было некуда, учеба учебой, а здесь его дом и другого у него нет. Бес с Пашкой тоже остались, бросить друга показалось предательством, и вскоре все трое уже числились в рядах бригады народного ополчения. В общем проявили благородство, а за благородство всегда приходится платить и плата иногда взимается вот такими ночами.
Громкий взрыв хохота раздался совсем близко, заставив Пашку невольно вздрогнуть, рефлекторно кидая к плечу приклад, рядом, крутнувшись волчком, присел на корточки Гурам. Хохот сменила гортанная красиво разложенная на два голоса песня на незнакомом языке. Чем-чем, а музыкальным слухом Бог грузин не обидел, каждый второй, что твой оперный певец. Издавна славится Грузия своими песнями, да хорошим вином, видно одно не отделимо от другого. Не отделялось оно и в эту ночь, смертоносной гюрзой скользнувший на звук Бес, вернулся через несколько минут и шепотом рассказал, что впереди блиндаж, в котором, судя по всему, вовсю идет веселый праздник с песнями и обильными возлияниями.
Искушение было слишком велико, после короткого совещания решили подождать пока гуляющие дойдут до кондиции и без шума взять их в ножи. Затаившись в окружающем блиндаж кустарнике, замерли, до рези в глазах всматриваясь в чернильную темноту, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. Туго взведенные пружины, готовые в любой момент распрямиться, круша все на своем пути. Вскоре веселье ощутимо пошло на убыль, теперь лишь изредка доносились бессвязные пьяные вопли. Потом занавешивающая вход плащ-палатка с тихим шорохом откинулась в сторону и прямо к кустарнику, скрывавшему ополченцев, нетвердой походкой расстегивая ширинку, двинулся изрядно поддатый гвардеец. Пашка вопросительно скосил глаза на Абрека и, получив в ответ утвердительный кивок, неслышной змеей стелясь в высокой траве, двинулся на перехват. Гвардеец вряд ли понял, что с ним произошло: едва переполненный мочевой пузырь наконец излился упругой струей, как земля неожиданно ушла из-под ног, заставляя сунуться лицом в щедро орошенную траву, на плечи непонятно откуда свалилась потная тяжесть, а горло перехватила мускулистая тренированная рука. "Тихо, а то убью!" – свистящий шепот громом ударил в уши, а перед глазами мелькнуло узкое лезвие ножа. Рядом из ночного сумрака материализовались еще несколько облаченных в пятнистый камуфляж фигур.
– Сколько человек в блиндаже? – вопрос сопровождался очень убедительным покачиванием ножа перед лицом.
– Четверо… – заикаясь от страха, и чувствуя, как по ногам течет струйка мочи, прохрипел грузин.
Спрашивавший удовлетворенно кивнул и сделал короткий резкий жест ладонью. Это было последнее, что увидел гвардеец в этом худшем из миров. Цепкие пальцы уперевшись в глазницы рванули его голову назад, острая мгновенная боль пронзила горло, он еще успел услышать странный булькающий звук, а потом окружающий мир завертелся бешенной каруселью, мелькнули на секунду перед угасающим взором быстрые темные силуэты метнувшиеся ко входу в блиндаж где продолжали отмечать его день рождения, тускло сверкнули в напряженных руках ножи, а потом все сжалось в одну яркую точку, вскоре погасла и она.
Чуть задержавшись возле служившей занавесью плащ-палатки, ополченцы, один за другим, пропали внутри. Короткая возня и так неосмотрительно позволивший себе расслабиться грузинский пост перестал существовать.
Обратно возвращались нагруженные трофеями и, в эйфории от удачной операции, даже не думали о необходимости соблюдать осторожность. Уж больно лихими и крутыми вояками они казались теперь сами себе. Расплата за беспечность не заставила себя долго ждать.
Гортанный вскрик одного из шедших впереди дозорных стегнул по нервам, Пашка, еще не осознав, что произошло, инстинктивно вскинул к плечу автомат. И тут же грохнули очереди. Отпрыгнув в сторону с тропы он широким веером выпустил полмагазина не целясь и заботясь лишь о том, чтобы не задеть никого из своих. Темнота впереди отозвалась мучительным стоном, значит в кого-то попал, и тут же замелькали огоньки дульного пламени ответных выстрелов. Чужая пуля с сочным чмоканьем впилась в ствол дерева рядом, другая сбила ветку кустарника над головой. Перекатившись в сторону, он поймал на мушку вспышкой мелькнувшую в темноте четырехлучевую звезду и принялся методично нащупывать ее короткими очередями. Грохнул взрыв, тугая волна мягко толкнула в лицо – кто-то из ополченцев швырнул гранату. Встречный бой быстротечен и кровав. Не прошло и минуты, как огонь в сторону разведчиков прекратился, мертвы ли их противники, или отошли, предпочтя не связываться с мощно огрызнувшейся группой, они не знали. В любом случае надо было, пользуясь возникшей паузой, спешно уходить. Растревоженная выстрелами ночь уже звенела чужими голосами, где-то совсем рядом из палаток, окопов и блиндажей, передергивая автоматные затворы, выскакивали разбуженные грузинские гвардейцы и бойцы Мхедриони. А времени на то, чтобы сориентироваться и добраться до места ночной перестрелки им понадобится совсем не много.
Пашка, с трудом продравшись через колючий кустарник, надо же, а когда катался здесь под пулями, даже не заметил, вышел на тропу. Совсем рядом лежала какая-то непонятная темная бесформенная масса, тяжело пахло кровью. Он только здесь узнал, что кровь имеет свой запах, густой и тошнотворный, ни на что не похожий. С опаской подойдя ближе Пашка различил контуры человеческих тел упавших друг на друга, оба шедших первыми ополченца – головной дозор. Старшим дозора был Гурам. Нагнувшись над этой перепутанной как какая-то жуткая головоломка кучей принадлежащих разным людям рук, ног и туловищ, осторожно подсветив себе фонариком, он понял, что оба живы, но это не надолго. У Гурама разворочен живот и сизые комки внутренностей вывалившись из утробы пульсируют прямо в пыли тропинки, а второй ополченец, имени которого Пашка не знал, в бригаде все уважительно звали его Дед, получил пулю в грудь и теперь пробив ткань камуфляжной куртки под нагрудным карманом сахарной белизной вытарчивал обломок ребра. Оба были в сознании и явно испытывали страшную боль, но лишь изредка натужно всхрипывали до скрежета стискивая зубы. С трудом переборов неуместный приступ тошноты Пашка резким сильным рывком сдвинул Деда с тела Гурама, как бы там ни было, но помочь следовало сперва конечно однокашнику, и рванул из нарукавного кармана индивидуальный пакет.
– Что с ними? – неслышно подошедший сзади командир группы присел рядом.
– Плохо, оба тяжелые, – сквозь зубы прошипел Пашка, разрывая прорезиненную оболочку.
– Подожди, – мозолистая ладонь командира легла на его запястье.
– Чего ждать-то, Абрек, кровь останавливать надо…
Но командир, не обращая больше на него внимания, склонился над ранеными. Несколько секунд он пристально рассматривал обоих ополченцев, причем, как показалось Пашке интересовали его вовсе не раны, по крайней мере на них командир лишь мельком глянул, гораздо дольше он всматривался в искаженные страданием покрытые потом лица разведчиков. Потом, сделав знак Пашке, чтобы отошел в сторону, тяжело вздохнул и потянул
