И перевели отца в Ленинград в пятьдесят втором году, где они с матерью и демобилизовались. В дальнейшем отец устроился работать музыкантом в ресторан, а мать – снова в военный госпиталь, но уже вольнонаемной.
Отец прилично зарабатывал и, наверное, по этой причине неприлично выпивал. Мать плакала и просила его ради всего святого уйти из кабака. Но он не ушел. Его выгнали. За пьянство. К тому же и музыкант он был, честно говоря, аховый.
Много лет мать тянула весь дом на себе. Отец сменил с десяток мест работы и вернулся в тот же ресторан – полотером. А однажды ночью взял и умер. Печень отказала. Мать даже не плакала.
Кешка окончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Но в музучилище или консерваторию поступать не захотел. Зачем учиться, если жить и без образования можно? Не шагнул в консерваторские залы.
Мать рыдала и ползала перед ним на коленях, когда узнала, что сын устроился работать… в ресторанный оркестр.
В армию Иннокентия не призвали по причине врожденного плоскостопия. А вот кабак не отпускал. Деньги – шампанское – девочки… Круг замкнулся. И был разорван лишь хождением в зону.
* * *
Тело убитого часового аккуратно спустили с вышки и положили пока прямо на землю. Голову нести не пришлось. В тот момент, когда солдаты батальона охраны взяли на руки труп своего сослуживца, голова его, висевшая на тонком лоскуте кожи, оборвалась и, гулко ударяясь о ступени вышки, покатилась вниз. Следом за ней потянулся широкий исчерна-красный шлейф крови.
Зеков разогнали по баракам. Под вышкой возле трупа стояли несколько солдат, старшин и офицеров. Командир батальона охраны и начальник колонии курили одну папиросу за другой, опасливо поглядывая на офицера вышестоящего штаба, немедленно прилетевшего на вертолете из Хабаровска к месту чрезвычайного происшествия. Тот усердно надувал щеки и недовольно поджимал нижнюю губу, выдавая изредка многозначительное «м-да».
У солдат, которым пришлось нести службу в одном карауле с убитым, лица были белее мела. Каждый из них отчетливо осознавал, что запросто мог оказаться в эту ночь на месте покойника.
– Ну-с, что скажете, товарищ майор? – обратился к начальнику колонии подполковник внутренней службы Старцев, прибывший, как было сказано, из Хабаровска.
– А что говорить? – развел руки майор Загниборода. – ЧП!
– Я спрашиваю, как вы такое могли допустить?! – повысил тон подполковник. – Убит часовой! Похищено оружие! Бежали заключенные! Под трибунал вас за это надо!
– Я и не спорю, товарищ подполковник, – понурил голову майор. – Виноват. Готов отвечать по всей строгости советского закона.
– Легко хотите отделаться! Не-е-ет!!! Вы мне беглых найдете! Да потом на парткомиссии отчитаетесь за свою халатность! И судьбу благодарите, если с партбилетом не расстанетесь! Хрущевская безалаберность закончилась! – вещал подполковник, словно на митинге. – Октябрьский Пленум выдвинул новые требования к коммунистам![3] Мягкотелые нам не нужны. Готовьтесь к отставке!
– Есть, товарищ подполковник.
– Доложите, каким образом был убит часовой.
– Вероятно, осужденные подкрались к вышке. Затем один из них метнул в солдата заточенную алюминиевую тарелку. Попал в область шеи.
– Да, – хмуро оглядел труп командир батальона охраны. – Срезало, как бритвой…
– Не констатировать факты нужно, капитан, а думать, как поймать преступников! – оборвал его подполковник. – Установлено, кто именно метнул эту тарелку?
– Тут и устанавливать нечего, – ответил майор Загниборода. – Во всей зоне один такой… был.
– И кто же он?
– Осужденный Солонов, товарищ подполковник. Тысяча девятьсот сорокового года рождения. Отбывал за…
– Что, вот так бросает тарелки и сносит головы вашим солдатам?!
– В промзоне, на лесоповале, конвойщики видели, как Солонов топор в дерево метал на точность, – ответил командир батальона. – Так я вам скажу – зрелище потрясающее. Практически с закрытыми глазами с пятнадцати шагов!
– От безделья это! – взревел подполковник. – Пахать он должен был, а не с топориком баловаться! Лес рубить!
– Как же! Заставишь его рубить! – невольно воскликнул один из сверхсрочников. – Он в «отрицаловке»[4] по жизни. Из ШИЗО[5] не вылазит. В пресс-хате[6] его до полусмерти отрабатывали[7].
– Да что говорить! – вклинился в разговор другой старшина. – Его даже током били! Все одно на своем стоит. Я, говорит, вам не сявка – хребтину гнуть. Сами, говорит, вкалывайте.
– Как это – током?! Вы что – фашисты?!
– Очень просто, – ухмыльнулся начальник колонии. – Запускаем зека в спецкамеру. Там воды по щиколотку. Он босой, конечно. И двенадцать вольт с индуктора – хрясь! Кого хошь прошибет… а его не прошибает. Как стоял на своем, так и стоит.
– Это ж чистый садизм, майор! – возмутился подполковник.
– Может, оно и так. Только вы там, в Хабаровске, по кабинетам рассиживаетесь, а мы здесь, в тайге, с контингентом[8] день и ночь гробимся. Я вот, например, знаю, что вам, товарищ подполковник, не доводилось в лагерях служить. Вы ж все больше по штабам…
– Ладно! – энергично махнул рукой Старцев, не давая начальнику колонии продолжить. – За что отбывал этот Солонов?
– В какую ходку? – поинтересовался Загни-
борода. – Первую, вторую или третью?
– Он же молодой! – еле шевеля отпавшей челюстью, выговорил подполковник. – Когда успел?
– Потомственный урка, – пояснил комбат. – С четырнадцати лет по лагерям да пересылкам.
– М-да… – Теперь закурил и Старцев. – Час от часу не легче. Говорите за последнюю…
* * *
С Горошинской зоны узбек освободился и тормознул на недельку в Чегдомыне. Аккурат в это время и Данил Солонов из Пермской колонии вернулся, где мотал срок за кражу. Рыбак рыбака видит издалека, вот и эти друг друга враз закнокали[9].
И рассказал узбек русскому, что родом он из Зарафшана. Того самого, где золотодобыча открылась. И родственник, мол, его какой-то на прииске работает. Эх, подобраться бы к золотишку!
Оглянулся Солонов по сторонам – хиреет житуха. А разбогатеть хочется. И вспомнил, что согласно принципам пролетарского интернационализма русский и узбек – близнецы-братья.
Короче говоря, дорога длинная, земля целинная. Сулейман – так звали узбека – был полон решимости раскулачить приисковых богатеев, которых, если верить официальной статистике, в Советском Союзе нет и быть не может. Сулейман не промах. Его не проведешь. Он точно знает, где у родственничка золотишко припрятано.
– Что ж ты, паскуда, родного человека продаешь? – спросил тогда Солонов.
А узбек поведал, что родственник женился на девушке, которую любил Сулейман. И она Сулеймана любила. Чтоб, значит, соперника устранить, дядюшка его в колонию и отправил. Двадцать баранов начальнику районной милиции отдал, тот дело и состряпал. Упекли Сулеймана за хулиганство.
– А-а-! – развел руки Солонов. – Ну тогда наказать нужно.
И отправились они в далекий Узбекистан, где среди пустыни зеленым оазисом раскинулся прекрасный город Зарафшан.
Договорились таким образом. Сулейман лишь наводит Данила на родственника. А Солонов сам решает, как ему завладеть богатством. Затем полученное золото делится поровну.
Среди ночи проник Соленый в дом золотодобытчика и попросту перерезал всех – от престарелой матери дядюшки Сулеймана до пятилетней дочери. К слову сказать, под нож попала и несостоявшаяся невеста наводчика. Самого же главу семейства привязал вожжами к опорной балке в хлеву и стал колоть клинком, выпытывая, где тот прячет золотишко. Не выдержав пыток, дядюшка умер от болевого шока. Никакого золота у него и не было вовсе.
Узнав о случившемся, Сулейман перепугался до смерти и сам побежал в милицию – заявлять на подельника. Соленого задержали.
Затем был суд. Приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Но Соленый из тюрьмы подал прошение о помиловании. Верховный Совет СССР, рассмотрев материалы дела, принял решение продемонстрировать всему миру гуманность советских законов. Любой гражданин Страны Советов имеет шанс исправить допущенную в жизни ошибку. Не звери же мы, в конце концов! Не капиталисты какие! И поместили Соленого сначала в специальную тюрьму для помилованных смертников, откуда за примерное поведение перевели в обычную колонию уже через три года…
Начальник колонии рассказывал историю Солонова, избегая каких-либо интонаций в голосе. Двадцать с лишним лет провел майор в тюрьмах и лагерях. Все осточертело. С войны в системе ГУЛАГа. Мало ли таких Соленых повидал он на своем веку? Да сотни! Это Старцев из Хабаровска примчался да все удивляется. Он, кстати говоря, не так давно в МВД. В прошлом офицер пехоты. Всю войну батальоном командовал. Участвовал в знаменитой операции «Белгород – Обоянь» на Курской дуге. Не робкого, видать, десятка. Но война одно, а зона – другое. Загниборода ни дня на фронте не был. А с уркаганами навидался такого…
