Бандит по инерции чуть не вылетел в магазинные двери. Он услышал смех пары своих товарищей, хотел было ударить второй раз, даже замахнулся, но не учел, что крыльцо было выложено скользкими плитками. Негодяй поскользнулся и свалился на газон с жухлой травой.
Он ничего себе не повредил при падении, вскочил сразу. Лицо его горело яростью. Красные глаза готовы были вылезти из орбит. Он сильно обозлился за свое смешное положение, наставил автомат на пленника и приготовился дать очередь.
— Три тысячи триста тридцать баксов с тебя, — сказал ему бандит в полицейской форме. — Причем каждому из нас, а не мне одному. Лучше бы сразу расплатиться, и настоящими. Фальшивок я тебе сам могу полные карманы навалить.
— Чего еще? — сразу насторожился садист, не понимая, о чем идет речь.
— За выстрел, говорю, каждому из нас по три тысячи триста тридцать баксов. По три зеленых мы тебе простим. Так уж и быть.
— Точно! — улыбаясь, подтвердил второй бандит. — Наша доля выкупа.
Все они были кавказцами, но между собой разговаривали по-русски. Нет, вовсе не для того, чтобы пленник их понимал. Это им было ни к чему. Представители разных народов Кавказа очень часто разговаривают между собой именно по-русски. Ведь многие здешние языки не родственные, их носители не разумеют друг друга.
Садист одумался и опустил автомат.
— Джанхот, побудьте пока с ним, я за машиной схожу, — сказал полицейский, не дожидаясь согласия, развернулся и двинулся куда-то в сторону.
Третий бандит с усмешкой кивнул, поставил приклад автомата на носок своего башмака и сильно придавил. Должно быть, обувка была ему маловата. Этот тип чувствовал дискомфорт, поэтому давил на ногу прикладом. Так медведь, у которого чешется спина при сильной линьке, трется ею о дерево.
— Сначала пусть он на всю зиму мне дров наколет, потом мы его продадим, — сказал садист, с ненавистью глядя на рядового Николаева, который по-прежнему стоял на крыльце со связанными руками. — День и ночь топором махать будет!
— Отощает он у тебя, потеряет товарный вид. Тогда нам придется сбрасывать цену. Ты ж, Устас, жадный, людей кормить не любишь.
— Товарный вид этот герой только приобретет. Его же не на стройку продавать придется, а мамочке родной. Она на его фотографию посмотрит и сразу за деньгами побежит, пока сын совсем в дистрофика не превратился.
Алексей Николаев спокойно слушал эти слова. Он не возмущался по поводу нападения на себя, даже тем, что это преступление совершил сотрудник полиции. Боец понял, какие планы имелись у бандитов относительно его особы, даже услышал цену своей жизни. Десять тысяч баксов. Не слишком и много.
Продать его собираются матери. Но откуда родители возьмут эти деньги? Может, отец со своих собутыльников соберет? Так они на бутылку каждый день у магазина еле-еле наскребают.
У матери тоже никаких финансовых запасов не имеется. Она надеется, что сын вернется из армии, женится, устроится на работу и будет ей помогать. Даже квартиру она продать не сможет, потому что таковой у нее просто нет. Жилье принадлежит коммунальной службе, где мать уже третий десяток лет работает.
Рядовой Николаев хорошо знал, что родители не смогут его выкупить. Мать получит только жуткое беспокойство, а отец — повод для очередной крупной пьянки. Они ни при каких стараниях не раздобудут десять тысяч баксов.
Но Алексей знал еще и то, что он не просто солдат, а боец спецназа ГРУ. Горе тем бандитам, которые решились его захватить. Он всегда выберет момент, чтобы вырваться. Не зря парня почти год натаскивали, убеждали в том, что он и сам по себе, с голыми руками является опасным оружием.
Кроме того, Алексей умел превратить в эффективное средство нападения любой предмет, от метлы до авторучки. Этому в спецназе ГРУ тоже учат. Смешно звучит — фехтование на метлах. Но что-то подобное солдатам преподавалось.
Еще его хорошо научили выбирать момент для атаки и даже создавать его. Не лезть напролом, разорвав мундир на груди, а выбрать такую ситуацию, когда враги не ждут от тебя нападения, думают, что ты слабый и беспомощный. Поэтому они не готовы к противодействию.
Машина подъехала уже через пару минут. Это оказался обычный полицейский «уазик», багажник которого, как у всех автомобилей такого типа и назначения, был переоборудован в обезьянник. Решетка выглядела крепкой, хотя сделана была неумело. Сварщик для страховки налепил тяжеленные толстые швы. Стекла были закрыты прочной мелкой сеткой-рабицей, через которую даже палец просунуть трудно. В обезьяннике было два сиденья.
Бандиты открыли дверцу и не слишком вежливо пихнули в нее пленника. Он недолго выбирал место, сел на то, которое было ближе. Напротив него устроился тот самый садист, которого приятели назвали Устасом. Он направил ствол автомата на рядового Николаева.
Стекло за сеткой-рабицей позволяло Алексею видеть, что за руль сел сам полицейский. Рядом с ним, справа, устроился третий бандит.
Все заднее сиденье было завалено продуктами, похищенными из магазина. Теми самыми, из-за которых эти негодяи застрелили продавца.
Машина тронулась. Рядовой Николаев подумал, что амортизаторов у этого «уазика», видимо, не было от рождения, но возмущаться тут было бесполезно. Алексей и не пытался этого делать, сидел и молчал.
* * *
Звонок в дверь раздался неожиданно, раньше, чем ждал Денисов. Еще до того как Лариса пошла открывать, Антон уже знал, кто пришел. Это была та самая женщина. Кроме нее некому было появиться. Своих соседей ни он, ни Лариса не знали, потому что на эту квартиру переехали совсем недавно, даже познакомиться ни с кем не успели. Но он точно знал, что это не соседи, а она. И не одна, а с каким-то мужчиной в возрасте. Видимо, с мужем.
С посторонними Лариса всегда разговаривала вежливо, очень корректно. Особенно когда сильно не в духе. Сегодня она была как раз в таком состоянии. Поэтому голос ее, доносящийся из коридора, был настолько вежливым, что Антону захотелось, чтобы она и с ним так же общалась. Ведь умела же Лариса так держаться раньше, когда они еще официально не назывались мужем и женой.
— Антон! — позвала жена. — К тебе пришли.
Антон отложил книгу, которую читал, и вышел в прихожую.
На него тут же накатила новая волна, ударила в голову приливом. При этом он даже не знал, что сказать, не смог бы описать те ощущения, которые испытывал, передать словами то, что чувствовал. Если только приблизительно.
Эта пожилая женщина вдруг показалась ему такой родной и близкой, что он даже захотел прижаться к ней, обнять ее, как родную мать, погладить по голове, утешить. Женщина тоже, видимо, почувствовала какую-то искру, пробежавшую между ними.
Она вдруг неуверенно позвала:
— Андрюша, ты?
В прихожей было полутемно. Лариса, удивленная словами женщины, включила свет.
Гостья сразу смутилась, прислонилась к стене, бессильно опустила голову и прошептала:
— Извините.
Почти все наваждение ушло вместе со светом. Но вопрос женщины был, видимо, связан с тяжелыми переживаниями, отнявшими у нее множество сил. Она начала медленно сползать по стене. Ноги не держали гостью. Она упала бы, если бы мужчина, пришедший с ней, не поддержал бы ее.
Он и сказал Антону:
— Извините, вы очень похожи на нашего пропавшего сына. Только он таким был лет десять назад. Извините. Для нее это очень сильное переживание. Я хотел один сходить. У нее ведь ноги постоянно отнимаются. Но она захотела сама. Можно табуреточку? Ей пару минут отдохнуть нужно. Извините.
Лариса уже и без просьбы несла с кухни табуретку. Взгляд у Ларисы был непонимающий, но сочувствующий. Мужчина чуть ли не силой усадил жену на табуретку. Она, кажется, не понимала совсем ничего, даже того очевидного факта, что сидя ей будет легче.
— Я ведь почему и позвонил, — словно чувствуя вину, начал оправдываться Антон. — Фотографию увидел на объявлении, и мне показалось, что это я. Потом вдруг в голову накатило. У меня бывает так. Я иногда чувствую…
Мужчина держал в руке плотную непрозрачную папочку, приподнял ее, показывая Антону, и сказал:
— Я принес, что вы просили. Фотографии. Извините, вы не побудете с Людмилой Ивановной? — обратился он к Ларисе. — Пока она в таком состоянии, мы снимки посмотрим. Может, что-то получится узнать.
— Бога ради, конечно. — Лариса тут же положила руку женщине на плечо, словно поддерживала ее, и сама прислонилась к ней боком.
Антон сделал приглашающий жест. Мужчина разулся, но куртку не снял.
В комнате Антон поставил перед столом два стула. Один для гостя, второй, напротив, для себя. Он сел сам, предложил гостю устраиваться, взял в руки файл, принесенный мужчиной, раскрыл клапан и вытащил пачку фотографий.
Честно говоря, после того как Лариса зажгла свет в коридоре, Антон подумал, что ничего у него не получится. Ощущение, дающее возможность видеть, прошло. Он даже пожалел, что позвал к себе этих престарелых, обессиленных горем людей. Мог бы сам спросить адрес и съездить. Не сахарный, не растаял бы под дождем.
