— Не может такого быть!
И не потому, что выводы, к которым они совместно приходили, были фантастическими, а оттого, что совсем это не укладывалось в Лехины представления о жизни, дружбе, отношениях между людьми.
— Не может такого быть! — говорил он себе, слыша о сотрудничестве с чеченцами своего друга Петьки Чистякова, простоватого и внешне недалекого, которого и Петром-то никто не называл, не то что — Петром Васильевичем, а он, поди ж ты, увлекался криптографией и составил шифровку на каком-то древнем языке, да так ловко, что сам Женя Черных неделю ломал над ней голову.
В черно-белом мире Лехи Кастета люди однозначно делились на друзей и врагов, явных или потенциальных. Каждый чеченец был для него потенциальным врагом, от которого можно ждать любой подлости, но любой русский — потенциальный друг, друг по рождению, по крови, по Родине. Вот, к примеру, Кирей — вор в законе, но сейчас они с Кастетом делают одно общее дело, да и Гена Есаул — вроде неплохой человек, легла бы жизненная карта по-другому — они вполне могли разыгрывать эту партию вместе с Кастетом. Но Петька Чистяков…
В гостиницу он вернулся уже вечером, а в номере его, естественно, ждала Жанна. Одетая и накрашенная, она пила кофе и смотрела телевизор.
— Знаешь, дорогой, теперь, когда ты уходишь из дому, я внимательно просматриваю криминальную хронику. Похоже, ты сегодня не был в тире?
— Закрыт тир, — ответил Леха, — по случаю праздника трудящихся…
И подумал, что надо почистить и смазать пистолет.
— Ну, коли так, поедем развлекаться! Или у тебя другие планы на вечер?
— Все, что угодно, дорогая, лишь бы ты была рядом.
Пока он переодевался, Жанна добралась-таки до «бердыша», понюхала ствол и сказала с укоризной:
— Стрелял все-таки!
— Да я по голубям, всю машину изгадили…
* * *
Клуб «Занзибар», куда они приехали, не был модным заведением, где встречался питерский бомонд, не был он и местом молодежных тусовок, это было заведение «для своих». Если на первый этаж — в кафе — еще заходили случайные посетители, то вход на второй этаж, где, собственно, и начинался клуб, преграждали два наряженных пиратами детины с кремневыми пистолетами за поясом. Леха не удивился бы, узнав, что в карманах широких шаровар скрываются и вполне настоящие орудия убийств.
Оформление интерьера не обошлось владельцам клуба слишком дорого — лишенные штукатурки каменные стены со следами пуль и нарисованными красной краской кровавыми потеками и несколько пыльных искусственных пальм в деревянных кадках, стоящих в произвольном порядке, одна на самом проходе — то ли мешая посетителям выходить, то ли перекрывая возможность палить вдоль коридора.
Мебель была под стать интерьеру — деревянные, намертво приделанные к полу табуреты и неподъемные дубовые бочки вместо столов. Похоже, все делалось для того, чтобы избежать лишнего кровопролития во время возможной потасовки. А коли уж таковое произойдет, чтобы его следы органично вписались в оформление зала. В конце концов, новое кровавое пятно на стене только добавит шарма заведению.
По дороге в «Занзибар» Жанна рассказала, что это — единственное заведение в городе, куда папка категорически запретил ей ходить. А папка, «самый главный мент в городе», знал, что говорил.
— Чужие здесь не ходят, — подтвердил эти слова телохранитель Паша, видимо, не хуже главного мента владевший криминальной ситуацией, — я в машине посижу, на всякий случай, мало ли, когти рвать придется…
Встретили их в кафе неласково, можно сказать, никак не встретили. Наряженные пиратами официанты неспешно бродили по залу, обслуживая немногочисленных посетителей и попутно решая какие-то свои дела. Клиентура, похоже, была постоянной, потому что официанты не только подолгу задерживались у столиков-бочек, но и подсаживались к гостям, за компанию выпивая стопочку-другую спиртного из темных пузатых бутылок.
— Надеюсь, это не ром, — сказал Жанне Леха, с юношеских лет сохранивший самые неприятные воспоминания о кубинском роме, чуть ли не единственном иностранном спиртном, доступном широкой публике.
Жанна ничего не ответила.
Одноглазый бармен в рваной тельняшке, уныло перетиравший стаканы, пристально посмотрел на них, пожал плечами и вернулся к своему тоскливому занятию.
— Может, уйдем отсюда? — вполголоса спросил Леха после того, как они изучили небогатый интерьер, ряды красивых, но пустых бутылок за бар-ной стойкой и особенности убранства двух громил, дремлющих у ведущей на второй этаж лестницы.
— Нет, давай хоть что-нибудь выпьем, — воспротивилась Жанна.
Вопрос о том, удобно или неудобно уйти, ничего не заказав, в этом кафе не стоял. Судя по всему, здесь были бы рады уходу незваных гостей. Но только Леха поднялся, чтобы заказать бармену спиртного, в кафе вошла пятерка парней.
Они были явно навеселе — слишком много и, громко смеялись, делали ненужные широкие движения руками и вели себя как хозяева маленькой жизни этого маленького кафе. Трое подошли к бару, дружески поздоровавшись с барменом, один начал обходить зал, приветствуя за руку посетителей и официантов и задерживаясь почти у каждого столика-бочки, где-то он молча выслушивал то, что говорили ему, где-то, наоборот, помогая себе руками, что-то объяснял сидевшим.
Больше всего Лехе не понравился пятый. Он остался стоять в дверях, совершенно не заботясь о том, что может помешать кому-нибудь войти или выйти. Скорее наоборот, он и остался в дверях для того, чтобы никто не вышел и не вошел.
Парень, приветствовавший посетителей, добрался наконец до бочки, за которой сидели Леха и Жанна. Подошел и остановился в некотором изумлении, потом задрал рукав, обнажив запястье с часами, посмотрел время и снова взглянул на незваных гостей. Похоже, время, когда они выбрались в «Занзибар», было для них неудачным. Лицо и глаза парня совсем не были пьяными, не было в них того радостного счастливого веселья, что отличает слегка выпившего человека, смотрящего на прочих людей как на возможных собутыльников и собеседников, готовых разделить с ним радость существования в этот прекрасный майский вечер. Нет, глаза его были трезвы, злы и враждебны. Он не любил Кастета и Жанну и не хотел их здесь видеть, но как сделать правильно — он не знал. Поэтому он снова сделался пьяным и оживленным и закричал своим друзьям:
— Пацаны! Глядите, какая телка! А мы думали, чем бы сегодня вечером заняться! А ты не ссы, парень, этого мяса на всех хватит, и тебе останется. Если подождешь немного…
Пацаны начали потихоньку стягиваться к их столику, руки у всех на виду, пустые, значит, убивать не хотят, попугают немного и выкинут, его, во всяком случае. Пятый, что стоял в дверях, не пошел со всеми, в дверях и остался, только сместился немного, совсем перекрывая им с Жанной выход.
Ну что ж, подумал Кастет, оценив положение, вы убивать не хотите, а вот про себя я так сказать не могу. И поднялся из-за стола.
— Что нужно, ребята?
— Нишкни, не с тобой разговаривают! Девушка, а не подниметесь ли с нами наверх? Там уютные кабинеты с шампанским, устрицами и этим… пацаны, как это называется, омаром, крабом, ах нет! — раком! Раком вам придется по вкусу, сударыня, можете мне поверить!
Жанна вскочила, уцепилась за его руку, спряталась за спину.
— Руку отпусти, — чуть слышно прошептал Кастет.
Она отпустила рукав и еще больше вжалась в стену.
— Чего ты там бормочешь, пидор? Тебе говорили — вали, а ты остался! Непослушных мальчиков мы не любим и сильно-сильно бьем, правда, пацаны?
И говорливый пацан ударил, бил он сильно, так чтобы с одного удара вырубить непослушного мальчика, и в том была его ошибка. Сильный удар редко бывает умным и никогда первый удар не бывает решающим. Поэтому Леха этот глупый сильный удар пропустил, но пропустил мимо себя. Для этого надо было всего — левой рукой чуть-чуть отстранить Жанну и сделать самому полшага вправо — этого хватило, чтобы крупный кулак с заложенной в него силой врезался в кирпичную стену, добавляя на ней еще одно кровавое пятно.
Говорливый громко закричал, но до того было слышно, как хрустнули кости.
Пальцы, наверное, спокойно подумал Кастет, или запястье. Одно из двух.
Тут на него бросились все остальные. И это было хорошо, потому что чем больше человек пытается тебя одновременно ударить, тем хуже это у них получается, да и обстановка кафе совсем не способствовала коллективной драке.
Второй пацан с ходу налетел на Лехин удар снизу в подбородок, удар не боевой, боксерский, чтобы отключить, а не убить соперника. В полете назад он сбил третьего, и тот, похоже, неудачно упал спиной на табуретку — очень уж коряво он повалился после этого на пол и больше не двигался.
Четвертый получил удар ногой в челюсть, но тут то ли Леха промахнулся, то ли тот сам неудачно дернул головой, в общем — кованый американский каблук вошел прямо в раскрытый для крика рот, оставляя там зубное крошево и кровяные сгустки разбитых десен.
