле, для чего многих из активистов СДПР и комитетских перевозить лодках благо по берегу Роны хватало мелких деревушек.
— Итак, все мы знаем о предложении американцев сдать им товарища полковника в обмен на жизнь, но с заключением под стражу до конца войны, — взял слово председатель Солдатских комитетов прапорщик Котов, но при этом не член СДПР, а анархист.
— Да пошли они к такой-то матери! — вскочив на ноги, воскликнул Родион Малиновский. — Подумайте браты, сколько бы нас полегло не уведи РОД товарищ полковник с фронта?! Да все бы там и полегли! Сами из газет уже знаете, что на наш участок не одна немецкая армия нацелена была, а несколько. Никто бы не ушел! И сейчас нас хотят загнать обратно с немцем драться.
— Так вроде ж о мире заговорили? — обронил один из комитетских тоже не входящих в СДПР. — Сам газеты нам читал… Перемирие и значит боевым действиям конец…
— Ха! Американские буржуи не для того столько денег, многие мильены, вбухали в военную промышленность, чтобы ее так просто закончить не получив прибылей. Они ведь только-только свою промышленность раскрутили, стали делать пушки, пулеметы и боеприпасы, а тут бац и войне конец! Вот увидите этот Блюм сейчас начнет хвостом вилять прижатый к стенке американскими банкирами. Так что вполне можем оказаться на передовой, при этом нас разобьют на отдельные полки, чтобы мы больше не моли представлять собой опасность и пошлют в самые жестокие атаки. Остается только надеяться, что французы все-таки устали от войны настолько, что решат поступиться многим, чтобы ее закончить и скинут эту политическую проститутку…
Солдаты еще погудели обсуждая варианты действий, но в конечном итоге благодаря тому, что большинство комитетских все-таки являлись активистами СДПР, сошлись на мнении, что верить буржуям, кои хотят разделить Россию на колони, нельзя, а значит выдавать полковника никак не можно.
Климов, услышав решение, выдохнул с облегчением, хоть и постарался скрыть это за маской уверенности. Так-то сдаваться он и не думал, даже при ином раскладе, но при этом должен был пойти на риск и дать возможность решить свою судьбу именно Комитетским, чтобы солдаты видели, что от них тоже что-то зависит, что полковник не очередной тиран, а значит и доверия теперь к нему будет еще больше, что очень немаловажно в дальнейшем.
Кроме того, в пользу Климова сказался еще один момент, который он несколько упустил из виду и осознал лишь чуть позже в очередной раз проходя мимо составов по своим делам и отвечая на доброжелательные приветствия солдат, а именно фактор Лидера или даже Вождя.
Дивизия, после всего произошедшего, да в условиях враждебного окружения и чужбины начала незаметно, но стремительно мутировать из воинского подразделения с формальным подчинением старшим по званию в нечто иное… не то, чтобы в банду, но что-то в такое полуформальное, вроде казачьего войска, как оно формировалось изначально после перехода от чистых разбойных шаек в нечто более организованное.
Этому процессу оказачивания, если так можно выразиться, весьма способствовали Солдатские комитеты с их демократическими процедурами. Ведь тех же атаманов тоже выбирали на сходе, как и самого Климова в командиры дивизии выбрали именно солдаты. И полковник в глазах солдат теперь скорее ассоциировался батькой-атаманом, а это уже совсем другой уровень личностного восприятия и… преданности, особенно на фоне его всяческой заботе о подчиненных. Все это усиливалось еще и тем, что он вел их домой. Тоже кстати невольные параллели возникали с тем же Моисеем, из-за чего на подсознательном уровне проявлялся этакий религиозно-мистический налет к его персоне.
Но это не что-то уникальное. В такие нестабильные времена революционных потрясений наверх всплывает не только всякое отребье, как некая субстанция жизнедеятельности, но и сильные личности, как правило одиозные, что сколачивали вокруг себя значительную силу. Ярчайший пример — Наполеон, что прорвался к верховной власти. Большинство же просто стали местечковыми «знаменитостями», что либо не смогли подняться выше или вовсе не ставили себе таких целей изначально, предпочитая играть во второй лиге.
Офицеры из прежних может и были не согласны с решением Солдатских комитетов и с удовольствием бы сдали своего командира американцам, но понимали, что после этого их всех порвут на клочки.
29
Сгустились сумерки.
Климов вызвал Федорова. При этом отметил, что что-то неуловимо изменилось в отношении Воздушного казака к нему. Исчезла какая-то дурашливая наигранность что ли, кою Михаил раньше воспринимал просто как черту характера этого пилота от бога. Но теперь понял, что это являлось своеобразной психологической стенкой, что Федоров поставил между собой и ним.
«Только теперь он похоже полностью признал мое право приказывать ему, — осознал Климов. — Раньше ему просто деваться некуда было. А теперь за внешним формальным признаем легло фактическое. Ну да,
