– Завтра приди только в класс! – пообещал Валентине председатель пятого «А». – Поговорим…
– Я с тобой и сегодня могу поговорить. На улице, – сказала Валентина. Худая, длинная, темноволосая, сердитая, она выглядела сейчас грозно.
Противник удалился.
– Ух… – сказала Валька. – Ну хорошо, что вы тут. А то не знала, куда бежать… А почему не сказали, что сбор? – Она неласково взглянула на Витальку.
– Да какой сбор… Так сидим.
– Разговариваем, – объяснил Серёга Иванов. – Про баронессу Адель фон Неуд.
– А-а, после уроков оставила! И вы сидите? Ну и олухи!
– Вообще-то мне некогда. У меня тренировка, – сказал Митька…
Спать Митька лег пораньше. На всякий случай. И правильно. Отец, вернувшись из школы, спросил:
– Где этот пар-ршивец?
– Что случилось? – захлопотала мама. – Только, пожалуйста, не нервничай, иначе я ничего не пойму. Опять «неуд»?
– Мало того! Их, голубчиков, оставили заниматься после уроков. Адель Францевна тратит время, чтобы вытянуть этим балбесам приличные оценки, а эти… эти… Она идет в класс, а дверь заперта! Изнутри! Как потом выясняется, ножкой от табуретки. В классе – никого, окно открыто. Но мало и этого! На двери мелом написано: «Но пасаран!» Эти лодыри решили лень свою и безобразия прикрыть республиканскими лозунгами!
Митька в своей постели начал дышать глубоко и ровно. В этом было единственное спасение.
– Не шуми, он спит, – осторожно сказала мама.
– Плевать! – сказал отец, известный в городе преподаватель русского языка и литературы. – Да-да! Плевать! Где мой ремень?
– Ты с ума сошел!
– Нет! Я не сошел с ума! Пусть! Пусть это будет крушением всех моих педагогических принципов, но я этого паршивца… Где ремень?
– Какой ремень? Ты всю жизнь ходишь в подтяжках.
– Не-ет. У меня был. Я в нем ездил на рыбалку.
Митька ровно дышал. Крушения педагогических принципов можно было не бояться: отцовский ремень он давно пустил на обмотку лука. Но что будет завтра?
Назавтра отменили урок арифметики и устроили классное собрание. Сначала выступала классная руководительница Вера Георгиевна. Сообщила, что за такие дела исключают из школы. Да-да, нечего удивляться! То, что натворили эти семь человек, не простое хулиганство, а… Даже слов нет! Ведь не маленькие! Вон, многие уже в длинных брюках ходят, взрослые прически устраивают, а в голове что?
Митька напряженно смотрел в окно и думал о своем. Из школы, он знал, не выгонят, высказывание о брюках и прическах его не касалось, а в голове у него было вот что: «Не вспомнили бы только, что сегодня соревнования!» А то придет он в тир и услышит от военрука: «Ничего не могу поделать. Приказ директора – не допускать». Конечно, он тоже будет огорчен: Митька у него в кружке самый маленький, но самый способный. А что делать? Приказ есть приказ. Военрук – человек военный.
Вообще-то он славный дядька. Недавно принес в кружок новую «малопульку» ТОЗ-8. Не «семерку», а «восьмерку». У нее прицел совсем другой: поставлен намушник. Черное яблоко мишени легче просматривается, словно само садится на мушку. И спуск мягче. Митьке военрук первому дал ее попробовать. Три патрона. Митька сразу выколотил двадцать девять очков.
Жаль только, что мало военрук дает стрелять. Да еще, прежде чем допустить к винтовкам, целый час рас сказывает об иприте и фосгене, потом в противогазе гоняет. А в тир – напоследок.
Кроме того, еще полчаса лазают ребята по тиру на коленях и собирают гильзы, потому что каждый патрон у военрука на учете и, если гильза не нашлась, он ругается. Говорит, что не сможет отчитаться.
Военрука старшеклассники прозвали «генерал Скобелев». Никакой он не генерал, конечно, и даже не Скобелев, а младший политрук Кобелев Степан Васильевич. На свою беду, он однажды в школьной стенгазете поместил заметку: «Почему в кружках ПВХО и ВС мало девочек?» и подписался: «С. Кобелев». Один десятиклассник ядовито заметил:
– Тоже мне, Скобелев. Генерал на белом коне.
Десятиклассника потом чистили на комсомольском собрании, но прозвище к военруку прилипло намертво.
Младшие ребята любили «генерала». Он вместе с ними самозабвенно ползал по школьному подвалу, где расположен был тир. Выискивал затерявшиеся стреляные гильзы, протирая на коленях свои шикарные диагоналевые галифе, и уговаривал:
– Товарищи, найдите еще четыре штуки. Мне же их сдавать…
В тире после недавних выстрелов попахивало порохом, и этот вдохновляющий запах заставлял ребят тоже ползать. В надежде, что Степан Васильевич даст пальнуть еще по разику. И такое случалось: облегченно вздохнув, военрук засовывал найденные гильзы в пустую коробочку, а из другой доставал патроны.
– В порядке поощрения, – официально произносил «генерал Скобелев», отряхивая свои диагоналевые колени…
От мыслей о военруке Митьку отвлек голос директора:
– Речь идет не о наказании. Вернее, не только о наказании. Я хочу, чтобы вы поняли, очень хочу…
Директор Андрей Алексеевич был добрый человек. Сразу было видно, что он добрый: невысокий, полный, с очень круглым, улыбчивым лицом. Как мистер Пиквик. Иногда он сердился и пытался быть строгим, но получалось это у него плохо. Учителя знали, что пугать директором бесполезно даже первоклассников. И пугали завучем, Сергеем Осиповичем. Но завуча сегодня, к счастью, не было.
– Вы обидели, – продолжал директор, – Адель Францевну. Очень обидели. Она работает в нашей школе восемнадцать лет, а вы… Да, она строга. Но когда вы станете старше, вы поймете, что строгость – это тоже доброта… Кроме того, вы обидели тех, кто сражается в Испании. Да, не спорьте. Вы ради озорства написали лозунг бойцов, которые сражаются с фашистами. Что скажут испанские ребята, когда узнают об этом случае?
– Они не узнают, – успокоил Павлик Шагренев.
– Почему ты уверен? Шесть испанских мальчиков приедут на днях в наш город. Они будут жить у нас, пока там война. А учиться будут в нашей школе, потому что…
Добрый Андрей Алексеевич никак не ожидал того, что случилось. Ведь он просто хотел доказать Шагреневу его неправоту. И оглушительно взорвавшееся «ура» буквально отбросило директора от стола к доске.
– Что такое? – сопротивлялся он. – Я не… В самом деле… При чем здесь «ура»?! Я не понимаю… Когда в гороно узнают про этот случай, их отправят в другую школу.
– А вы не говорите! – вопил Цыпа, вытягивая из свитера птичью шею. – Мы больше не будем!
– Мы перед Адель Францевной сто раз извинимся!
– Это у нас случайно!
– Потому что она за баронессу заступалась. А не потому, что «неуды»!
– Мы извинимся!
– Они извинятся, Андрей Алексеевич! Мы им еще сами напинаем!
– Я тебе напинаю!
– А ты молчи!..
Директор махал руками, словно отбиваясь от пчел. Наконец Вера Георгиевна вытянула указкой по столу так, что из щелей взвилась пыль. Стало тихо.
– Я не понимаю… – начал Андрей Алексеевич. – То есть я все понимаю, но почему такой шум? И при чем здесь какая-то баронесса?
Эмка Каранкевич ехидно оглянулась на Митьку.
– Это они, Андрей Алексеевич, из-за пьесы спорили. Вершинин воображает, что он на Карла Бруннера похож. А Адель Францевна правильно говорит, что…
– Я воображаю?! – взвился Митька. – Ты лучше помалкивай? Сейчас не пионерский сбор, а классное собрание. Верно ведь, Андрей Алексеевич?
– Ну почему же, почему же… Можно и сбор в то же время. Я не вижу, почему бы пионерскому начальству не высказаться.
– А если сбор, пусть Вальку Голдину позовут, она в нашем звене, – вмешался Виталька Логинов, почуявший, что гроза слегка развеялась.
– Что еще за новости! – возмутилась Вера Георгиевна. – Опять вы об этом? Андрей Алексеевич, они вбили себе в голову, что Валя Голдина из пятого «А» должна быть непременно в их звене. Объясните им, пожалуйста, что это абсурд.
Она замолчала, чтобы передохнуть, а вежливый Павлик Шагренев поднял руку и встал:
– Вовсе не абсурд, Андрей Алексеевич. Голдина всегда с нами. Мы даже в один детский сад ходили. У нас все дела вместе и зимой и летом.
– Вроде вчерашнего, – вставила Вера Георгиевна.
– Нет, не вроде, – бесстрашно отрубил Павлик. – У нас хорошие всякие дела. Голдина помогала Иванову по арифметике исправляться. И вообще.
– Ну… я не знаю. – Директор развел руками. – Это какие-то тонкости пионерской работы. По-моему… А впрочем. Вера Георгиевна, есть простой выход. Раз уж они так хотят быть вместе, давайте в будущем году переведем Голдину в «Б». Это несложно.
Нельзя сказать, что Вера Георгиевна засияла от восторга. Но класс опять гаркнул «ура!», кричало главным образом Виталькино звено.
– Ну-ну, голубчики, – сказал директор. – «Ура» – это хорошо, но по выговору вы получите. Учтите.
