Мэллори посмотрел на север, где ветер отгонял вереницу туч, оставляя за собой большой участок чистого звездного неба. Скоро вся дамба и ущелье надолго окажутся во власти лунного света.
Горько усмехнувшись, Мэллори подумал, что не отказался бы от более уютного местечка на это время.
Мэллори добрался уже до середины поперечной трещииы. Он взглянул налево и прикинул, что футов через тридцать-сорок он минует стену дамбы и окажется над самым водохранилищем. Он посмотрел направо и, нисколько не удивившись, увидел Миллера, застывшего на месте и вцепившегося в стальной костыль обеими руками, словно тот был его самым надежным другом, что, пожалуй, сейчас соответствовало действительности. Мэллори глянул вниз: прямо под ним футах в 50 проходила стена дамбы, а в 40 виднелась крыша сторожевой будки. Он вновь посмотрел на небо: еще минута и выглянет луна. Как это он выразился днем в разговоре с Рейнольдсом? Ах, да. Ибо иного времени не дано. Он уже начал сожалеть о том, что сказал. Мэллори был новозеландцем, но лишь во втором поколении: его предки являлись шотландцами, а они, как известно, склонны верить в приметы, вроде черной кошки или сглаза. Мэллори мысленно пожал плечами и продолжил свой путь.
Находившийся внизу возле лестницы Гроувз, который сейчас не столько видел, сколько угадывал темный силуэт Мэллори на фоне черной скалы, понял, что скоро Мэллори и вовсе скроется из виду и тогда Гроувз будет не в состоянии прикрыть его огнем. Он тронул Петара за плечо и, слегка надавив, дал понять, что тому следует сесть подле лестницы. Петар уставился на него невидящими глазами, затем, похоже, сообразил, что надо делать, послушно кивнул и опустился на землю. Гроувз засунул «люгер» с глушителем под одежду и полез вверх по лестнице.
«Ланкастеры» продолжали бомбить Зеницкое Ущелье. Бомбы одна за другой с удивительной точностью падали на небольшой участок, выбранный в качестве мишени, валя деревья, вздымая в воздух кучи земли и камней, вызывая множество локальных пожаров, в которых уже сгорели почти все фанерные танки немцев. В семи милях южнее Циммерманн с интересом и удовлетворением прислушивался к непрекращающейся бомбежке. Затем повернулся к адъютанту, сидевшему рядом в штабной машине.
— Как бы то ни было, вы должны признать, что британские ВВС заслуживают наивысшей оценки за свое усердие. Надеюсь, наши войска покинули этот район?
— В радиусе двух миль от Зеницкого Ущелья нет ни одного немецкого солдата.
— Превосходно, превосходно. — Циммерманн как будто начисто забыл свои прежние дурные предчувствия. — Итак, пятнадцать минут. Скоро выглянет луна, пока же пусть пехота стоит. Следующая группа войск может переправляться вместе с танками.
Рейнольдс, ориентируясь на близкие звуки выстрелов, двигался вдоль правого берега Неретвы. Внезапно он застыл как вкопанный. На его месте большинство людей поступило бы точно так же, почувствовав, как в шею упирается дуло автомата. Рейнольдс очень осторожно, чтобы обладатель автомата не занервничал и не спустил ненароком курок, повернул глаза и голову чуть вправо и с чувством глубокого облегчения понял, что не следует тревожиться, что у обладателя автомата сдадут нервы.
— Вам был дан приказ, — ровным голосом произнес Андреа. — Что вы здесь делаете?
— Я... я думал, вам может понадобится помощь. — Рейнольдс потер шею. — Но, прошу заметить, я мог и ошибаться.
— Пошли. Нам пора возвращаться на ту сторону. Андреа быстро и метко швырнул в сторону неприятеля пару гранат и спорым шагом двинулся к мостику, сопровождаемый пристроившимся сзади Рейнольдсом.
Наконец луна вышла из-за туч. Мэллори второй раз за эту ночь замер в неподвижности, стоя на нижнем краю поперечной трещины и ухватившись за стальной костыль, который загнал в скалу тридцать секунд назад и к которому успел приладить веревку. С ее помощью Миллер успешно преодолел первую половину перехода, и до Мэллори ему оставалось менее 10 футов, когда и он застыл без движения. Оба свесили головы, рассматривая верхнюю часть дамбы.
Там расположились шесть часовых —— двое на дальнем, или западном конце, двое посередине, а оставшиеся — почти прямо под Мэллори и Миллером. А сколько их могло находиться в сторожевой будке, ни Мэллори, ни Миллеру не дано было знать. Единственное, что они знали наверняка — это то, что их могли заметить в любую минуту и что положение складывалось критическое.
Гроувз, поднявшийся по железной лестнице примерно на три четверти, также замер. Со своего места он отчетливо видел Мэллори, Миллера и двух часовых. Он с внезапной ясностью понял, что на сей раз дороги к отступлению нет и что удача поворачивается к ним спиной. Кого обнаружат первым — Мэллори, Миллера, Петара или его самого? Трезво все взвесив, Гроувз пришел к выводу, что наиболее вероятный кандидат — он.
Ухватившись левой рукой на перекладину, он медленно достал «люгер» и приладил его ствол на изгибе руки.
Часовые, которые несли караул на восточном конце дамбы, вели себя неспокойно, нервничали. Как и в прошлый раз, они перегнулись через парапет, изучая местность. Сейчас они меня увидят, подумал Гроувз, непременно увидят, о Боже, они же смотрят прямо на меня. Сейчас заметят.
И они заметили, но не Гроувза. Повинуясь подсознательному инстинкту, один из часовых поднял глаза, и челюсть его отвисла. Он ошарашенно глядел на людей в резиновых костюмах, прилипших к скале, словно моллюски, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем он пришел в себя. Пошарив вслепую рукой, он дернул напарника за рукав. Второй проследил за взглядом товарища, и его челюсть тоже комически отвалилась. Через мгновение охранники стряхнули оцепенение и вскинули оружие, один — «шмайссер», другой — пистолет, целясь в беспомощно прижавшихся к скале людей.
Гроувз установил «люгер» так, чтобы пистолет опирался на левую руку и край лестницы, тщательно прицелился и плавно нажал на курок. Часовой со «шмайссером» выронил автомат, закачался и стал переваливаться через парапет. Прошло секунды три, прежде чем пораженный, ничего не понимавший напарник протянул руку, пытаясь удержать товарища, но опоздал. Убитый как-то странно медленно запрокинулся и полетел головой вниз в бездну ущелья.
Охранник с пистолетом свесился через парапет, с ужасом следя за падением тела. Совершенно очевидно, он не мог сообразить, в чем дело, поскольку не слышал звука выстрела. Но уже через мгновение он все понял: в нескольких дюймах от его локтя брызнули кусочки бетона, и пуля рикошетом ушла в ночное небо.
От пережитого потрясения глаза часового округлились, но он не утратил быстроты реакции. Почти не надеясь на успех, он наудачу сделал два торопливых выстрела, с удовлетворением осклабился, услышав вскрик Гроувза, увидев, как тот, не снимая указательного пальца со спускового крючка, схватился за раненое плечо.
Лицо Гроувза исказилось от боли, глаза затуманились, но те, кто сделал из него сержанта командос, не случайно остановили на нем свой выбор, к тому же, это было все же только ранение. Он вновь укрепил «люгер». Что-то очень серьезное произошло с его зрением, ему показалось, будто часовой на парапете свесился далеко вниз, держа пистолет в обеих руках, чтобы выстрелить наверняка. Гроувз нажал дважды на спуск «люгера» и закрыл глаза. Боль исчезла, наступила внезапная апатия.
Часового повело вперед. Он отчаянно попытался ухватиться руками за край парапета, но чтобы вернуть прежнее положение, ему пришлось для равновесии оторвать ноги от опоры, что он и сделал, но вдруг почувствовал, что ноги перестали его слушаться. Тело беспомощно обмякло, ибо если легкие человека пробиты двумя пулями из «люгера», последние остатки сил истощаются уже через несколько секунд. Еще какой-то момент руки отчаянно цеплялись за край парапета, а потом пальцы разжались.
Гроувз, казалось, был в бессознательном состоянии. Голова свесились на грудь, левый рукав и левая сторона одежды пропитались кровью из жуткой раны на плече. Если бы не правый локоть, которым он зацепился за перекладину лестницы, то он непременно упал бы. Пальцы правой руки медленно раскрылись, и «люгер» выпал.
Сидящий под лестницей Петар вздрогнул от стука пистолета о глину, упавшего менее чем в футе. Он машинально посмотрел вверх, поднялся, удостоверился, что неразлучная гитара надежно перекинута за спину, нащупал нижнюю ступеньку и начал подниматься.
Мэллори и Миллер сверху наблюдали, как слепой певец карабкается по ступенькам к раненному, впавшему в забытье Гроувзу. Через несколько секунд Мэллори и Миллер одновременно обменялись взглядами, словно по команде. Лицо Миллера осунулось, имело изможденный вид. Он на секунду отпустил одну руку и с отчаянием указал в сторону раненого сержанта. Мэллори отрицательно покачал головой.
