Они подошли вплотную к дому. Панорамные окна выходили на три стороны, эта стена была глухая. Впрочем, на втором этаже имелось окошко, полускрытое толстым ковром плюща. Гаджиев показал на него пальцем. Ситник, командир группы, кивнул. Предполагалось, что Гаджиев проникнет в дом заранее, чтобы оказать огневую поддержку изнутри. Когда он исчез, Мельник и Ситник проползли по бетонной дорожке между стеной и цветочной клумбой и замерли у крыльца. Надо было дать Гаджиеву время, чтобы занять позицию на этаже. Если что-то случится, выстрелы послужат сигналом к немедленной атаке, но было тихо. Ситник выждал условленный временной интервал и махнул рукой: поехали!
Запертая дверь из массивного листа закаленного стекла не могла служить преградой штурмовому орудию типа "Ландскнехт": она рассыпалась дождем мелких осколков, когда Мельник прошел сквозь нее. Вместе с Ситником они ворвались в огромную, залитую мягким светом гостиную и немедленно открыли огонь. Семь человек были убиты на месте. Мельник старался выбирать мужчин, которых он накануне запомнил по фотографиям, либо тех, кто имел в руках оружие, благо скорость реакции позволяла принимать обдуманные решения. К треску очередей присоединился пистолет-пулемет Гаджиева. Гости рванулись в заднюю часть дома, зал опустел. Ситник поменял магазин и дослал патрон.
– За ними, – сказал он. – Я этими займусь.
Мельник бросился в коридор, ведущий на кухню. Сзади коротко рявкнул "Клин". Мельник не стал торопиться, прислушиваясь к голосам. Крики и визг удалялись, – вероятно, через хозяйственные помещения был выход наверх. Упустить оставшихся в живых бандитов было нельзя. Мельник выскочил на кухню. Там его ждали. Один спрятался за холодильником, второй втиснулся между газовой плитой а машиной для мойки посуды. Они прикрывали отход женщин. Мельник засек обоих и, прежде чем они открыли огонь, срезал ближайшего, прошив очередью холодильник. Пуля обожгла Мельнику бок. Он развернулся и послал длинную очередь. К нему присоединился Ситник. Машина для мойки посуды превратилась в хлам, газовая плита также претерпела существенные изменения. Когда замолк пистолет-пулемет Ситника, выпустившего в одну очередь весь рожок, спецназовцы переглянулись.
– Всех? – спросил Мельник.
– Еще нет, – сквозь зубы процедил капитан. – Наверх!
Они преодолели короткий отрезок коридора и свернули за угол. Дальше была лестница на второй этаж. Оттуда доносились вопли. Внезапно раздалась серия коротких очередей – звук, который при некотором навыке трудно перепутать, – бил "Клин". Крики стихли. Мельник и Ситник взлетели наверх и увидели идущего по коридору Гаджиева. Гаджиев перезаряжал автомат.
– У меня все, – сказал он, – а у вас?
– У нас тоже, – выдохнул Ситник. – Уходим.
В лесу их ждала машина, "УАЗ-469" с ведомственными номерами. На шоферском месте сидел пожилой мужчина в милицейском кителе с погонами сержанта и курил папиросу.
– Нормально? – спросил он, когда спецназовцы сели в машину.
– Порядок, – ответил Ситник. – Без потерь.
– Все целы? – Майор Федотов, сидевший за рулем, сегодня работал в обеспечении и был одет как водитель "ПМ"Г.
– Вроде бы. Сашку ротвейлер цапнул. Ты как?
– Нормально, – ответил Мельник. Кожа на запястье была порвана, но кровь уже перестала идти. Бок тоже саднило. Пуля скользнула по толстому слою псевдомышц и оставила длинный разрез, но Мельник знал, что через час рана начнет заживать, а спустя сутки от нее не останется и следа.
Они выехали на асфальт. Машину безжалостно подбрасывало на колдобинах плохо уложенной дороги, – она уже послужила поводом для шуток, пока добирались до Комарова.
– Что тебе за драндулет, Витя, дали? – спросил Ситник.
– Новая, видимо, – беззлобно ответил Федотов. – Амортизаторы еще не разносились, а они у "уазика" жесткие.
– Слушай, а тебе идет китель. Что ты в пэпээсники не пошел, работа пыльная, но зато деньгу сшибал бы, а?
– А че вы там лимузинов не взяли? Наверняка ведь у дома стояли. Сейчас бы ехали с комфортом.
– А с этой лайбой ты бы что сделал?
– Да бросил бы ее, на хрен. Там у них любой кадиллак в сто раз дороже стоит.
– А мерсюки там навороченные стояли, – вставил Гаджи ев. – Я бы от такого не отказался.
– Угу, – кивнул Ситник. – Тебе еще радиотелефон и пиджак малиновый, а мордой ты точно под бандита косишь.
– Я – лицо кавказской национальности, – ответил Гаджиев, не раз принимавший участие в оперативных разработках именно как "лицо кавказской национальности", – и, кстати, пацаны меня за своего сразу принимают.
– Они бы на тебя сегодня посмотрели, – съязвил Ситник. – Точно заказной киллер.
– А че, сегодня заказуха и была, – пожал плечами Гаджиев. – Я лично живых не оставлял – можно было даже маску не надевать. В чистом виде заказная мокруха, мафия сводит счеты.
– . В команде тоже не дураки, – скептически заметил Федотов. – Поймут, откуда ветер дует. Бандиты так не работают.
– А может, это заказные киллеры, знаешь, из Рязанской дивизии в отпуск приехали.
– Нет, – отрезал Федотов. – Этих бы вычислили. Он был прав. Расчет руководства РУОПа был именно на то, что бандиты расценят это как спланированный акт госструктуры: МВД или УФСК, а не работу соперничающей команды. Сегодняшняя акция была проведена для устрашения.
Мельник слушал базар и молчал, он был подавлен. До этого момента ему убивать не приходилось. Бить – и почти насмерть – да. Но явных подонков. Сегодня же он видел респектабельных людей из категории, что принято называть "господами", женщин в роскошных вечерних платьях. То, что это антиобщественный элемент, сразу в глаза не бросалось, и Мельник испытывал тягостное чувство вины, которое он теперь старался подавить. Вся эта роскошь, убеждал себя Мельник, все эти лимузины, дачи, одежды – все это ворованное у народа. Украденное у него путем обмана или отнятое грубой силой. Убитые были преступниками, но угрызения совести не давали ему покоя. Особенно жгла фраза Гаджиева "Я живых не оставлял", потому что именно Гаджиеву достались все женщины.
Приехав в управление, они сдали оружие, и Федотов, у которого была своя машина, развез их по домам.
– Тебя зацепили, что ли? – спросил Ситник, когда они ехали по Кировскому проспекту – Мельник жил ближе всех.
– Царапина, что мне сделается, – отмахнулся Мельник и зевнул.
– Ну да, ты же у нас бронированный, – усмехнулся Ситник. Как и остальные коллеги по отделу, он не очень удивлялся тому, что сделали с Мельником. Люди, повидавшие в "загранкомандировках" психотронные жилеты, лазерные винтовки и СВЧ-излучатели, привыкли к достижениям отечественной науки и техники.
Высадившись у парадного, Мельник попрощался с ребятами и поднялся по лестнице – лифт не работал. Стараясь не шуметь, он открыл дверь в квартиру и добрался до своей комнаты. Было тихо. Коммуналка спала.
Мельник прикрыл за собой дверь, разделся до трусов, взял полотенце и пошел в ванную. Там он заперся на задвижку и осмотрел повреждения. Рана на боку оказалась пустяковой, а вот запястье было разорвано сильно. Вены не были задеты, но псина изжевала кожу и вполне могла занести инфекцию. Мельник не хотел получить столбняк, он тщательно промыл рану и забинтовал, решив утром посмотреть получше. Закрыв воду, он сел на край ванны и задумался. Было противно. С самого начала операции, когда он выдавил ротвейлеру глаз, дело пошло наперекосяк. Он ворвался в дом, сея смерть направо и налево. Женщины, люди, которые ни на кого не нападали, а собрались, чтобы повеселиться. Да, там были бандиты – братва, как они себя называют, но… Мельник не мог забыть тех, что остались на кухне. Это был благородный поступок, а понятия "бандит" и "благородство" противоречили друг другу в его сознании. Те двое пожертвовали собой ради женщин, которых Гаджиев все равно убил. Он не оставлял живых свидетелей, он был киллер, и теперь Мельнику придется стать таким же. Он вспомнил свой дебют в СОБРе. Его на следующий день тошнило. "Привыкнешь", – говорил замполит. Теперь ситуация повторялась. Связавшись со спецназом, он все глубже утопал в этом, даже тело его было наполовину чужим, а теперь придется отдать и душу.
Лицо Мельника скривилось. Он сплюнул в раковину и пустил воду. Ему было противно и даже стыдно. "Я действительно слаб", – подумал Мельник. Ни Ситника, ни Гаджиева происшедшее не волновало. Вероятно, замполит прав. Захотелось напиться. Лица в гостиной теперь были словно в тумане. Человеку свойственно забывать неприятное. Мельник прополоскал рот, выключил воду и пошел в комнату.
Жена спала, тихо посапывала в своей кроватке дочь. Мельник забрался под одеяло, собрался обнять Полину, но затем решил не будить. Он попытался заснуть, но сон не шел. Визг ротвейлера, когда ему выдавили глаз, сухой щелчок выстрела и тупой удар пули, с треском проломивший череп собаки, люди в гостиной, когда он ворвался на чужой праздник, – одно мгновение перед тем, как все испугались, перед тем, как началась стрельба. Это был совершенно другой мир: мир благополучия, достатка, домов-дворцов, дорогих автомашин, тусклого блеска золота и безупречной белизны мебели, которую он иногда видел в шикарных магазинах. Заведомо не имея ничего против этих людей, он вломился в это великолепие и начал убивать. Мельник заворочался.
