Он без происшествий добрался до Казанского вокзала и, бросив машину в неположенном месте, направился прямиком в зал ожидания. Засунутые в карманы куртки кулаки ныли от напряжения, словно к каждому из них привязали по здоровенному камню. Юрий хорошо знал это ощущение: кулаки служили своеобразными конденсаторами, которые накапливали гнев, чтобы потом разрядиться в мгновенной разрушительной вспышке.
Несмотря на позднее время, здесь вовсю кипела жизнь. Расположившиеся вдоль стен лоточники бойко торговали пестрой дрянью, между рядами сновали какие-то потертые личности, мало похожие на пассажиров. Сквозь сдержанный многоголосый шум пробивался тонкий жалобный голосок беспризорника-побирушки, умолявшего не оставить в беде малолетнего калеку. Юрий обвел глазами зал. Здесь было полным-полно лиц кавказской национальности и вообще восточных людей, но ни одной мало-мальски знакомой физиономии не наблюдалось. Вдоль дальней стены зала прохаживался здоровенный сержант.
Сержант наверняка знал, где находятся те, кого разыскивал Юрий, но Филатов решил, что обратится к нему только в крайнем случае. Сотрудники транспортной милиции скорее всего кормились из рук чеченцев, и вряд ли сержант стал бы помогать Юрию в его поисках. Сориентировавшись, Филатов двинулся на голос мальчишки-попрошайки, доносившийся откуда-то из середины зала.
Вскоре он увидел источник этого голоса. Невероятно замызганный пацан, одетый в обноски, ползал по гладкому каменному полу, собирая милостыню, которую совали ему сердобольные пассажиры. Его левая нога в разбитом кроссовке была вытянута вперед, а правая отсутствовала по самое колено. Штанина на ней была подвернута и завязана узлом. Брюки на мальчишке были широкими не по размеру, и глядя на эти огромные штаны, Юрий подумал, что у большинства железнодорожных калек ноги почему-то отняты не по бедро и не по щиколотку, а именно по колено. Суть здесь, по всей видимости, заключалась в том, что нога плоховато сгибается в щиколотке и еще хуже – в бедре. Колено – самый подвижный и удобный в этом смысле сустав. Сгибаешь ногу, туго прибинтовываешь голень к бедру, заталкиваешь получившуюся конструкцию в штанину пошире, и можно отправляться на промысел. Не слишком удобно и довольно унизительно, зато наверняка более прибыльно, чем возня со ржавым автомобилем, место которому разве что на свалке. Конечно, никто не идет побираться от хорошей жизни, но в одном Юрий был уверен – этот пацан далек от голодной смерти.
Он подошел к попрошайке и присел перед ним на корточки. Мальчишка бросил на него быстрый взгляд из-под копны всклокоченных белобрысых волос, торчавших грязными сосульками. Глаза у пацана были карие, живые и быстрые, в них светились ум и хитреца, удивительно контрастировавшие с плаксивым выражением замызганного лица и подтверждавшие предположения Юрия по поводу фальшивости его увечья.
– Дяденька военный, – проныл попрошайка, обращаясь персонально к Юрию, – извините, что отвлекаю от дел. Помогите, чем можете, не дайте пропасть на заре юной жизни…
– Гм, – сказал Юрий. – Ас чего ты взял, что я военный?
– Видно же, – ухмыльнувшись, заявил пацан. Когда он отступил от заученного наизусть текста, речь его стала такой же живой и хитроватой, как глаза.
– Да? А может, я доктор. Может, я умею оторванные ноги находить и на место пришивать. Что ты на это скажешь?
Вместо ответа мальчишка уперся руками в пол и резво отодвинулся подальше.
– Но-но, – сказал он, – доктор… Сейчас как заору, что вы сироту обижаете.
Юрий рассмеялся и вынул из кармана бумажник.
– Да ладно тебе, сирота, успокойся. Занимайся своим бизнесом на здоровье. Я ведь только хотел узнать, как мне найти Махмуда или Ваху.
– Не знаю никаких Махмудов, – угрюмо сказал мальчишка.
Юрий вздохнул и заглянул в бумажник. В бумажнике было негусто. Он вздохнул еще раз и решительно выгреб оттуда все деньги.
– Вот, – сказал он, вытряхивая из отделения для мелочи последние монетки, – возьми. Может, все-таки вспомнишь Махмуда?
Мальчишка молча сгреб с его ладони деньги, сразу же снова отодвинулся и окинул добычу оценивающим взглядом.
– Да-а, – протянул он, – капитал… А зачем вам Махмуд?
– Или Ваха, – напомнил Юрий.
– Или Ваха… Зачем?
Юрий откашлялся и неловко повел плечами.
– Зачем-зачем, – проворчал он. – Надо, в общем. Так где мне их найти?
Мальчишка шмыгнул носом и решительно спрятал деньги куда-то в недра своего большого, не по росту, пиджака, при взгляде на который у Юрия в памяти всплыло вышедшее из употребления блатное словечко “клифт”.
– Надо ему, – проворчал пацан. – А мне потом башку отвинтят.
– Не отвинтят.
– Это почему же?
– Потому что нечем будет.
– Крутой, – мальчишка невесело, совсем по-взрослому усмехнулся и показал глазами куда-то в глубину зала. – Чего их искать, вон они сами. Только, дяденька военный, я вас не видел, вы меня не знаете.
– Само собой, – выпрямляясь, сказал Юрий. Он обвел глазами зал и сразу обнаружил двоих чеченцев, которые с притворно скромным видом двигались в направлении главной лестницы. Они изображали из себя впервые попавших в Москву провинциалов, хотя, проходя мимо дежурного сержанта, не забыли обменяться с ним какими-то репликами, после чего сержант еще долго ухмылялся, засунув за ремень большие пальцы обеих рук. Один из чеченцев был знаком Юрию – тот самый Махмуд-Ваха-Ибрагим, которого он однажды подвозил до вокзала, да так и не подвез.
Пропустив чеченцев вперед, Юрий двинулся за ними, тихонько насвистывая сквозь зубы. Он почти не чувствовал рук, только кулаки по-прежнему оставались тяжелыми, как свинцовые болванки. Медленные и размеренные удары пульса отдавались в висках, попадая в такт неторопливым шагам Юрия. Бросив случайный взгляд в сторону сержанта, Юрий заметил, что тот пялится на него, ковыряя в зубах заостренной спичкой. Это было плохо, но он все-таки решил довести дело до конца. Можно было сколько угодно болтать, спорить и балагурить, разъезжая по городу на дребезжащей “Победе” и убеждая людей объединиться для борьбы за свои права, но с того самого момента, когда Юрий узнал о причастности чеченцев к смерти Валиева, он был твердо уверен, что все кончится именно так. Он будет идти по следу от одного кавказца к другому, пока не доберется до того, кто все это затеял.
Чеченцы привели его на перрон, где мертвенный свет ртутных фонарей слабо мерцал сквозь сырой холодный туман, превращая его в романтическую жемчужную дымку, воняющую тепловозными выхлопами и углем, которым отапливались вагоны. Юрий зубами вытащил из пачки сигарету, на ходу чиркнул зажигалкой и, отчаявшись добыть огонь, выбросил сигарету в урну, а зажигалку опустил в карман куртки. “Не любят меня вещи, – подумал он. – Зажигалка не горит, машина все время ломается… Только оружие у меня в руках действует безотказно. Специалиста чувствует, что ли?"
Он вынул из пачки еще одну сигарету и, вертя ее в пальцах, догнал чеченцев.
– Эй, ребята, – позвал он, – огоньку не найдется?
Чеченцы неторопливо обернулись и смерили его с головы до ног совершенно одинаковыми взглядами, в которых сквозило и изумление и презрение, словно прикурить у них попросил не человек, а дрессированный клоп. Юрий стерпел этот взгляд, не моргнув глазом, сияя широкой улыбкой и по-прежнему вертя в пальцах незажженную сигарету. Его лицо излучало почти кретинское добродушие, вокруг расплывалось густое облако водочного перегара, и один из чеченцев, по всей видимости Ваха, неохотно полез в карман. Наблюдавший за этой сценой Махмуд вдруг удивленно задрал левую бровь, и Юрий понял, что его узнали.
– Подожди, дорогой, – сказал Махмуд, когда Юрий наконец раскурил свою сигарету, – постой. Это ведь ты на “Победе” ездишь?
– Угу, – невнятно промычал Юрий. Сигарета отсырела, и ему приходилось изо всех сил работать щеками, чтобы она не потухла.
Махмуд обернулся к напарнику и принялся что-то оживленно втолковывать ему. Юрий знал несколько фраз по-чеченски, но кавказец тараторил так быстро, что он сумел разобрать только имя Умара да несколько раз повторенное слово “брат”. После короткого обмена мнениями оба чеченца повернулись к Юрию. Теперь их лица не выражали ничего, кроме огромной радости и желания быть ему полезными. Глаза их при этом оставались холодными и цепкими, и Юрию показалось, что чеченцы просто незаметно надели маски, как это делают иногда артисты разговорного жанра, меняя свой образ на глазах у пораженной публики. Они сияли, как надраенные солдатские бляхи, и Юрий заставил себя еще шире раздвинуть в идиотской ухмылке губы.
– Узнали, значит, – сказал он, – А я думал, не узнаете. Думал, опять бабки трясти станете. Не обманул-, значит, Умар. А я думал, обманет.
– Умар не обманывает, – сказал Махмуд.
– Брат Умара – наш брат, – добавил Ваха. – Говори, что хочешь. Выпить хочешь? Девочку хочешь? Кокаин хочешь? Гулять будем, песни петь будем, танцевать!
