— Кошкин, связь! — три трупа я вижу и уж их-то я не отдам никому! А там Гудин, поди, ещё парочку навалял.
— Командир! — голос оставшегося на высотке сержанта хриплый, сразу не разберёшь, он это или не он. — Отходи быстрее, командир…
«Чего он там лопочет, мне и отвечать-то сейчас некогда. Ещё десяток шагов пробежим, и откроется поляна».
Нас спасло только то, что нас так скоро не ждали. Димарик с рук выпустил сразу все патроны, оставшееся в ленте. Баринов упал на колено, но щелканья ВССа я не услышал, потому что тоже начал стрелять.
— Командир, отходи! — не знаю, кто это кричал, то ли Гудин в моих наушниках, то ли кто-то из распластавшихся позади бойцов.
Баринова срезало почти сразу. Я продолжал стрелять и видел, как его, упавшего на землю, поволокли под укрытие земляного вала. Кажется, потом рухнул Лисицын, а я все продолжал стрелять.
— Отходим! — это уже кричал я, видя, как потащили раненого Есина. Димарик наконец-то перезарядил ленту и дал нам возможность отползти назад.
— Прикрываю! — кричал Краснов, разряжая магазин в напирающих бандюганов. Димарик поднялся и побежал. Я даже не надеялся, но он добежал, грузно плюхнулся за моей спиной и начал перезаряжать в очередной раз опустевшее оружие. Короб он потерял, лента — двухсотка болталась из стороны в сторону, но это не важно. Где-то в стороне над нашими головами надрывно бил пулемёт Щукина.
— Командир, отходи! — снова требовал голос в наушниках. А я кричал: — Живее, живее! — торопя бойцов. Только бы добраться до вершины, только бы выйти, а там справимся. Сколько их? Три, четыре, десятка? Пусть даже полсотни. Ничего закрепимся, и… Если бы не моя дурость, азарт… Баринова не вернёшь, Лисицын, кто знает, Есин будет жить… должен!
— Отходим! — кричал я, чувствуя, как сейчас из моей груди выскочит сердце. Если бы не было необходимости действовать, так бы и произошло, но на его вылет у меня просто не хватило времени.
— Вперёд! — торопил я, и все понимали, что вперёд — означает наверх, к Гудину. И мы поднимались, бежали, падали, стреляли, стреляли по нам, но чехи еще были слишком ошеломлены, их пули летели мимо. Той, что прошила мне в икру, я даже и не заметил, только намокла штанина и слегка одеревенела нога, а боли почти не было. Десяток мы их завалили это точно, еще, кого — никого убил Гудин, а они всё пёрли, видно сильно обиделись. Так сколько же их? Наверное, всё же ближе к полусотне.
— Аллах акбар! — это где-то у Гудина, значит, твари опомнились, с кандочка не попрут. Может, заберут трупы и отстанут? Я почти чувствую, как дрожит упавший рядом Кошкин, а раненых и убитого потащили дальше. Нас трое: я, Краснов и Кошкин. Кошкин… А он связался с отрядом?
— Андрей, что со связью? — выбежавший из расселины чех осыпал нас очередью и отпрянул обратно. Похоже, мой сапёр его зацепил. — Информацию скинул?
— Да, — орет Кошкин, и из его АК-74М вылетает длинная очередь. Сунувшийся вперёд бандит падает. То ли сам, то ли от попавших в него пуль, поди разбери.
— Требуют сообщить результаты боестолкновения! — орёт он снова и поправляется, — подробности…
— Отходим! — кричу я, мысленно едва не посылая «Центр» по известному адресу. Краснов и Старинов метнулись куда-то за мою спину.
— Отход! — слышу я голос Димарика и, начиная вскакивать, чувствую в ноге ноющую боль. Ощущение проносящихся рядом пуль как в замедленной киносъемке. Понять, чьи они — вражеские, летящие со спины, или свои, несущиеся навстречу выпушенные из автоматов прикрывающих меня ребят, даже и не пытаюсь, бегу.
* * *
Хан был в бешенстве. Все его планы, все его мечты пошли прахом. У него теперь уже не осталось ничего, кроме желания мстить…
— Аслан! — взревел он, вызывая по рации своего помощника. — Они должны умереть! Умереть страшно! Я хочу видеть, как они корчатся в муках, как дикие свиньи пожирают их внутренности. Предложи им сдаться, а затем, затем мы устроим им… — он брызгал слюной. — Мы переломаем им кости, намотаем их кишки на ветви деревьев и покажем всему миру их отрезанные головы…
— Я сделаю, как ты сказал! — Мукомаев тяжело дышал. Очередь из пулемёта прошла совсем рядом, сердце стучало барабанной дробью, звучавшей в преддверии эшафота. Он смахнул рукой выступивший на лбу пот и ещё сильнее вжался в землю. Аслан не собирался предлагать русским сдаться. Он знал, они не сдадутся, и даже не потому, что это были спецы. Просто русские уже давно не верили обещаниям «честных» чеченских воинов.
* * *
До Гудина осталось совсем немного, там неплохая позиция, отобьемся, сомнем и уничтожим. И только рухнув за спиной командира второго отделения, взглянув вниз на расстилающуюся прямо перед глазами луговину, понимаю, что до сих пор я был наивным чукотским юношей. Если бы их было хотя бы до полусотни… Вот теперь мне становится по-настоящему страш… Нет, страх не то слово! В сердце стало заползать отчаяние. Отчаяние хуже страха.
— Командир, отходим наверх, к перешейку! — затягивая бинтом окровавленное запястье, что есть силы орёт Маркитанов. Я гляжу, как в лесу мелькают всё новые и новые фигуры, как часть их уходит влево, и понимаю, что выбора у нас нет. Сейчас они перейдут речушку, поднимутся с левой стороны склона и зажмут нас в кольцо.
— Отходим! — командуя я. — Раненых на спину! Головной дозор вперёд!
У Родионова тоже один тяжелораненый.
— Гудин с головным дозором, Щукин прикрывай! — но тот и без меня знает: тыловая тройка, это тройка героев — посмертно. Его пулемет почти не замолкает. Залегший за деревом Ясиков, похоже, на этот раз целится, стреляет не часто и если мажет — материться, но мат слышится реже, чем его выстрелы. Вокруг нас засвистели пули с такой интенсивностью, что последним из уходивших пришлось выбираться ползком. Четыре гранатомётных разрыва обложили нас со всех сторон, но не попали. Всё же далековато. Но они пристреляются, как пить дать пристреляются, или прижмут из стрелкового и подойдут ближе. Чуть приподнявший голову Киселёв держит в руках сразу две подрывные машинки и обыкновенную, круглую полуторавольтовую батарейку, черные провода тянутся в двух направлениях.
— Ясиков, пошёл! — приказал я и почувствовал, как меня трясут за рукав. Я совсем забыл про лежащего рядом Кошкина.
— Командир, у тебя вся нога в крови!
— Знаю! — я даже не оборачиваюсь. — Вызывай артуху.
— Координаты? — сквозь возрастающую трескотню вражеских выстрелов, сквозь грохот моего автомата, сквозь один за другим ухающие гранатомётные разрывы, пытается докричаться до меня мой старший радист.
— Пусть работают… — кричу я, но мой голос прерывают один за другим раздавшиеся взрывы МОН-50.
Выбравшихся из расселины бандитов сметает к чёртовой матери. Следующий взрыв отбрасывает наиболее ретивых из тех, кто начал атаковать в лоб. Теперь самое то, чтобы отходить всем вместе. Киселев кидает в карман подрывные машинки и следом зачем-то туда же отправляет батарейку. Я, наконец, заканчиваю свою мысль: — По нашим координатам!
Кошкин даже не спрашивает почему, просто кивает и всё. У нас снова нет выбора.
— Быстрее, отходим! — я вскакиваю, рывком поднимаю на ноги всё еще телящегося Кошкина и рву наверх на ровную, пока ещё закрытую от пуль десятиметровую гряду. Вижу, как впереди бежит Ясиков, чувствую, как ломится совсем рядом Киселев, едва ли не пинками гоню заплетающегося ногами Кошкина. Киселёв падает. По его маскхалату на правом плече начинает растекаться черное пятно крови. Хватаю его под руки и буквально зашвыриваю в мертвое, не простреливаемое пространство. Теперь быстрее наверх. Только там, у перешейка, мы сможем остановить противника. Ведь не могут же они появляться до бесконечности. Ну, пусть их семьдесят, пусть восемьдесят, но мы выше, у нас преимущество… Вот только в чем?
Киселёв оказался тяжелее, чем я думал, а ещё этот чёртов рюкзак, зачем он взял с собой рюкзак? Ах, да, миноискатель… Чёрт!
Я надеялся оторваться. Хоть чуть-чуть, хоть немного, хотя бы распределить позиции, но они видели, как мы уходим, они поняли, что мы ушли. Они тоже не стали останавливаться и раздумывать. Если бы не Гудин, выставивший заслон на полпути к вершине, мы бы не добрались. Не успели. Нам повезло. Вырвавшиеся вперёд чехи, получив порцию свинца, откатились назад и стали ждать подхода основных сил.
Маркитанов был прав. Место действительно было здоровским: не обойти, не подойти скрытно. Маловато укрытий, но хватит. Было бы чеченцев человек тридцать, мы бы выстояли. Но их гораздо больше. Много больше.
— Командир, надо отходить к базе! — я не запомнил, кто первым высказал эту мысль, да это и не важно, главное, сказавший был прав, там мы бы смогли, там мы бы удержались.
Я отрицательно покачал головой.
— Нас догонят! — я знал, что шансов у нас нет, и если принимать бой, то только здесь. Мы видели, как подтягиваются боевики, мы видели, что с минуту на минуту начнётся последняя для нас атака.
