Во время третьего осмотра Уэйн встрепенулся, заподозрив, что наконец обнаружил каракатицу. Проверил через минуту – и укрепился в своих подозрениях.
Тварь паслась выше по ветру, постепенно продвигаясь в сторону океана. Это было удачей. Во-первых, при таком направлении ветра каракатица не могла учуять подкрадывающегося человека, а во-вторых, можно было устроить засаду прямо у нее на пути, чтобы цель приближалась, а не удалялась и не смещалась в сторону. Для этого придется попотеть, так как необходимо не просто подкрасться к цели, а обойти ее с подветренной стороны, сделав приличный крюк по пояс в воде и с тяжелой пушкой на плече.
Уэйн задумался. Закладывать крюк по болоту не хотелось, тут все следовало хорошенько взвесить. Ни один матерый охотник не станет что-то делать, если с тем же успехом можно не делать. С другой стороны, если двинуться к цели напрямик, усилий и времени уйдет меньше, но стрелять будет категорически неудобно, гарпун пойдет поперек вектора движения добычи, и придется корректировать положение орудия или рассчитывать приличное упреждение, выходящее за внешнее кольцо прицела. К тому же ветер будет дуть сбоку, отклоняя летящий гарпун к востоку, а насколько сильно, зависит от силы ветра и расстояния. Такой расчет был уже сродни снайперскому, а баллистических таблиц у Уэйна не то чтобы не было – он вообще не представлял, что такие существуют.
На глазок прицелиться тяжелым гарпуном, летящим на дозвуковой скорости, будет проблематично – не то расстояние. Сокращать дистанцию до монстра, когда этого можно избежать, тоже не хочется. Если занять правильную позицию, можно уверенно попасть в каракатицу с расстояния в полмили и сразу поразить нервный центр, не рискуя быть задетым бьющимся в агонии гигантом. Если же бить в бок, придется подбираться ярдов на триста, а это уже чревато всякими неожиданными последствиями, вредными для здоровья и долголетия. Не дай бог, не попадешь с первого раза – пойдет совсем другая охота, в которой уже только слепой случай будет определять, кому достанется роль охотника, а кому жертвы.
Уэйн решил не доверять свою жизнь слепому случаю. Не тратя времени попусту, снова взвалил пушку на плечо и зашагал на северо-восток, собираясь занять позицию между тварью и океаном. Облака постепенно сгущались, с запада надвигался грозовой фронт, напитанный испарениями внутренних материковых болот, но если он и прольется ливнем, то не раньше ночи, а то и утра. А может, вообще обойдется.
Судя по следам на солончаке, на берег выбралась только одна каракатица, но все же следовало смотреть в оба. Было бы глупо сгоряча нарваться на вторую тварь, затаившуюся в полосе прибоя.
Сейчас у Симпсона имелся хороший шанс заполучить добычу всего одним точным выстрелом, и этот самый шанс никак нельзя было запороть: если не наделать дурацких ошибок, можно будет управиться за час, а потом несколько недель жить безбедно, приторговывая ценными внутренностями хищного моллюска и питаясь его деликатесным мясом. Хоть оно и содержало, конечно, всякие инопланетные белки и протеины, из-за чего оккупационная российская администрация категорически запрещала употреблять его в пищу, на вкус было – пальчики оближешь, и на черном рынке вполне котировалось. Все в поселке жрали модифицированных атлантами тварей, и никто еще ни разу от такой еды не помер, даже в краба не превратился, как пугал одно время местный священник, пока его самого не утащила с колокольни в океан плоскокрылая рыба.
После кончины священника церковь в центре поселка, собранная из морских контейнеров, пустовала. А все потому, что эра милосердного и любящего бога прошла навсегда, сменившись эпохой чудовищных, грозных и свирепых богов, а может, демонов, пришедших из глубины океана. Теологический круг замкнулся, вновь опрокинув человечество в темные века, когда боги, титаны и демоны беспрепятственно бродили по земле и торжествующе бороздили моря, требуя человеческих жертв.
Теперь колокол на верхушке церкви заунывно позванивал лишь во время штормов. Приваренный к арке, выгнутой из прута арматуры, он словно рыдал по безвозвратно ушедшему времени.
Через полчаса характерный тошнотворный запах моря и рыбы подсказал Уэйну, что он достиг удачного для стрелковой позиции места. Каракатица ползла к океану точно по ветру, не имея возможности учуять человека. Нет ничего более удобного для охотника, чем палить из хорошо пристрелянной пушки в цель, медленно движущуюся прямо на срез ствола. Ради такого счастья определенно стоило сделать небольшой крюк.
Воткнув гарпун древком во влажный грунт островка, индеец принялся обстоятельно устанавливать пушку на позиции: разложил сошку, подкрутил шарнирное крепление, откинул от казенника опорную пятку, позволявшую при помощи крошечного винтового домкрата регулировать баллистическое возвышение ствола. Для стрельбы прямой наводкой расстояние вышло слишком большим, поэтому Уэйн сдвинул рамку диоптрического прицела на полочку, соответствовавшую дистанции в восемьсот ярдов. По расчетам охотника, каракатица должна была оказаться в нужной точке через пару минут.
Открыв затвор, Уэйн уложил в патронник самодельный картуз, густо обмазанный парафином водонепроницаемости ради и снаряженный четырьмя унциями пороха. Необходимость использования значительно большей мерки заряда, чем в стандартных охотничьих патронах, была еще одной причиной, по которой Уэйн сам накатывал и снаряжал боеприпасы для пушки. В ствол, с дульной части, он вставил алюминиевый шток гарпуна, предварительно вынув проволочную чеку, удерживавшую во внутренней полости простенькие стабилизаторы из пластин алюминия. Стоит теперь гарпуну покинуть канал ствола, как стабилизаторы развернет в боевое положение набегающим потоком воздуха, и они надежно удержат метательный снаряд в равновесии на всей траектории полета.
Закончив с приготовлениями, Уэйн мельком глянул в сторону приближавшейся каракатицы, – так, чисто уточнить направление объекта охоты, – и сердце его внезапно ухнуло в бездну.
Там, где только что, судя по меняющимся деталям ландшафта, ползла тварь, теперь беззвучно клубилось большое облако плотного и густого черного дыма, похожее на объемную чернильную кляксу. Такие облака чернил-сепии обычно выбрасывают в воду перепуганные головоногие моллюски, но в воздухе это выглядело куда более эффектно и зловеще.
– Т-твою ж господа бога душу м-мать конную дивизию! – зарычал охотник по-русски, понимая, что дело внезапно запахло керосином.
Едва ли каракатица просто выпустила безобидную маскировочную завесу. Практика показывала, что любая выделяемая инопланетянами дрянь либо жутко ядовита, как слюна бывшей тещи Уэйна, либо адски мутагенна. Симпсон лично видел парня, вернувшегося с охоты в поселок не совсем человеком. Точнее, совсем не человеком, а уродливым чудищем с бородавчатой кожей, когтистыми перепончатыми лапами и двумя раздувающимися пузырями под подбородком. Никто бы даже не сообразил, что это когда-то было человеком, если бы на нем не болтались остатки одежды незадачливого охотника. Его вовремя пристрелили, конечно, прежде, чем оно успело наломать дров, но на всех, включая Уэйна, этот случай произвел совершенно неизгладимое впечатление. А уж сколько людей погибло от отравленных игл змеехвостов, скольких проели изнутри споры морской плесени…
Поэтому главным принципом местных был следующий: ни в коем случае не попадать под дрянь, выделяемую инопланетянами. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Никакими частями тела. Аминь.
Впрочем, несмотря на это правило, тварей все равно делили на безусловно опасных и условно безопасных. Ко вторым относились те уродины, мясо которых можно было употреблять в пищу без риска немедленно откинуть копыта. Как правило, если у них и имелись какие-то ядовитые органы, то их удавалось легко вырезать без всяких последствий. Съедобными до сего дня считались и каменные крабы, и гигантские каракатицы-амфибии. Ни одна из них ни разу никаких облаков в воздух не выпускала – ни атакуя, ни в случае опасности, ни просто так, от скуки.
