Ознакомительная версия.
– Как дела? – повторил Шерхан, обремененный лишь парой упряжей – для пистолета и ножа, и бронежилетом.
Давид Кочари ответил честно. Наверное, потому, что не знал, что ответить.
– Не спрашивай.
– А все-таки.
– Хреново.
Шерхан рассмеялся. В его коротком смешке был заложен и дружеский жест, которым он потрепал офицера физической защиты (так официально называлась должность Кочари; без всяких там замещений) по плечу. И только сейчас их взгляды пересеклись.
Все же телохранитель министра обороны увидел искру в холодных глазах Шерхана и она могла завести любой «убитый» двигатель.
– Он на втором этаже?
– Да, – ответил Кочари.
Шерхан не расслышал. Его взгляд пробежался не по дубовым ступеням лестницы, а по видимой ее части – балясинам, сработанным из той же твердой и дорогой породы дерева.
– Он на втором этаже? – повторил Джемал.
Он – это министр обороны страны. Так его не называла даже жена. Сколько помнил Кочари, она всегда избегала личных местоимений даже в его присутствии.
– На втором, – подтвердил он более конкретно.
– Не бери в голову, и все обойдется. Мы за ним пришли, не за тобой.
– Ну да. Про меня ты бы спросил: «Он на первом этаже?»
Шерхан растянул чувственные губы во второй раз. Этот человек, именно человек, а не его смелость, нравился ему все больше. И он не удержался от жеста, который лишь подразумевал: похлопал Кочари по плечу. В следующую секунду полковник ступил на лестницу и быстро взбежал по ней. Буквально по горячим следам своих подчиненных. Они действовали бесшумно. Наверху было тихо, как и положено в этот ранний час.
Площадка на втором этаже вливалась в узкий коридор, раздваивающийся неравными по длине рукавами. Более короткий вел в личные апартаменты министра, который даже за кулисами военной политики придерживался некоего светского стиля. Его апартаменты состояли из спальни, имеющей смежную комнату, ванной и кабинета – с его необязательной, наверное, комнатой отдыха и туалетом. Спальня жены министра находилась в другом крыле, и начиналась она с будуара.
Бойцы Шерхана взяли под контроль весь дом. К этой минуте все, кто находился в доме, смотрели в стволы немецких пистолет-пулеметов «Хеклер и Кох» MP5N – с интегрированным глушителем и раздвижным металлическим прикладом. Спецназовцы поставили жильцов на колени, заставив скрестить руки на затылке, и контролировали каждое мимолетное движение минимум с двух точек – спереди и сзади. Они казались скованными, но на самом деле это называлось неподвижностью, готовностью убить, опустить оружие, выполнить любой приказ. Они в корне отличались от тех бойцов спецподразделений, которых раздавила русская военная машина в первые дни и часы битвы за Южную Осетию. У тех буквально на лбу было выгравировано модное «Team Special». Они желаемое выдавали за действительное. Когда грузинское телевидение ретранслировало кадры российских коллег, Джемал Шавхелишвили, глядя на трупы из спецгруппы, сплюнул под ноги и брезгливо выдавил: «Тупые ублюдки». Как бы он действовал на их месте? Он этим вопросом не задавался. Каждый должен заниматься своим делом. «Наезднику стремя, охотнику ружье» – он припомнил строки из песни к кинофильму «Берегите женщин».
Русские давно готовились к этой войне, был уверен Шавхелишвили. Предвидели действия противника? Но это в плане военной стратегии одно и то же. В сентябре прошлого года на полигоне Ашулук в Астраханской области прошли специальные учения «по исследованию сил и средств радиоэлектронной борьбы». Об этом сообщил прессе не кто иной, как заместитель главнокомандующего Военно-воздушными силами России генерал-полковник Анатолий Наговицын. Полковник Шавхелишвили поднял материалы годичной давности и освежил память, процитировав русского генерала, как если бы обращался к аудитории: «На воздушно-огневой конференции мы разработали эту тему, чтобы сформулировать правила. С помощью средств РЭБ мы проверяем свои возможности бороться с такими же средствами противника и оцениваем, насколько они могут выполнять задачу по прикрытию наших войск». В первые же часы операции, озвученной генералом как операция по принуждению к миру, российские военные подавили все, что только поддавалось подавлению, в том числе и радиоэлектронные средства противника, лишив его управления войсками и взаимодействия между группами и группировками всех родов войск, даже на море, которое превратилось в кладбище погибших кораблей. Год назад Анатолий Наговицын был известен узкому кругу лиц. Нынче он олицетворяет Вооруженные силы России. Учения в прошлом году и боевая операция в этом – иначе как привязкой это не назовешь.
Отчасти – но только отчасти – Шавхелишвили сам выдавал желаемое за действительное.
На лестничной площадке, над которой находился чердачный люк с раскладывающейся лесенкой, полковник остановился и оглядел коридор в оба конца. Машинально посчитал своих бойцов, выстроившихся в узком пространстве. Он повернул направо и на секунду остановился напротив широкой двери. Если бы она открывалась наружу, то не смогла бы открыться на всю ширину – слишком узок был коридор. Странная планировка дома, еще раз отметил Шавхелишвили.
Он вошел в спальню министра, которая начиналась буквально с вешалки: это простенькая прихожая, будто перенесенная сюда из гостиницы. Все так, как было на плане и прилагающихся к нему снимках; на них не было живых людей, а так все соответствовало тому, что имело место на самом деле. Министра подняли с постели – об этом говорила кровать со смятой подушкой и отброшенным одеялом. Он спал в спортивных штанах. Ему бы не дали прикрыться, даже если бы он был голым. Спортивные штаны и голый торс. Глаза Шавхелишвили пробежали по груди министра обороны, растительность на которой хоть и была бурной, но седой. Старческой – дал определение полковник, обходя стоящего на коленях командующего вооруженными силами. Тот дышал тяжело, как будто его вытащили из петли, в которой он задыхался не меньше минуты. Он знал, что это конец, и принял это как данность. Надежда умерла раньше, чем он, оставив его в качестве вдовца.
«Мы молчим, мы молчим, мы молчим, мы спешим... Мы вместе с птицами в небо уносимся...»
Шавхелишвили мысленно выругался. К нему прилипла еще одна песня из «Берегите женщин». Говорят, самый надежный способ избавиться от навязчивой мелодии – это насвистеть или напеть ее. Что он и сделал, стоя за спиной министра. Сделал «капитально»: «Мы молчим» – он насвистел, а «Мы вместе с птицами в небо уносимся» – напел.
Он подошел к окну и распахнул шторы. В комнате горело только бра в виде пары зеленоватых свечей, что было странно, да просачивался свет из прихожей. Но даже на этом фоне высоченный полковник в штурмовом одеянии смотрелся эффектно. Не запахивая обратно шторы, он поднес ко рту рацию и отдал короткий приказ:
– Давайте его сюда.
Снова никаких имен в эфире.
«Надежда воскресла» – пронеслось в голове Шерхана. Вернее, приоткрыла глаза, развалившись на смертном одре. Министр обороны прохрипел, глядя прямо перед собой:
– Дайте мне пистолет. Вы тоже военный... Джемал, я прошу вас...
– Вы получите пулю, – пообещал полковник, кривя душой: чего-чего, а смерти от пули министру не видать. – Всему свое время.
Что бы сделал он на месте главнокомандующего российской армией, который отдал приказ на вторжение на территорию суверенного государства? Он бы пошел дальше. Российская военная машина поначалу в лице одной из тактических групп 58-й армии, превратившись в раскаленный нож, прорвалась в базовый лагерь российских миротворцев в Цхинвале, а к ней подтянулся спецназ. Так началась операция «по принуждению агрессора к миру». Русские начали штурм позиций грузинской армии, что в селе Тамарашени на севере Цхинвала. Это село входило в четверку населенных пунктов северного грузинского анклава, через них же проходит Транскавказская магистраль, блокированная грузинскими военными. Потом части и подразделения 58-й армии совершили марш «в тяжелых горных условиях под обстрелом грузинской артиллерии... В район боевых действий были переброшены артиллерийские, мотострелковые и разведывательные подразделения... Штурмовая и армейская авиация сосредоточена на ближайших российских аэродромах в зоне конфликта».
Человек, который стоял перед Шавхелишвили на коленях, в то время сделал жесткое заявление: «Если российские войска приблизятся к границе Южной Осетии, мы объявим России войну». Он же позорно заткнулся, когда российские танки и авиация перешли границу с Грузией, и огненная волна эта докатилась до Гори; до столицы было рукой подать. Так вот, если идти дальше и сравнивать диспетчерский пункт столичного аэродрома с Белым домом «51-го полигона», то жизнь президента и его ближайшего окружения висела на волоске. Что, воля или слабость российского главкома не позволили ему перерезать этот волосок? Какая разница: отвечать перед сумасшедшей Европой за вторжение до Гори или Тбилиси? За гибель трех тысяч грузинских военнослужащих или пяти?
Ознакомительная версия.
