Дина съежилась. Нет, конечно, она не хотела.
– А кто всему причина, ты знаешь. Об этом нечего и говорить, – размеренно добивала ее Света. Понятно, на кого она намекала. Непонятно только, почему эта Светка вообще кому-то нравилась. Такая грубая и говорит одни неприятности. Невыносимо с ней жить.
Света в это время мстительно вспоминала подробности штурма. Ракеты, стрельбу, спешный отъезд нападавших прямо по кочкам, не разбирая дороги. Потом в памяти возникли мать Арсения, Нонна, охранник Борис, не перестававший матюкаться, и завладевшая всеми смесь страха, паники и беды, когда никто себя не контролировал, и даже вечно веселая Яна пугливо выкрикивала ругательства. Нет ничего унизительней страха, а они все тогда натерпелись, и долго не могли прийти в себя. Потом выяснилось, что еще и Динка пропала. Один Семен мог такому радоваться, но что с Семена взять? Бешеной собаке семь верст не крюк.
– Конечная, – объявил откуда-то возникший Юра и направился к выходу. – Чего встали? Пошли.
Они поднялись и покорно вышли следом за ним. На улице было уже темно.
17
Сонно и устало они брели за своим, невесть откуда появившимся проводником по мягкой деревенской дороге. Зачем-то же он их позвал? Вот они и шли. Не было сил даже бояться, такое напало равнодушие. Может, это покорность судьбе, думала Света. Когда не можешь сопротивляться и плывешь по течению? Точно тебя несет, как щепку. Редкие фонари освещали узкую деревенскую улицу. Пахло яблоками и старой сгнившей травой, в редких окнах горел свет. В деревнях вообще ложатся и встают рано, гораздо раньше, чем в городе. А дни все равно получаются одинаковой длины, что там, что здесь. Так что по времени твоя жизнь не зависит от места, но зато, когда ты эти места постоянно меняешь, дни мелькают, как страницы в книге, и все разные.
Поэтому кажется, что прожила ты дольше, хотя на самом деле отрезок был тот же самый. Но время то растягивается в длинную одноцветную ленту, то начинает скакать, как цветные мячи, от которых рябит в глазах. Ты еще не успеешь обдумать, что произошло вчера, а сегодня приходится приспосабливаться к чему-то другому. То, что ты не успела обдумать, легко выскальзывает из памяти, точно его и не было, тут же перекрывается новыми впечатлениями, все катит и катит вперед со скоростью поезда, когда все мелькает перед глазами и ничего не запомнить.
В домике, куда привел их Юра, Свете пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой, таким низким был дверной проем. По дощатому полу важно разгуливала курица. На комоде, прямо на кружевной салфетке разлегся огромный кот. Когда они вошли, он поднял голову и посмотрел с прищуром, презрительно.
– Баб Геля, подъем, – крикнул Юра. – Сбоку, из какого-то чуланчика показались две неразличимые, как китайцы, заспанные старушки, обе в синих платочках. Похоже, что они спали прямо в платках на голове. – Гостей вот привез.
Юра кивнул на девочек. После дня, проведенного в поезде, девочки были бледны, как сомнамбулы, и еле-еле поздоровались.
– Кушать будете? – прошамкала одна из бабушек.
Они отказались. Не хотелось даже чаю.
– Постель им приготовь, – скомандовал Юра, обращаясь к старушкам, как к одному двухголовому существу.
Старушки быстро, как челноки, засновали туда- сюда, от шкафа к кровати, и обратно. Покряхтывая, вытаскивали подушки, одна наступила на курицу, та бурно возмущалась, а кот насмешливо взирал с комода на суету.
Девочки рухнули, как подкошенные, на широкую, сказочно мягкую, чистую постель и мгновенно заснули.
Утро оказалось лучше, чем можно было ожидать. В маленькое окно, сквозь зелень и высокие заросли золотых шаров слабо светило солнце, постель пахла теплым молоком, тихо наигрывало радио. Дина открыла глаза пошире: появилось незнакомое лицо в паутине морщин. Оно ласково улыбалось.
– Блинки готовы! – сказала старушка, и Дина улыбнулась в ответ. Она проснулась от волшебного запаха. Ей снилось что-то вкусное, кажется, пюре. А может быть, «Рафаэлло», точно она не помнила, но как будто оно таяло во рту. Даже вкус какой-то оставался. Она села на кровати и заправила волосы за уши. Подошла вторая бабушка, пригляделась к Дине и недовольно заметила:
– Дите-то какое чумазое. Как черт.
– Так сирота, – протянула первая, в морщинах. – Никто ж не глядит за ими.
Дине снова стало стыдно, как тогда, на вокзале, когда их со Светой брезгливо разглядывала официантка в короткой юбке.
– Я не сирота, – возразила она, но спорить с ней никто не стал. Может, обе глуховаты? Или не хотят разговаривать с чужими? Друг друга же они слышали хорошо.
– Юра пущай баню истопит. Да, девонька? Будешь чистая раскрасавица. Черноброва, черноглаза...
Дина поняла, что эта, что целиком в морщинках, как засохшее яблоко, добрая, а другая, повыше и поглаже лицом, видимо, не очень.
– А вы сестры? спросила Дина.
Добрая хихикнула и кивнула на другую.
– Это дочка моя, Степанида, а я Ангелина. Обе Петровны. Нас так и зовут «Петровнами».
Надо же, изумилась Дина. Что старость с людьми делает! Мать с дочерью уж и не различить! Она выбралась из пышной постели и направилась во двор искать удобства и рукомойник, но все оказалось тут же, в доме, чистое, с белым полотенцем, прозрачным зеленым мылом «Палмолив» и туалетной бумагой. В туалете даже не воняло.
Дина умылась и вышла во двор. На улице Света играла с котом, водя у него перед носом травинкой. Кот жмурился и лениво отмахивался лапой. Вообще вел себя, как будто он и есть настоящий хозяин, а остальные у него на побегушках.
Имя у кота тоже оказалось странное. Полкан.
К завтраку заявился Юра. Они поели блинов, а потом между старухами и Юрой начались разговоры про дорожки и коврики, про деньги-товар, и Юра бабушкам что-то дал, кажется, даже пачку с деньгами, и та, которая дочка, ушла ее прятать. Юра уехал, подмигнув им на прощанье, а старушки притащили из чулана баул старых вещей и стали их рвать на части, а куски резать ножницами на полоски. Девочки смотрели на них с изумлением.
– Хочешь, плести научу? – спросила добрая Ангелина, когда посредине комнаты выросла гора разрезанных на полоски тряпочек. – А они пока огородом займутся.
Дина заинтересовалась. Ангелина показала ей дорожку на полу и пестрый круглый коврик возле двери, прибавив, что это они себе сплели, а новое будет на продажу. Юра эти коврики сдает в магазин, а там навешивают ярлык «Сделано в Швеции» и продают. Магазин себе откусывает, еще больше Юра забирает, а им уж чуток остается; да и хватает. Что надо-то старухам? Ничего почти и не надо. Юра иногда деньги замотает, проиграет иль так зажмет. А то мылом расплатится. А намедни привез торт йогуртовый. Вкусны-ый! Ангелина при воспоминании о торте зажмурилась, как кот.
Дина спросила про кота, почему имя какое-то собачье.
– Пес у нас издох, а на другой день кот откуда- то явился. Пришел и сел на пороге. Решили, пусть будет тоже Полкан, чтобы не путаться.
Дина принялась помогать старушке, выбирала из кучи полоски, разглаживала; потом снова скручивала, но орудовать так ловко, как Ангелина, у нее не получалось. Зато она красиво подбирала полоски по цвету друг к другу. Пришел Полкан, нагло улегся прямо на кучу тряпья и наблюдал за их работой. Неспешно водил головой за мелькающими тряпицами, глаза его хищно посверкивали. Старушка Дину нахваливала, иногда жалостливо поглаживала по голове, а еще сказала, что их бог послал в помощь. Чтобы труд был артельный. Дина задумалась: ей припомнился архитектор Слава с коробочками, которые нужно было клеить с утра до ночи.
– А я слышала, как про Юру женщина в билетной кассе говорила, что он жулик, – сообщила Дина. – И еще он у Зины деньги взял и обещал через час вернуться и не вернулся.
– А Зинке так и надо, – вдруг разозлилась старушка, – Сама мошенник, аферистка. Весь район ей деньги должен. И гулящая она. К Юрке вон пристает со своей любовью. За мужем не глядит, он совсем у ей пропащий. Пьет насмерть. Она его и сгубила, шельма. Где это видано, чтобы баба на автомобиле, а мужик в огороде сиди?
