– По казарме! – скомандовал я и опустошил имевшийся у меня третий одноразовый гранатомет.
И сразу в нескольких местах ночь окрасилась вспышками ответных выстрелов.
– Отходим! – скомандовал я. Задачу мы выполнили, теперь следовало «сделать ноги».
– Федотова зацепило! – Крик Козлова перекрыл выстрелы.
– Радиостанции, всем включить радиостанции! – спохватился я, с началом боя хранить радиомолчание стало бессмысленно.
В свете разгорающихся пожаров из поврежденной казармы выбегали люди, кто-то из них падал, попадая под наши пули, кто-то делал это сам и открывал ответный огонь. Ночь окончательно расцвела. Трассеры, разрывы гранат и ВОГов, с шипением улетающие в небо осветительные ракеты. Противник опомнился и теперь стягивал силы, охватывая нас неровным полукругом. И я понял, что без помощи нам отсюда не вырваться.
– Илья, они в твоем распоряжении, придави их! – то ли попросил, то ли потребовал я. В любом случае наши, похоже, только этого и ждали. Не успела моя последняя фраза отзвучать в эфире, как во фланг противника полетели пули. Далекие, не слишком прицельные, но все же заставившие агрюш на время забыть о преследовании и озаботиться собственными задницами.
– Уходим, в темпе! – Я поменял магазин и вслед за пулеметчиками начал отступление. Козлов уже ломился сквозь тростник, проламывая дорогу, Мухин тащил на себе раненого Олега, затем бежали все остальные, колонну замыкал я.
– Машины! – предупредил Нигматуллин, первым заметивший мелькнувшие на горизонте фары.
«Черт, вот гадство! Как они так быстро отреагировали? Или случайное совпадение? Хотя что это меняет?» – одна за другой мелькают мысли. Мысли мыслями, но надо действовать.
– Ускориться! Быстрее, ребята, быстрее! Стас, – окликнул я Нигматуллина. – Помоги Косте.
– Я, есть! – тут же отозвался тот, и в отсветах пожарищ я увидел подбежавшего к Мухину Станислава. Вдвоем они подхватили раненого и потащили его вперед.
Мы отходили с максимально возможной скоростью, но машины приближались слишком быстро.
– Женя, уводи ребят! Серый, Глеб, – я остановил пулеметчиков, – вон на тот взгорок вперед, бегом! Шибче, ребята, шибче! – скомандовал я и первым начал подниматься вверх. Вспомнив про ведущего бой Болотникова, нажал кнопку тангенты.
– Болото, как обстановка?
– Сложная и напряженная, – отшутился Илья (со стороны леса продолжали нарастать выстрелы).
– Начинай отход! – приказал я, понимая, что свою задачу подгруппа Ильи выполнила – с базы мы вырвались. А дальше уже как повезет – подъезжающая колонна оказывалась вне досягаемости его оружия, помочь нам он ничем не мог. – Жди нас на основном пункте сбора. Не появимся по времени, выводи людей самостоятельно. Как понял? Прием.
– Принял, – просто, коротко, никаких там: «А как же вы? Без вас мы не уйдем!» – четко, по-военному. Принял и пошел выполнять. Так и должно быть. Тем более что через позиции охранения ЗРК ребятам не прорваться, а идти вокруг, навстречу нам, долго и потому бессмысленно. Пока дойдут, мы либо уйдем в лес, либо на подходах к нему лежать и останемся.
Глава 16
Только вбежав на взгорок, замечаю, как тяжело дышится, ощущение такое, будто я только что километр за рекордное время отмахал. Вершинка слегка покатая, под ногами трава, снизу, частично закрывая обзор, вытягиваются верхушки тростника.
«Вот тут и заляжем, – замелькали мысли. – Дорогу должно быть видно хорошо, а нас в темноте не сразу заметят. Вот огонь откроем, тогда по полной и получим. Нам их только остановить, прыть, так сказать, сбить, азарт остудить, чтобы в погоню сразу не бросились. А мы тут долго не задержимся – знай только «попа, попа, держи мои ноги». Кажется, эта поговорка раньше звучала как-то иначе, вот только как, хоть убей, не помню, но смысл правильный.
Я опустился на землю, автомат к плечу, ствол в сторону приближающихся фар, слева и справа от меня распластались пулеметчики.
– Сергей, Глеб, максимально длинными очередями, – требую я. – Понятно?
– Так точно! – отзывается Чебуреков, и я слышу, как он гремит лентой – перезаряжается, и правильно делает. Пусть заряженная лента целиковая будет. Машины совсем близко, свет фар бьет в оптику, как бы не засветить, но не должно, последние модификации ночных прицелов вроде бы светоустойчивые. Домой вернемся, надо будет повнимательнее инструкцию прочитать. Никогда не любил заниматься изучением матчасти, а вот, глядишь ты, желание появилось. К чему бы это? Я бы сейчас вообще многое бы поизучал, древнюю историю, например. Будь у меня вторая жизнь, я бы в археологи пошел. Раскопки, тайны всякие. Поездки в разные страны опять-таки. Эх. Что-то уж больно быстро эти машины подъехали…
– Огонь! – кричу я, и мой автомат выплевывает длинную очередь. Перестук пулеметов заглушает все остальные звуки. Гаснут фары, но факелом взвивается вверх пламя, образовавшееся на месте ближайшего автомобиля – бронебойно-зажигательные пули моих пулеметчиков не оставили ему шансов. В ночи сверкают многочисленные вспышки выстрелов – противник открыл беспорядочный огонь во все стороны. Сверкают в воздухе огненными росчерками трассирующие пули. От второй машины тянется вверх черный дым, через секунду ее охватывает пламя.
– Уходим! – кричу я добивающим ленты пулеметчикам, мы поднимаемся и бежим вниз, по склону взгорка шлепают пули. Нас заметили. Но поздно – обратный скат надежно защищает нас от врагов, жаль, что временно. Бежим вперед.
– Ложись! – кричит Чебуреков, и я слышу, как рубит тростник ударившая впереди очередь. Нас не видят, но количественное преимущество врага позволяет ему стрельбой наугад перебить нас как куропаток. Одна надежда на везение.
– Бежим! – командую я, вскакиваю и со всей дури несусь дальше. Слышу, как тяжело дышат мне в спину мои пулеметчики. Срезаемый пулями, валится вниз тростник. Еще немного, и мы выйдем к лесу. Светает. Черт, нам еще предстоит преодолеть небольшой открытый участок. Сорок метров, какие-то сорок метров… «Сороковые роковые», – вспомнилось так некстати. Бегу дальше. За спиной крик боли, шум падающего и ломающего тростник тела.
– Мать твою за ногу! – мысль вырывается звуком.
– Командир! – пронзительный голос Глеба перекрыл звуки выстрелов. – Серегу ранило!
Мог бы и не орать, я и без него понял, что дело плохо.
– Глеб, пулеметы хватай! – кричу, а сам, не разбираясь, куда и как ранило Чебурекова, наклоняюсь, хватаю его обмякшее тело, взваливаю на плечо и чувствую, как трещит позвоночник.
– Серый, до чего же ты тяжелый! – вырывается звуком очередная мысль.
Чебуреков что-то сквозь стон невнятно бормочет. Надо было бы обезболивающее сделать и рану перевязать. Если, не дай бог, артерию задело, то угроблю парня. А если на месте перевязывать начну, угроблю всех троих. Каждая секунда дорога. По вспышкам видно, что за нами бегут. Твари! Прокофьев вскидывает пулемет.
– Не стреляй! – приказываю я. Нас не видят, тростниковые стебли и еще не рассеявшиеся утренние сумерки надежно скрывают нас от глаз противника. Игиловцы бьют наугад. Глеб понимающе кивает. В предутренней мгле его раскрасневшееся лицо кажется темно-серым. Тяжело переставляя ноги, я пытаюсь бежать. Хорошо хоть, мы выбрались на тропинку, протоптанную ушедшими с Козловым разведчиками. Дышать тяжело, на губах привкус железа. Остановиться, отдохнуть нельзя. А впереди еще открытая прогалина, с которой мы и ушли на крюк. Метров сорок, кажется, где-то так. Пять секунд, даже меньше, это если на беговой дорожке и в кроссовках. Моя стометровка – двенадцать секунд. Сколько мне понадобится времени, чтобы преодолеть ее сейчас? Что-то больно бьет по голени. Надеюсь, это была какая-то вывернувшаяся из-под ноги коряга. Но даже сквозь усталость чувствуется, как по коже течет что-то мокрое. Какие глупые мысли, как может что-то течь что-то не мокрое? Кровь… значит, попали… Но я бегу, значит, царапина. Почти ранили, а почти не считается. Немного потерпеть…
