Не было страха, только яростное несогласие с тем, что абсолютно все останется, кроме него. Это неправильно: все останется, а тебя не будет…
Ушан поднял голову:
— Нас осталось совсем мало, следующей атакой сомнут… Родина или…
Зажмурясь, оскалясь, он непроизвольно сорвал с головы наушники, помотал лобастой башкой — и все остальные успели расслышать рванувшийся из наушников невероятный треск. Кубинскую рацию, и гадать нечего, накрыло снарядом вместе с радистом… Патриа о муэрте, компаньерос… Муэрте.
— Наушники надень, — спокойным голосом распорядился Морской Змей. — Что ты как…
Ушан послушался. Время словно бы остановилось, замуровав их, словно незадачливую доисторическую муху в янтаре. Даже запойный португез сидел тихонечко, бессмысленно уставясь в пространство. Морской Змей ни на кого не смотрел, он не опустил глаз, он просто ни на кого не смотрел. Он должен был давно принять решение, не терзаясь переживаниями, свойственными героиням сентиментальных романов. Мазур, вот диво, вдруг ощутил еще и не прикрытое любопытство: кто? Именно любопытство, вдобавок ко всему, пусть оно было слабее всех остальных чувств…
Ушан вдруг рывком поднял голову, выбросил руки, сжатые в кулаки, скрестил большие пальцы и торопливо, словно опасаясь, что условленного жеста не поймут, выкрикнул:
— «Замок»! Продублировано трижды. Опять повторяют без перерыва: замок, замок, замок…
— Ну что ты орешь? — чуть поморщило Морской Змей, стоявший с бесстрастным лицом. — Подтверждение дай.
— Есть… — и Ушан забубнил в микрофон. — Приняли подтверждение.
Воцарилась тишина, никто так и не шелохнулся. Колени у Мазура не дрожали, слабость не одолевала, и переживаний не было — не гимназистка, чай. Но все равно с плеч у него словно обрушилась невероятная тяжесть. Столица отменила подрыв в последний момент. Вместо радости пришло любопытство, заслонившее все остальные эмоции: что такого должно было случиться, чтобы передали «Замок»? Не повернули же юаровцы назад, в самом-то деле? От них такого джентльменства не дождешься. Ни кубинцы, ни президентский парашютный полк, да вообще никакие дислоцированные в Бангале части, способные остановить вторжение качественно, сюда не успевают. Но что-то же должно произойти к их выгоде?
Потом на севере раздался ровный гул, долетевший с неба. А там и показались первые самолеты, летевшие на не такой уж большой высоте по правую руку от них, соответственно, над левым берегом, мимо плотины. Транспортники, «ИЛ-76», в безукоризненно точном строю, их становится все больше и больше, передовые уже прошли мимо плотины, а конца-краю все не видно…
Люди на плотине увидели откинутые сзади аппарели, вереницы темных комочков посыпались с них, очень быстро расцветая белыми куполами парашютов. Они обрушились с неба, как ангелы, и опускались, как одуванчики… Прямо над теми местами, где, Мазур помнил, протянулись равнины, идеально приспособленные для высадки десанта. Передовые самолеты, развернувшись влево, уходили к горизонту, к тому месту, откуда прилетели, им на смену шли новые, волна за волной, порой среди одиноких куполов раскрывались целые гроздья — ну конечно, десантные самоходки на платформах, контейнеры с боеприпасами и оружием посерьезнее тарахтелок…
Открывшееся им зрелище было могучим и прекрасным. Гул двигателей заливал все вокруг, бесчисленные парашюты плыли к земле. Судя по их количеству, десантировалась дивизия. Здесь, вообще в Африке, ей попросту неоткуда взяться, значит, летели из Союза, с дозаправкой где-нибудь в Конакри или Браззавиле… Кто-то не побоялся принять жесткое решение…
— Иююху! — заорал португалец, махая бутылкой. — Фатализм, парни! Какое кино!
— Пьянь долбаная… — сплюнул Лаврик, неуловимым образом расслабившийся, как все до одного.
— Конфискуй у него пузырь, — все так же ни на кого не глядя, с застывшим лицом, сказал Морской Змей. — У него много…
— Запросто, то есть, есть! — откликнулся Лаврик, широкими шагами направился в ту сторону.
Опускались последние парашюты. Как одуванчики.
Когда грузовичок остановился метрах в пяти от откинутой аппарели, первым делом они выгрузили две громоздких дурацких антенны — ни к чему полезному не пригодную декорацию. Декорацию эту, тем не менее, надлежало увезти с собой в Союз — дабы сохранить в неприкосновенности легенду о засекреченных связистах, которых здесь вскорости напрочь забудут все их видевшие. Не бросать же их на свалке — это как раз запомнится, а резать на мелкие кусочки и разбрасывать их пригоршнями в мусорные ящики — глупо и нерационально. Проще увезти с собой, благо места в самолете хватает…
Уложив антенны в невысокую жесткую траву, поставили рядом сумки и расположились возле них там, же, в траве: восемь ничем абсолютно не примечательных (если не считать оттягивавших рубахи блях) молодых людей в полотняных цивильных брюках и форменных защитных рубашках без погон. Теперь оставалось только ждать, когда их соизволят пригласить на борт.
Повернув голову, Мазур обнаружил на носу Лаврика легендарное пенсне — ну да, здесь уже объектом массового внимания не станешь можно и расслабиться…
— Хиппуешь, клюшка? — вяло усмехнулся Мазур, вспомнив бородатый анекдот.
— Грущу, — сказал Лаврик без улыбки. — Всем теперь непременно черканут в личном деле: «Успешно проведенная в Африке операция». И чуть что, заварись каша, вспомнят в первую очередь как видных специалистов по африканским делам. Попомни мои слова.
— Типун тебе… — сказал Мазур.
— Такова се ля ви, — пожал плечами Лаврик.
Четверо, шагавшие мимо них в ногу, приостановились. Тот, что был к ним ближе всех, проговорил, не глядя в их сторону, но умышленно громко:
— Учись, Вовка, как нужно устраиваться. Великое дело — связь. Прилетели, поболтали, получили цацки — и назад, нах хаузе. Жизнь-малина…
Десантура, конечно, та самая, с чуточку шалым выражением лиц, какое свойственно людям, вернувшимся живыми и целехонькими из серьезного боя. Они не то чтобы нарывались — постояли чуть и рассчитано медленным шагом направились дальше. Просто-напросто выежнулись малость — и хрен с ними…
И внимания обращать не стоит, не пацаны, чай. Тем более что ребята поработали неплохо: Ковенская воздушно-десантная дивизия, переброшенная из Союза, во встречном бою остановила и разнесла юаровский авангард так, что наступление если и не захлебнулось окончательно, то застопорилось не на шутку. На достаточное время, чтобы туда успели танковые колонны и два кубинских полка. Чего это дивизии стоило, догадаться нетрудно: военные люди прекрасно знают, что стоит за словами «значительные потери». Пусть себе выежовываются…
И цацки, да. У каждого на груди красовалась вычурная и разлапистая Золотая Звезда Независимости. Столь оперативное признание их заслуг с Мазуром случилось впервые в жизни — быстрее даже, чем на одном далеком острове несколько лет назад. Президент Агостиньуш, после разгрома десантниками юаровского авангарда невероятно воспрянувший духом, толкал с трибуны пылкие речи, призывая сограждан единодушно сплотиться для отпора проискам, а также раздавал направо и налево звезды и медали всем, кто хоть что-то успел сделать в эти шальные дни. Кто уж там подсуетился и что написал, толком не известно — но восьмерку, приказав, насколько возможно, придать себе парадный вид, выдернули в президентскую резиденцию, где аналогичные регалии вместе с ними получили и тот майор, и Мануэль, и несколько кубинцев, и подполковник Игошин, и товарищ Степанов, и несколько незнакомых земляков с военной выправкой и без таковой, и, что было вполне ожидаемо, генерал-майор Рогов. Ну, а потом оказалось, что есть удобный борт, и они в темпе бросились собираться, так и не найдя времени регалии отцепить…
— Точно тебе говорю, — повторил Лаврик. — Быть нам теперь специалистами по африканским делам.
— Типун тебе, — без всякого раздражения повторил Мазур.
Он искренне верил в тот момент, что никогда больше не попадет в Африку — где за все время так и не присмотрелся толком к здешней экзотике, вечно маячившей вокруг в самый неподходящий момент.
И крупно ошибался, как потом оказалось.
…Через месяц он все-таки самым официальным образом получил «Гранму»: зеленая ленточка с двумя черными полосочками по бокам и красной посередине, медаль цвета серебра с изображением легендарной яхты… Хорошая была медаль, правильная, и покойничек Санчес тут совершенно не при чем, другие люди на Кубе решали: боевое взаимодействие с воинами Революционных Вооруженных Сил Республики Куба и проявленные при этом…
И все равно, единственная среди наград Мазура, она вызывала сложные, толком не переводимые в слова чувства. Он и ее прицеплял, когда требовалось, но всякий раз, вспоминая все, что было, испытывал это странное чувство, напоминавшее мимоходом обдавший холодный ветерок.
